Если вас занесет в этот переулок, не зажимайте нос, не отворачивайте лицо, смело идите вперед, перепрыгивая через лужи, перешагивая отбросы, вывалившиеся из опрокинутого мусорного бака, — вы здесь в первый и, вероятно, последний раз, поэтому не жалейте обуви и не зевайте, вам нужен дом № 7. Это Большой Мистический переулок, в глубине которого — волшебная подворотня: ее караулит Цербер, который только прикидывается развалившимся на земле мужиком с расстегнутыми портами, на самом деле он не спит и пропускает туда не всякого. Обогнув его, вы пройдете под облупленной аркой и увидите вдалеке чудесные пальмы, залитый солнцем песчаный пляж. Идите, но не забудьте посмотреть в окно на втором этаже, там сидит молодой человек в очках, который проводит вас печальным взглядом.
И хотя это не Мистический, а Трубниковский переулок, и дом 17-й, а не 7-й, все равно вы пришли по адресу: в Литературном музее, разместившемся в этом доме, можно увидеть графику Владимира Ковенацкого, придумавшего волшебную подворотню, и другие работы, собранные на выставке «Рисунки поэтов». Она начинается футуристами, рисунками Бурлюка и «Окнами РОСТА» и охватывает почти всех крупных поэтов последних 100 лет, работавших в разных техниках и относившихся к живописи с разной степенью серьезности. Как таковой хронологии там нет: рисунки современной писательницы Линор Горалик смотрят в затылок наброскам Яна Сатуновского, датированным 70-ми, а те, в свою очередь, соседствуют с визуальными опытами Генриха Сапгира (помечены 1990-ми) и Хвоста — поэта и рок-музыканта Алексея Хвостенко. Какое это несправедливое отношение, какая затхлая музейная деликатность — держать все экспонаты под стеклом, бояться прикосновения, даже когда речь идет о работах авангардистов! Рукописные романы Хвоста, разрисованные фломастерами и пестрящие грамматическими ошибками, хочется перелистывать, радоваться находчивости автора, разглядывать вклеенные фотографии. Знаменитые сапгировские рубашки (цикл «Сонеты на рубашках») развешаны так, что нельзя прочитать ни строчки, — перед посетителем, кажется, и не ставят такой задачи. Письма с шутливыми рисунками Бродского спрятаны под толстое стекло и окружены таким же толстым пафосом.
Эти рисунки делались без замаха на что-то великое и не были предназначены для экспозиции, и тем радостнее открывать поэтов с личной, ни на кого не похожей живописной интонацией. Она не всегда сочетается с поэтическим голосом автора: так, например, с удивлением узнаёшь, что жесткая реалистическая картина «Беженцы в Уфе» (1916) выполнена Давидом Бурлюком, ёрником и пижоном, ходившим за несколько лет до этого в эпатажном гриме. Но обычно рисунки и стихи похожи. Теплое и густое марево, царящее в стихах и акварелях Леонида Губанова. Знаменитая приговская серия «портретов» исторических персонажей или коллажи Вознесенского сохраняют иронический отпечаток эпохи. Резкие, рубленые, кубистические линии в текстах и плакатах Маяковского. Многие работы продолжают тексты: Маяковский делал эскизы костюмов и декораций к «Мистерии-буфф», Белый иллюстрировал романы «Маски» и «Петербург», Багрицкий — свою поэму «Дума про Опанаса». Такие рисунки были дополнением к главному и не имели самостоятельного значения.
Оно появляется сегодня, когда мы пытаемся угадать в них приметы времени.
