СюжетыКультура

Маяковский о мате

Неизвестная редакция известного стихотворения «Вам!»

Этот материал вышел в номере № 96 от 30 августа 2013
Читать
Кто из великих (и не только великих) русских поэтов не использовал мата в своих стихах? И что же теперь, книги Пушкина, Лермонтова, Н. Некрасова, С. Есенина продавать в запечатанных пакетах, как предложил Станислав Говорухин во время обсуждения закона о запрете мата в СМИ?..
Изображение

Кто из великих (и не только великих) русских поэтов не использовал мата в своих стихах? И что же теперь, книги Пушкина, Лермонтова, Н. Некрасова, С. Есенина продавать в запечатанных пакетах, как предложил Станислав Говорухин во время обсуждения закона о запрете мата в СМИ?..

Интереснее и поучительнее исследовать, как относились к нецензурной лексике сами поэты.

Изображение

Например, нецензурное слово «б…дь», которое встречается в текстах Маяковского всего три раза, впервые появилось в его скандальном стихотворении «Вам!», напечатанном в 1915 году в сборнике «Взял. Барабан футуристов».

Мне удалось обнаружить первопечатный текст этого знаменитого стихотворения с многочисленными поправками и новой строфой, сделанными рукой автора. Рукописей ранних стихотворений Маяковского сохранилось крайне мало, поэтому находка неизвестной редакции известного стихотворения «Вам!» представляется значительным событием.

Стихотворение «Вам!», которое носит программный характер, Маяковский впервые прочитал 11 февраля 1915 года на «Вечере пяти» в петербургском артистическом подвале «Бродячая собака». Впоследствии он писал в автобиографии «Я сам»: «Бродячую <собаку>» закрыли тоже чуть не за «Вам, проживающим».

Лист из сборника «Взял» с правкой на тексте Маяковского я обнаружил сравнительно недавно… у себя дома среди бумаг Алексея Крученых, которые в середине 60-х годов приобрел в Тбилиси у вдовы искусствоведа-медиевиста Д.П. Гордеева. В 1920 году Крученых перед своим отъездом из Тбилиси в Баку оставил у Гордеевых часть своего архива. Среди бумаг оказался и лист из сборника «Взял» с текстом Маяковского. Первоначально я решил, что эти полустертые поправки на листе были сделаны рукой Крученых, и отложил прочтение этих маргиналий до будущих времен.

В 2011 году, в связи с работой над докладом для «Крученыховской» конференции, я стал изучать пометы на этом листе. Проанализировав почерк, которым сделаны поправки, сравнив его с аутентичными автографами Маяковского и сопоставив с биографическими фактами, я пришел к выводу, что часть поправок, сделанная чернилами, принадлежит автору стихотворения — Маяковскому, а другая часть, вокруг печатного текста — Крученых. Об этом я подробно написал в работе, которая будет опубликована в юбилейном сборнике Маяковского.

Несомненный интерес представляет новая строфа, вписанная Маяковским мелким почерком между третьей и четвертой строфами. Для этой строфы характерны резкие антипатриотические и антимещанские выпады. Вероятно, впоследствии при публикации этого текста в сборнике «Взял» поэт по цензурным соображениям отказался от этих инвектив и отбросил новую строфу:

Он проклял бы мать и Россию И вас вкупе, Свинооких, задницей сильных И, как тумба пустая, глупых.

Однако полной неожиданностью была правка в последней строфе новонайденной редакции стихотворения. Ранее считалось, что поэт ради эпатажа в своем выступлении в «Бродячей собаке» произнес в финале стихотворения нецензурное слово «б…дям» (с ударением на последнем слоге, как утверждала Лиля Брик), из-за которого возник невероятный скандал:

Я лучше в баре б…дям буду Подавать ананасную воду!

При анализе правки, внесенной поэтом, выяснилось, что в последней строфе этого текста Маяковский отбросил нецензурное слово «б…дям» и заменил его скабрезным вульгаризмом, который не сразу поддался прочтению, — «фуям»:

Я лучше в баре фуям буду Подавать ананасовый квас!

Выявленная правка Маяковского на первопечатном тексте и обнаруженные новые факты позволяют предположить, что футурист уже во время выступления в «Бродячей собаке» читал вариант с резким вульгаризмом «фуям». Вариант с «б…и» появился только в конце 1915 года в публикации в сборнике «Взял». Это было вызвано тем, что автор и издатель (О. Брик) были вынуждены ориентироваться на цензуру и дали «смягченный» вариант.

Примечательно, что в газетных отчетах о нашумевшем вечере в «Бродячей собаке» вообще не указано, какое именно слово произнес Маяковский во время своего выступления. А в мемуарах, опубликованных через несколько лет после скандала, авторы цитируют это стихотворение, очевидно, по сборнику «Взял» или по первому тому прижизненного собрания сочинений (1928), где напечатан «смягченный» вариант — «б….ям».

Очевидно, что у Маяковского было два варианта: в публичных выступлениях он в финале стихотворения произносил резкий вариант ненормативного слова «фуям», а в печатных изданиях давал подцензурный вариант с отточием и без отточия «б….» и «б….ям» (во втором случае у Маяковского отточия не было.Прим. ред.).

Об этом скандальном вечере писали многие участники и посетители «Собаки» — в частности, В. Каменский, Д. Бурлюк, М. Кузмин, В. Шкловский, Т. Вечорка-Толстая, Е.П. Иванов.

Художник В. Козлинский вспоминал: «Маяковский противопоставлял себя публике, бывавшей в «Бродячей собаке». Он держал себя как человек, попавший в артистический салон высокого вкуса (в эстетическом смысле), где он хотел быть грубым, утверждать свое мировоззрение, которое он считал единственно правильным, как каждый человек его масштаба, не хотел ни с кем мириться и считаться. Его отношение к «Собаке» было определенное, но он бывал там много раз».

Сам Маяковский вспоминал в 1926 году об атмосфере «Собаки»: «Богема — это было общество изысканно остроумных и талантливых людей, и ходили туда отнюдь не пьянствовать».

На «Вечере пяти» выступили поэты-футуристы В. Каменский, Д. Бурлюк, И. Северянин на фоне декораций, которые нарисовали С. Судейкин, А. Радаков и Д. Бурлюк (для самого себя). Через несколько лет тот же Каменский вспоминал: «Это было «сотворчество», поэты читали на фоне живописных ширм-декораций, характерных для поэзии каждого. Радаков, например, изобразил понизовую вольницу с кистенями для моих стихов».

Приведу рассказ об этом вечере хозяина «Бродячей собаки» Бориса Пронина: «На этом вечере было обилие народа: <…> Итак, была Тэффи, Гумилев, Ахматова, Кузмин, молодежь: Г. Иванов, Р. Ивнев, была З. Венгерова, Л.Б. Яворская, артистический мир Петербургского Малого театра <…> Вдруг Маяковский обращается ко мне и говорит: «Боричка, разреши мне!» А он чувствовал, что его не любят и на эстраду не пускают, что я и Кульбин — это единственные, кто за него, и это была его трагедия.

— Разреши мне выйти на эстраду, и я сделаю «эпатэ», немножко буржуев расшевелю.

Тогда я, озлобленный тем, что вечер получился кислый, говорю Вере Александровне: «Это будет замечательно».

И она говорит: «Шпарьте!»

Маяковский вышел и прочитал «Вам!». Это имело действие грома, получились даже обмороки. Была такая Танька Шенфельд, она что-то делала в «Сатириконе», ее это так ошарашило, что она была в полуобмороке, полуистерике, ее это шокировало больше всех. На стороне Маяковского была Вера Александровна, Кульбин и я, а все наши остервенели, даже Кузмин.

И тут случилась примечательная вещь: князь Михаил Николаевич Волконский, человек с огромной серебряной бородой, лет 80, автор многих исторических романов, печатавшихся в «Ниве», был возмущен публикой и, представьте себе, — не был возмущен Маяковским. <…> И вот по-старинному воспитанный человек, князь Волконский говорит мне: «Я у вас в первый раз, но, по-моему, происходит глубочайшее недоразумение. Разрешите мне выйти на эстраду и поговорить с собравшимися». Я говорю: «Да, пожалуйста». Я сразу почувствовал, что у князя с серебряной бородой симпатия к нам. Он ловко и остроумно выступил, как совершенно светский в прошлом человек (в нем было что-то от Льва Толстого), и сказал приблизительно следующее: «Я не понимаю возмущения присутствующих. Мне кажется, что юноша, который прочитал необычайные по форме стихи, юноша-поэт почему-то шокировал собрание. Я тут в первый раз, всех вас вижу в первый раз, но и юношу, который прочитал великолепное, хотя и странное, стихотворение, тоже. Я нахожу, что если бы нецензурное слово в последней строчке заменить — то стихотворение этого нерядового поэта было бы совершенно великолепным! И удивляюсь, зачем вам дался этот юноша!»

Впоследствии в послереволюционных изданиях Маяковский отказался от новой строфы и ненормативного слова мужского рода и публиковал это стихотворение в первоначальной редакции с незначительными поправками.

Александр ПАРНИС

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow