…Долговязый, худой, с лицом мягким и четким одновременно, с печатью породы и, что называется, хорошей детской, и совсем-совсем молодой. Запомним: Максим Керин.

На русской сцене всегда есть потребность в герое, чьей природой была бы интеллигентность, тонкость, способность к сложным движениям духа. И почти всегда эта ниша пуста. Если нет Смоктуновского и нет Даля. Артист, который вошел в труппу РАМТа недавно и только что сыграл первую большую роль в премьерном спектакле, «грозит» продолжить актерскую линию, в театре, столь же важную, сколь и недлинную.

…еще в спектакле «Скупой» среди фарсовых актеров галантной Франции вдруг появлялся странный персонаж: родом не из мольеровского театра, а скорее из Эльсинора, и сразу притягивал к себе внимание. Это актерское качество — собирать внимание зала — Станиславский называл заразительностью. Другой классик — обаянием. Именно обаяние сегодня стало дефицитным актерским свойством: есть способности, есть одаренность, умение, мастерство — обаяния не хватает. У Керина есть и обаяние, и заразительность.

Его роль в спектакле «Цветы для Элджернона», только что поставленном Юрием Грымовым, разворачивается нервно и дробно.

Рассказ, а потом фантастический роман Дэниела Киза, написанный полвека назад, снискал множество премий, переведен на многие языки, не раз экранизирован. История умственно отсталого Чарли Гордона, который в результате операции на мозге стал существом высокоорганизованного интеллекта, по сути, гением, обошла мир. Еще и потому, что Киз внес свои художественные аргументы в вечный спор между умом и сердцем, эмоцией и сознанием.

В начале спектакля герой абсолютно инфантилен. Потом, когда врачи в черных халатах сделают ему операцию, он начнет стремительно меняться.

Чудо обретения интеллекта могло бы остаться сценическим фокусом: ум, как известно, сыграть труднее всего. Но Максим Керин распределяет себя между полюсами состояний героя — слабоумием и отточенным интеллектуализмом, неспособностью к самооценке и обостренной склонностью к рефлексии, неуклюжей ребячливостью и тяжелыми сексуальными страстями мужчины — безошибочно. Чарли, овладевающий языками, психологией, физикой, выглядит достоверно: самим типажом он предназначен в умники. И его бунтующая девственность сыграна деликатно, без истерики.

Тесто, которое месит Чарли в пекарне, у сценографа Марии Трегубовой обращается в огромные холщовые подушки-облака, они наползают на героя белым кошмаром, поглощают его надежды, отнимают иллюзии, душат. Огромная уродливая голова младенца со взрослым лицом вдвигается в комнату, как давящий мираж.

Трагедия Чарли двойная: его, уже понимающего все, преследуют кошмарные тени детства — нелюбвь матери, ненависть сестры, а впереди — возвращение во мрак. Поразительная метаморфоза, обеспеченная рискованным открытием двух хирургов-ученых, кратковременна, финал предрешен — полное разглаживание тех самых извилин, которые обеспечили взлет интеллекта.

Отчаяние в тисках ситуации и способность возвыситься над ней, осознание своей драмы и смирение перед нею, Чарли-Керин проживает с сухими глазами, с тем сосредоточенным исступлением, которое заставляет вспомнить героев Ф.М.Д.

Выбором артиста на главную роль Грымов спас спектакль. Благодаря игре Керина возникает метафора трагической инаковости существования, мира, где элементарное и сложное непоправимо враждебны. Осознав происходящее, обреченный Чарли посещает сумасшедший дом, где живут ему подобные, — это зрительный зал. Все фазы истории героя Керин проводит так, что зал следит за происходящим, затаив дыхание, и это самый важный итог грымовского эксперимента.

Потому что все, что делает постановщик, как минимум грамотно, как максимум — полезно для молодой аудитории РАМТа, но тут нет ни открытий, ни своей картины мира. На московских сценах, кстати, в последнее время появляются спектакли, лишенные векторов: будто постановщики просто тренируют свои умения; таковы «Последние свидания» у «фоменок» — мило, свежо, артисты молоды и хороши — но в постановке Юрия Титова основной вопрос режиссуры «Чего приходила, чего сказать хотела?» — как бы и вовсе не имеется в виду. А из усилий Грымова вылупляется постановка с некой ретроатмосферой; ощущение простодушной буквалистичности среднестатистического спектакля рубежа 60–70-х годов не снимает ни сценография Трегубовой, ни музыкальное оформление Грымова же.

…Финал: Чарли просит друзей положить цветы на могилу мышонка Элджернона, когда не сможет сделать это сам. Элджернон — его предшественник, на нем врачи тренировались перед опытом с человеком. Последняя просьба — и герой сходит со сцены и садится в зал.