— А есть места, где киты подплывают к лодке сами и их даже можно потрогать руками, — сказал друг Такнов. — Поедем?

— Поедем! Далеко?

— Мексика. Баха Калифорния. Лагуна Сан-Игнасио. Не веришь?

— Верю.

Баха Калифорния — вытянутый с севера на юг на две тысячи километров узкий полуостров. Каменистый, пустынный и дикий. Скалы, кактусы и море. С одной стороны — Калифорнийский залив с марлинами, мантами и китами, с другой стороны — Тихий океан с марлинами, мантами и китами. На востоке спокойная вода, на западе волны и ветер. Орлы на кактусах высотой чуть не в десять метров. Бакланы и пеликаны на скалах и в заливах. На земле живности не видно. Редкая змея переползет через дорогу, покрытую осколками породы, разрывающими колеса в хлам. Городки тихие, сонные. Люди приветливые и неторопливые.

«Посибле маньяна», «Может быть, завтра»… Не сегодня. Это точно. Сегодня можно попить пива или кофе, поесть «морепродукт», который только что достали из воды рыбаки, посмотреть на закат, на прилив или отлив, а поработать завтра… Возможно, завтра… Или потом, но не сегодня.

Между тем основная дорога Бахи, хоть и опасно узкая, но с идеальным покрытием и содержится хорошо, в пищеблоках чисто и вкусно, и спишь под открытым небом с легким сердцем — не ожидая обид.

Наша компания легкого пути не выбирала: спали, где заставала ночь, и текилой пользовались умеренно.

От городка Сан-Игнасио с колониальным собором, пустым и открытым, освященные неизвестным мне святым с милым сердцу помелом, мы рванули к лагуне.

Такнов летел по проселку, по солончакам, по песку со скоростью, не соответствующей дорожным условиям. Но он должен первым увидеть китов или неважно что и, немедленно потеряв интерес, взять книжку и лечь в тенек. Берег был пустынным и неприветливым. Обезноженное стадо раскуроченных до последней гайки, высохших автомобилей, лачуги и десятка два людей, живущих своей нетребовательной жизнью. В бинокль на самом мысе мы рассмотрели несколько фанерных домиков.

Сезон окончился. Лагерь закрыт, однако «комендант» согласился разместить всю нашу компанию, которая отстала от лидера, меняя пробитые колеса.

— Киты есть? — строго спросил Такнов.

— Есть.

— Большие?

Рауль развел руки.

— Опасные?

— Требуют уважения.

Моряки суеверны. Океан прекрасен и опасен.

Что там внутри, под поверхностью, на которой барахтаются крошечные в сравнении с бесконечным простором авианосцы, «Катти Сарки» и прочие «Титаники», в точности неизвестно. Может, там, в темных и холодных глубинах, вообще таится некая разумная жизнь, и дельфины — их собаки. Морские змеи толщиной с газопровод, гигантские кальмары — кракены, нападающие на корабли, недвижимые краснокровные вестиментиферы на страшных глубинах у горячих «черных курильщиков» — чудеса реальные и предполагаемые, тайны, которые если и откроются, то после путешествий на другие планеты. А может быть, не откроются никогда.

Сухопутный человек нагл, самонадеян и безогляден. Безумные его отношения с живой природой грозят самоуничтожением. Но не сегодня. И это порождает чванство и безответственность. Сейчас пока есть чем дышать и что пить, а завтра, небось, придут высокие технологии и возместят уничтоженное. Если случится слишком много народа — можно кого-нибудь поубивать, эпидемии помогут, наркотики, СПИД, словом, выкрутимся. Главное, что занимает умы, — у кого власть.

Морские люди эту материю не выясняют. Они знают — власть у моря, хоть все там вылови и уничтожь. Только больше ее будет над тобой. Даже разбойники, пираты и негодяи не воюют с океаном. Страх и уважение к нему испытывают и отдельные умные пешеходы. В «Солярисе» главный герой — океан. Правильно. Он главный. Из него все вышли, и он останется даже тогда, когда обезумевшие цивилизации сметут вас и себя с лица земли.

Между тем большая живая вода, если с ней аккуратно и без глупостей, одаривает человека тем, что он обозначает словом «счастье». И для полноты его океан представляет общение с дальними родственниками — мирными и дружелюбными млекопитающими: дюгонями, морскими львами, тюленями, дельфинами и китами.

Ах, киты!

Конечно, и среди них попадаются персонажи со скверным характером: один библейского Иова проглотил (как этот самый Иов просочился с планктоном?), другой, по имени Моби Дик, крушил корабли (правда, он был альбинос и кашалот, да к тому же его достали намерением навсегда поссорить с собственной жизнью). Вот и все, пожалуй, грехи.

У человека их поболее перед этими дивными животными. Однако они не помнят зла.

Японцы, норвежцы, американцы и прочие в середине двадцатого века объявили форменный геноцид украшению моря. Советский Союз усердствовал с особой жестокостью. Балет, космос и китобойная флотилия «Слава» — вот наш вклад в мировую цивилизацию. Герои социалистического труда, члены центральных партийных комитетов, отважные спекулянты болониевыми плащами, сингапурской электроникой и турецкими ковриками носились по океанам, заскакивая в заповедные двухсотмильные зоны, чтобы на юрких суденышках, вооруженных гарпунными пушками, найти оставшихся китов, всадить им в красивое тело разрывную гранату, а затем тащить на разделку. Об этих лихих ударниках писали газеты и слагались песни. «Придешь домой, махнешь рукой,/выйдешь замуж за Васю-диспетчера./Мне ж бить китов у кромки льдов,/рыбьим жиром детей обеспечивать».

Я эту одесскую даму понимаю. И она мне симпатична. Диспетчер, вероятно, не приносил большого вреда природе. Рыбьим жиром обеспечивали наше золотушное поколение без всяких китов. Шли они на редкие по вкусу консервы, которые и в те бедные времена отваживались есть немногие гурманы, и в основном на рыбную муку, которой удобряли тучные советские нивы. Канадцы и американцы, у которых мы покупали зерно, обходились без экзотического продукта. Ценными находками внутри убитых красавцев были спермацет и амбра, используемые в парфюмерной промышленности. Всё. Ну и отчеты о трудовых подвигах.

Международная конвенция запретила варварскую охоту. Видимо, в комиссии заседали люди, которым хоть один раз удалось увидеть это добродушное и безвредное чудо природы.

Мне повезло, я их видел. Впервые в Атлантике, когда на крохотной шхуне «Те Vega» немного наших вместе с американцами пересекали под парусом океан. Из Питера в Нью-Йорк.

Другой раз судьба в образе друга Вити Такнова занесла меня на Аляску. В районе острова Кодьяк мы пытались поймать на спиннинг палтуса, желая его зажарить и съесть. Палтус не разделял наших намерений. Внезапно шкипер катерка велел нам сматывать удочки — ему сказали по радио, что в миле от нас резвятся два горбача — мать и дитя. Дитя было метров двенадцать длиной, мамаша много больше. Желая сфотографировать пару крупным планом, мы попросили шкипера подойти к ней вплотную. Киты выпрыгивали из воды, не обращая на нас внимания. Азартный Витя просил: ближе, ближе!

Неожиданно мы почувствовали, что катер качнулся.

— Все! — сказал капитан. — Она нам сказала, чтобы мы их больше не беспокоили.

И он повернул к берегу.

Касание было ювелирным. Предупреждение тактичным. Менее осторожный контакт со стороны китихи доставил бы удовольствие разве что палтусам. Нет, это было не то место, где можно похлопать кита по плечу.

Нам не удалось погладить китов руками и в лагуне Сан-Игнасио. Мы опоздали недели на две. Но все оказалось правдой.

В этой акватории с конца января по середину апреля бурлит китовая жизнь. Здесь они спариваются, и сюда же через год самки приходят рожать. Местные киты привыкли к людям. Выгуливая малышей величиной с троллейбус (ну, чуть потоньше), они знакомят их с миром. Поскольку мексиканцы их оберегают и любят, не чинят им зла и не таят опасности, киты подплывают к лодкам (которые могут двигаться на малом ходу и находиться в специально отведенной зоне не более сорока минут, чтобы не докучать хозяевам). Дети, проявляя любопытство, высовывают головы из воды. Их можно трогать, гладить и почесывать. Не надо лишь касаться носа, глаз и хвоста — чувствительных зон. Мамы плавают рядом в полном спокойствии. В апреле киты начинают мигрировать на север. Первыми уходят самцы. Спустя недели две лагуну Сан-Игнасио покидают прописанные здесь мамы с детьми. Но залив не пустеет. Идущие с юга горбачи заходят отдохнуть и поесть любимый планктон.

Эти тоже не бегают от лодок, но ведут себя сдержанней. Ныряют себе и всплывают метрах в десяти от тебя, иной раз выпрыгнут от молодой удали, иной раз покажут хвост, приветствуя маленького, хрупкого, но, как им кажется, безопасного человека, разумного в нашем случае, понимающего, что он часть большого мира, человека, который едет за тридевять земель, чтобы насладиться своей причастностью к Природе.

Всего лишь…