Про стандарты преподавания истории надо спросить у тех, кому в октябре 93-го было слегка за 30. Или немного до. Они могли бы рассказать, как к этому октябрю уже узнали всю правду. Что все, впитанное ими прежде, оказалось враньем. Никто не думал, что им придется стесняться своей тогдашней эйфории по поводу того, что они творят историю. Или, по крайней мере, эта история творится рядом. И, между прочим, так оно и было, хотя бы отчасти. И уж точно никто не знал, что, когда им будет под 50, никто не сочтет историей время, когда им было около 30.
С очевидцами истории всегда какая-то двусмысленность, как с самой историей. Те, кто 20 лет назад думал, что это и есть история, — оказались последними ее героями. Это они спорят о стандарте преподавания истории. Тем, кто 20 лет назад не успел узнать правду, — уже неинтересно. Нет никакой истории. И не было.
Тем, кому за 50, хотя бы морочили голову, — и это тоже была история. А теперь можно рассказать правду, но некому. Есть о чем поспорить, но не с кем. Только с такими же, кто тогда был по другую сторону баррикад. Сегодня они рядом, как два болельщика-ветерана, нещадно ненавидевшие друг друга когда-то, а сегодня совместно вздыхающие, глядя на поле. То, что было вчера, перестало быть историй, а осталось простым «вчера». Или позавчера, про которое нечего даже и вспомнить. Какой Белый дом?
История исчезает, будто это не история, а просто прожитое и выброшенное за ненадобностью прошлое. Как одежда, на которую не нашлись любители second-hand. Вопрос, чьим лучшим другом был Сталин, железнодорожников или Гитлера, — вторичен. Первично наличие тех, кто его задает, и тех, кому нужен ответ. Про август 91-го первое время тоже спорили, и про октябрь 93-го.
Послевкусие оказалось недолгим. Ничего, как выяснилось спустя 20 лет, не было. Ни в августе, ни в октябре.
Уже слышу: дайте пыли улечься, а грязи обсохнуть, история должна настояться и загустеть. И насытиться собственными парами, напитаться мифами, и даже чтобы превратиться в пластилин, тоже нужно время.
Нужно. Но время прошло, и оно уже, похоже, не превратится в историю. Ткань, из которой должен появиться учебник, уже распалась. Из библиотеки вынесли первоисточники и завезли новые компьютеры с чистыми дисками. Событие, которое добило империю (вариант: счастливейшую и величайшую страну), растворилось в этой прозрачной, как газировка, субстанции. В лучшем случае мутировало в будущий сюжет для каких-нибудь «Тайн истории», сразу за тайной любовью какого-нибудь олигарха.
Событие, которое потом второй раз за два года развернуло настоящую историю, со стрельбой и танками в городе, — не потянуло даже на экшн. Город Грозный выстроен так, что в нем будто тоже не было никакой войны, даже в качестве нулевого цикла великой стройки. И только во дворах никто не стал прятать рубцы от пуль и осколков, но, кажется, и в этих дворах уже повзрослели те, кому совершенно не интересно, откуда эти рубцы взялись.
Ничего не было. В этом и состоит новый исторический подход, и именно к нему должен быть адаптирован новый стандарт. Была какая-то великая страна, которая кого-то победила, потом куда-то делась. Куда, почему и как — не важно. Оказывается, стабильности нужна даже не ложь — она рождает правдоискателей и прочих декабристов. Лучше, если вообще не будет ничего. Сначала ответов, которые могут породить вопросы, — потом вопросов, на которые уже не надо искать ответы. Менеджер, людоед, победитель — да какая разница, к годовщине можно показать фильм «Освобождение», и никто ни о чем не спросит.
Все ушло в осадок, и не надо ничего взбалтывать. Момент, когда правда или неправда должна была стать историей, — уже счастливо пережит. Теперь понятно, что на самом деле такое — потерянное поколение, о котором мы столько слышали. Потерянное поколение — это те, кто узнал правду только для себя, а следующие — уже ни о чем не спрашивают. Это намного круче «Краткого курса». Для тех, кто понял, о чем речь, конечно.
