Вместо привычных афиш в коридоре киноконцертного зала «Мир» развесили плакаты — фотография и краткая историческая справка. Первыми шли фотографии семерых, вышедших в 1968-ом на Красную площадь с плакатами «За нашу и вашу свободу» — против ввода войск в Чехословакию. Следом — также оформленные истории современных политических узников: от обвиняемых по «Болотному делу» и Pussy Riot до милицейского разоблачителя майора Игоря Матвеева…

Зал был забит: почти девять сотен билетов раскупили заранее, обещали пустить всех, кому билета не досталось. Раньше всех пришла Людмила Алексеева. Она посещает все заседания по «Болотке». Однажды в перерыве, Алексеева услышала, как только что отпущенного под домашний арест Колю Кавказского кто-то спрашивает: привык уже к свободе? «Ты напоминаешь мне Даниэля, — сказала тогда Людмила Михайловна. — Он на такой вопрос ответил: «А я и не отвыкал».

Быстро в зал прошел политолог Алексей Макаркин, Сергей Митрохин встал у стены, в дверях, чтобы не мешать ведущему, остался Сергей Давидис — он опоздал, ехал с митинга нацболов по случаю для рождения Таисии Осиповой. А вел концерт обозреватель «Новой» Юрий Рост. «Мы празднуем 45-летний юбилей фантастического гражданского поступка, — начал он. — Человек, преодолевший страх, побеждает любую систему!» За его спиной висели растяжки «За нашу и вашу свободу!» — с которой на 45-летие со дня выхода на площадь «семерки» вышли политические активисты и исполненная Натальей Горбаневской точная копия той, с которой они были в 68-ом. Тогда милицейский патруль разорвал плакаты и избил демонстрантов. Недавно, августовским вечером уже 2013-ого, на том же месте, рядом с Лобным, женщины-полицейские рвали плакат двух сыновей Ильи Фарбера…

Горбаневская и сама вышла на сцену — в черной футболке с надписью «Пять минут свободы». Сейчас она живет в Париже, пишет стихи. Прочитала она залу свои восьмистишия «Площадь несогласия»:

Когда на площадь гонит стыд, а не желанье славы…

Читала уверенным голосом, сосредоточенно, отложив в сторону врученный алый букет. «Наталья Евгеньевна настаивает, чтобы мы называли ее просто Наташей», — сказала Ксения Сахарнова, одна из авторов фильма, героиней которого стала Наталья Евгеньевна и который показали в зале впервые на такую большую аудиторию. «Пять минут свободы» — это фильм о двух поколениях правозащитников, несогласных, оппозиционеров. Про себя и те, в конце 60-ых и эти, наши современники, говорили: «Если мы не выйдем, то как власть и мир узнает, что кто-то в стране против?». В фильме — трое из семерки. С Горбаневской вспоминают те годы и Павел Литвинов, и Виктор Файнберг . Горбаневская после акции на Лобном месте год провела в Центре имени Сербского с диагнозом «вялотекущая шизофрения», потом еще год в Бутырке. Вспоминаешь о Михаиле Косенко, которого пытаются признать невменяемым и отправить на принудительное лечение — бессрочно..

Когда Файнберг вспоминает, как у него выявляли шизофрению с параноидальным синдромом, основанном на политическом инакомыслии, невольно в памяти всплывает формулировка из решения судебных психиатров в деле Pussy Riot: «смешанное расстройства личности в виде активной жизненной позиции».

В кадре появляется Литвинов на пути в Верхние Усугли под Читой, куда на четыре года был отправлен в ссылку. Теперь он с режиссером фильма через столько лет возвращается в полуразрушенную деревню. Сидящий рядом со мной адвокат Клювгант задумчиво произносит: «Чита родная… Налетались же мы туда, когда там Михаил Борисович сидел».

Воспоминания диссидентов перемежаются кадрами современных демонстраций — шествия антифашистов в память о Маркелова и Бабуровой, «Стратегии-31» на Триумфалке, «Для меня эти ребята представляют русский народ, культуру. Мы участвовали в этом посеве — и получили такие плоды», — говорит в фильме Файнберг.

Со сцены актриса Елена Коренева прочитала отрывки из писем трех поколений: ссыльного драматурга Николая Эрдмана и первого руководителя Единой гидрометеорологическойслужбы СССР Николая Вангенгейма — из 30-ых, Юлия Даниэля и одного из фигурантов самолетного дела Алексея Мурженко — из 70-ых и обвиняемых по делу о так называемых массовых беспорядках Акименкова, Барабанова, Гущина, Косенко, Савелова, Луцкевича, Зимина, Рукавишникова, Гаскарова. Мысли трех поколений заключенных слились воедино. Отличить, что писал Юрий Даниэль и что пару месяцев назад выводил под тусклым светом лампочки в Бутырке слепнущий Володя Акименков, оказалось трудно. Вот каким цельным получилось это письмо, составленное из цитат политических заключенных разных эпох:

«Все, что нас не убивает, будет рано или поздно обращено против нападавших. Не могу сказать, что чувствую себя комфортно, но это не столь важно. Большей неприятностью является осознание уплывающей подобно песку из-под пальцев жизни. Но это, если угодно, издержки. Но если мое пребывание не ограничится тюрьмой, я буду отправлен дальше, в лагерь, даже это, в сущности и есть цена моей свободы. Я готов заплатить ее. Парадоксально, не правда ли — платить за свободу несвободой? Но увы, таковы реалии жизни в России.

Мне очень грустно, что тебе приходится расплачиваться за мою жизнь. В ней очень много плохого. Мне казалось, что за все плохое я всегда буду отвечать сам. Прости меня, милая, за то, что тебя коснулись неприятности, которые должны были касаться только меня. Пожалуйста, не огорчай себя тем, что произошло.

Для меня крайне важна свобода совести и личности как таковой. Вокруг очень много того, что я не могу понять и принять. Верю, что когда-нибудь справедливость восторжествует и от стен ничего не останется, а пока я запасаюсь терпением.

Зачем изобретают ретивые юристы-специалисты изощренные пенитенциарные системы, системочки, режимчики? Они говорят, чтобы отвратить преступника от повторного преступления. Сидя внутри, я знаю лучше любого специалиста: никакие особо жестокие режимы никого не исправят и даже не устрашат. Устрашить может лишь самый факт изоляции, все остальное есть несерьезные комментарии к ней. Кто не устрашился изоляции — не устрашится никаких жестокостей и тягот режима.

Жизнь заключенного в тюрьме скучна, уныла и однообразна. Для письма нужно иметь какие-то душевные силы, а их нет. Куда бы я ни посмотрел, о чем бы я ни подумал, все представляется мне мрачным, тревожным, и только мой дом с моими любимыми, дорогими представляется мне ясным, радостным, звездой, которая освещает путь. Это дает мне надежду и я не падаю духом перед убийственными фактами мрачной действительности. Это дает мне надежду, что мрак рассеется.

Милые мои, я ни о чем не жалею, кроме разлуки с вами. И кроме нескольких неосторожных слов на суде, давших основание предполагать, что я склонен к капитуляции. Этого нет и не будет. Если бы вы знали с каким нетерпением, даже не нетерпением, а исступлением, я жду писем и фотографий. Теперь, когда я почти полностью знаю масштабы и характер проишедших событий, мне в особенности важны слова ваши и друзей.

Благодарю, что приходила на суд, хотя это порой такая скукотень. Думаю заказать йоговскую книгу, чтобы на суде не уснуть. Сидеть и медитировать. Судя по увиденному, многие так поступают.

Участь моя могла бы быть более плачевной. Подумать только, что меня могли приговорить к решению биквадратных тригонометрических уравнений с двумя неизвестными. Вот тогда бы я непременно подал просьбу о помиловании!

Доехал до Красноярска. Дальше предлагают добираться за свой счет. В наше время ссылка стала чертовски дорогим удовольствием. Твой Мамин-Сибиряк.

Милая моя, знай, что я всегда с тобой и что я люблю тебя больше всего на свете. Скоро все кончится и мы будем самыми счастливыми людьми на свете. Большое спасибо тебе за то, что ты у меня есть. Крепко обнимаю, целую тебя, пока. Твой сын.»

Юрский читал Бродского, Макаревич пел Галича, Тимур Шаов репетировал выступление на предстоящем «революционном» заседании в академии наук. «Жизнь дерьмо, но перспективы хороши», — повторял он рефреном, признавшись, что на эту песню его вдохновило послание президента к федеральному собранию. Необычно прозвучала новая песня Макаревича «Путин и рыбак». По сюжету на одному берегу Путин вытаскивает 20-килограмовых щук, а у простого мужика не клюет. «И заплакал старик: ах, я старая, глупая лошадь, несчастный козел, я тупой, безмозглый баран, я ж к болотным чертям все ходил на Болотную площадь и Госдеп мне пытался сунуть пачку долларов в карман».

В гримерку после спектакля меня ведет Надежда Митюшкина из движения «Солидарность». В минувшее воскресенье, как и 45 лет тому назад на площадь вышли семеро — с тем же плакатом. На этот раз бывалые. Среди них был и общественный защитник обвиняемого по «Болотному» Андрея Барабанова — Сергей Шаров. В суде он никогда не представляется полностью: Сергей Шаров-Делоне, он двоюродный брат Вадима Делоне — того самого из первой семерки 1968-го года.

P.S. На благотворительном вечере собрали больше 190 тысяч рублей — в помощь родственникам узников