Жираф — романтическое и нежное существо. Несуразный пример игры природы, из которой исключил себя цивилизованный человек своим прагматизмом, ненасытной жадностью и жестокостью.

Как они уцелели, как уцелели слоны и снежные барсы, тигры и киты? Как уцелели леса, пресная вода, воздух и Homo Ludens — человек играющий? Они ведь совершенно необязательны в технологическом пространстве. Возможно, пока без них нельзя обойтись, поскольку виртуальное пространство, наркотики и политика еще не полностью овладели людьми живыми.

Но может наступить время, когда маячащая над зонтичной акацией рогатая и безобидная голова жирафа и круглая голова наблюдателя его окажутся необязательными в этом прекрасном мире. Этой грустной мыслью я исключаю себя и вас из участников будущей жизни, полезной для развития прогрессивных процессов. Исключение сие и известный пессимизм, как ни странно, следствие не того, что жирафов нет в Зимбабве, а что они есть. Автор по советской еще привычке не радуется пейзажу, а скорбит, что его могло бы не быть. И что его нет в любимой стране, которая по уровню развития военной техники, богатству природы, культурному прошлому и количеству политиков, пекущихся о благе народа, сильно превосходит южноафриканскую страну.

Между тем в Зимбабве чисто, хорошие дороги и пока сохраняется природа вместе с животными и людьми.

После падения «режима Яна Смита» и переименования Южной Родезии в Зимбабве часть колонизаторов покинула страну, но многие довольно долго оставались работать в госструктурах и на земле. Пока фермы не были разграблены, а хозяйство не пришло в запустение.

Разумеется, мой взгляд скользит по поверхности этой замечательной земли. Там немало проблем и скрытых уродств жизни, но я, второй раз попав в Зимбабве, не утратил симпатии, обретенные во время первого посещения восемь лет назад.

Тогда одно сообщение в газете породило тревогу: в районе водопада Виктория лев напал на туриста из Германии. Это редкий случай, такой же, как покушение на жизнь дикого животного, охраняемого государством со строгостью, которой мы не достигли в отношении людей.

«Не кормите зверей» — написано везде, где они водятся. Видимо, немец не читал по-английски.

Я видел льва, точнее — львицу, готовящуюся к охоте, так близко, как никогда не осмелился бы приблизиться к участникам демонстрации крайне левых, но она не внушала мне страха. И она, и я блюли законы. Я не вторгался в ее пределы, она — в мои, ограниченные открытыми сиденьями автомобиля, который катал нас по национальному парку. Я уважал ее свободу, она терпела передвижную клетку для людей, не предпринимая попытки покуситься на мою жизнь.

Национальный парк — пример невмешательства и свободы. Люди не кормят животных и поэтому лишены возможности управлять ими.

Скорее, звери кормят людей. Тысячи посетителей парка за умеренные деньги разъезжают по саванне, наслаждаясь стадами буйволов, слонов, антилоп… Охранять бывший вольный мир оказалось не только благодарным, но и выгодным делом.

Африканская охота, которой упивался кумир шестидесятников Хемингуэй, и в те времена была романтизированным убийством безоружного зверя вооруженным искателем адреналина. А уж теперь…

Пощадить! — вот поступок.

Вернувшись из Африки, я встретился с Ахмадулиной и стал ей живописать сафари. Она была напряжена и насторожена до того момента, пока не узнала, что охотники вооружены лишь фото- и видеокамерами.

— Они их не убивают? Ну, слава богу. Рассказывай.

И я стал рассказывать о фантастическом собрании на рассветном водопое, где полсотни слонов, купая малышей, толпились в определенном ими самими порядке у искусственного (единственное доброе вмешательство человека) источника, а другие полсотни ждали своей очереди. Как зебры, антилопы гну (ну чистые черти выражением лица), куду, импалы бродили среди них на фоне маячивших сзади жирафов. Как вылезшие из грязи и блестящие на утреннем солнце бегемоты, ступая по шагу в минуту, шли сквозь слоновью толпу к воде. Как пятеро львиц, умостившись возле качавшего воду насоса, словно банда хулиганов у забора, высматривала, кто годится для разбоя, до тех пор пока молодой задиристый слон с одним клыком озорства ради не прогнал их прочь.

Я рассказывал про жирафов на закате, нарисованных на красном небе нетерпимым к статичности художником, про жирафов с переплетенными шеями, светлыми плавными призраками и неспешной иноходью плывущих в лунном свете вдоль изгороди гостиницы, где днем соколы в расчетливом пике крадут еду с тарелок зазевавшихся туристов, а бабуины и мартышки едят сахар из пакетиков, оставляя бумажки на столах…

— Изысканный бродит жираф, — сказала Белла. — Я понимаю Гумилева.

Живое на земле прекрасно.

Вода и воздух изумительны.

Водопад Виктория — храм природы. Торговцы изгнаны из него. Сувениры, мороженое, напитки — за оградой. Ступай к обрыву, к основанию вечной радуги, окунись в белую водяную пыль, постой под деревьями, с листьев которых капает оседающая на них вода Замбези, и сопоставь себя, самозваный венец творения, царь природы, с истинным ее величием. Отступись от неумных преобразований, найди себя в масштабе полуторакилометрового фронта падающей со стометровой высоты воды в узкое ущелье, идущее перпендикулярно верхнему течению. И если тебе недостанет воображения, садись ниже водопада в надувной плот, ведомый веселым темнокожим красавцем, и попрыгай по порогам, пытаясь не вывалиться и не перевернуться.

Мне не удалось.

Счастливое, без жертв, унижение рекой решили отметить российской рыбной ловлей, для чего была куплена в мест-ной лавке бутылка водки «Пушкин» «из лучших имперских спиртов». Местный снеток, огурчики, лучок, черный хлеб и пиво. «Рыбу тигр» мы не поймали, но все остальное, по словам капитана с белыми пучками усов, удалось.

— Совершенно как в низовьях Волги, — сказал мой друг Витя Такнов, не имея в виду ни отсутствие клева, ни черного нашего поводыря, ни гиппопотамов, всей семьей (пять единиц) переплывающих реку в десяти метрах, ни вереницы слонов, перебредающих Замбези по мелководью, ни теплого летнего вечера в ноябре…

Он имел в виду лишь то, что нам хорошо. Мы и запели.

Теперь о тверди.

Неподалеку от столицы Зимбабве, города Хараре, есть поле балансирующих камней. Символ незыблемости, гигант-ские валуны словно висят ни на чем. Центр тяжести, по виду, не имеет опоры. Нагромождения эти таинственны и загадочны. Зачем они так причудливо выставлены на равнине? Разве чтобы будоражить воображение о Скульпторе.

Может быть, одну композицию, напрягшись и призвав технику, современный человек и мог бы выстроить, но целое поле… Дешевле бы все это разрушить. Посильно для человека.

За камнями прячутся разбойники. Точнее всего видишь здесь незабвенных Ролана Быкова (Бармалея) с Мкртчяном и Смирновым. Однако проводник в форме, напоминающий натовского генерала, советует оплатить его услуги по защите. Поиски разбойников безуспешны, но и цена за миф невелика.

Твердь балансирует, не пугает основательностью, а радует игрой, в которой человек — зритель. Хорошо, если добросовестный…

…Когда-то, лежа под южными звездами в заповеднике Бадхыз, мой друг, охранявший это чудо природы долгое время от внимательных людей, сказал, что человечество может считать себя спасенным, когда юношам и девушкам, достигшим призывного возраста, государство вместо оружия будет покупать рюкзачок и отправлять странствовать по миру, чтобы они узнавали иные народы и страны, столь же достойные жизни и восхищения, как они сами и их родина.

Такой он прагматик, Юрий Константинович Горелов. Это я к слову…