Белый пластиковый манекен ребенка на пустой сцене. Фон задника — розовые обои с парусными корабликами. Дизайн умильно-дидактический: сказка начинается в Лондоне, питомцы этой детской призваны править морями в новых веках. Но что-то с детской неладно: она пуста. Выдран клок обоев. Вынесены вещи. Распахнуты окна. Голые лампочки сияют под потолком.

Роберт Уилсон, легендарный сценический дизайнер и режиссер, лицо из «первой тройки» мирового театра (наряду с Робером Лепажем и Питером Бруком), — поставил «Питера Пэна» в знаменитом Berliner Ensemble как вполне вечерний, до оторопи взрослый спектакль. Как пророчество 1900-х о наших днях. О мире, где дети отказались взрослеть. Поэтому детей там больше не будет. Под победное кукареканье «Чайлдфри!» на остров Нетинебудет свалят все.

Горечь притчи Джеймса Барри не мешает спектаклю Уилсона быть смешным, эксцентричным, музыкальным. Многочисленные зонги к его «Питеру Пэну» написали CocoRosie — сестры Сьерра и Бьянка Кэссиди. Обе (ну натурально, сестры же!) — полуиндианки, обе воспитаны в вальдорфской школе. Одна — художница и дизайнер, другая прошла школу классического пения. Свою странную музыку, полную шумов старого дома, птичьих криков, скрипов и шорохов, обрамляющих два мечтательных полудетских голоска, пишут вместе (альбомы La Maison de mon Reve, The Adventures of Ghosthorse and Stillborn, Grey Ozeans, саунды для показов Кензо и песни Офелии для Стокгольмского Королевского драматического театра), дают концерты в Сиднейской опере и парижском зале «Олимпия».

В берлинском спектакле их зонги поют актеры. «Театр на Шифбауэрдамм» (он же «Берлинер Ансамбль») — театр Макса Рейнхардта в 1900-х, Бертольда Брехта и Курта Вайля в конце 1920-х (здесь прошла мировая премьера «Трехгрошовой оперы»), театр Брехта и Хелены Вайгель после Второй мировой войны, театр Хайнера Мюллера в 1990-х. (Самый знаменитый спектакль современного Berliner Ensemble — «Карьера Артуро Уи» Брехта с Мартином Вуттке — дважды был на гастролях в Москве.) Естественно, труппа здесь поет! А во дворе старинного нарядного здания на набережной, над каналом Шпрее, стоит летняя, вызывающе потрепанная сцена для кабаретных программ театра — и такие же заслуженно-потертые садовые столики перед ней.

Зонги к «Питеру Пэну» так же полны горечи взрослого мира, как и сама сказка в толковании Уилсона. Впрочем, если читать книгу Барри взрослыми глазами — остров Нетинебудет, населенный индейцами, пиратами, феями, говорящими зверями и летающими детьми, «которые выпали из колясок, но никто их не хватился», — кажется совсем не сказочным образом летней вольницы, не горячечной мечтой любого первоклассника о волшебной стране.

«Твоя мама никогда не читала тебе про Золушку… не купала, не щекотала, не учила молиться, не целовала на ночь…» Хор Потерянных Мальчишек грозно выдыхает рефрен: «Твоя мама никогда не этого не делала! Твоя мама… Твоя мама всегда была далеко! Твоя мама…» Этот феномен и нам отлично знаком: российская статистика у всех на слуху.

В более благополучном… по крайней мере, более обеспеченном мире (в котором и создан этот завораживающе красивый и горький до жути спектакль) плоды воспитания Потерянных Мам принимают другие — по виду — формы. На острове Нетинебудет театра Berliner Ensemble Пираты и Потерянные Мальчишки очень похожи друг на друга. Кожаные фраки, набеленные лица, зачесанные наверх и склеенные гелем панковские гребни крашеных волос, нелепая пластика выросших детей, которых — вот именно что — не купали, не причесывали, не обнимали на ночь, породив эту вечную зажатость и скрюченность. Невеселый вечный праздник жизни существ, абсолютно свободных от школы, послушания и необходимости зарабатывать на хлеб для семьи. Ночной готский праздник с великолепной подсветкой «от Уилсона». Вдоль рампы мечутся мускулистые феи в черных чулках и вечерних платьицах. Вызывающе странные феи (но разве фея обязана быть земным и нормальным существом?) с собачьими глазами нелюбимых.

И сам улет на остров Нетинебудет натужно весел, как тур клерков на тропический остров.

Элегантно-демонический распорядитель всего — Капитан Крюк, враг и двойник Питера Пэна.

В мире, где мамы больше не читают детям «Золушку» на ночь (что бы им, мамам, ни мешало — радикальный феминизм или бытовое пьянство), дети не взрослеют. Сломана гендерная модель. Разрушена цепочка воспроизводства детей из взрослых. Тонколицый Питер Пэн (Сабин Тамбреа) в героическом доспехе из зеленой кожи (чтоб прятаться в листве от пиратов) сидит на облаке за окном детской, выкрикивая свой петушиный гимн (и, кажется, глотая слезы): «Никто не сумеет поймать меня и сделать из меня мужчину. Я хочу всегда оставаться мальчиком — и быть весел! Весел! Весел!» И далее, в прощальном дуэте с Венди (Анна Гренцер): «Я не могу, не буду читать и писать. Я не стану тихо сидеть на своем месте. Я лучше улечу, воспарю. Я лучше умру».

«Fly», «die» и отчаянный крик Венди «why?» отлично рифмуются. Радужные крылья сияют у Питера за спиной, словно все желания сбылись. Его «Буду весел!» звучит криком подранка.

Этот кабаретный карнавал воинствующей свободы всей художественной силой свидетельствует: блажен тот Питер Пэн, который в свое время стал Муми-папой. Иные пути — в никуда.

Но шансов — по этой версии — немного. «Питер Пэн» Уилсона — не личная драма «Мальчика-который-отказался-быть-взрослым», а новая парадигма мира, в котором «потерянных детей» больше, чем домашних. Двадцать веков, как предыдущая, явно не простоит: передавать некому.

…Нет, здесь и классическая семья «золотого века», семья Дарлингов, далека от идиллии. Внушительная миссис Дарлинг закована в черное бархатное платье. У Дарлингов, как известно, по бедности их няней служила Большая Черная Собака Нэна: здесь Собак три штуки, все в ослепительно белых викторианских передниках и черных форменных платьях нянь. Каждая преданно взлаивает, видя хозяйку. Каждая держит в зубах поводок подопечного ребенка. Под тяжким неколебимым давлением «нормы» и «традиции» дети растут изломанными. И Венди с круглым набеленным лицом, с нарисованной черной слезой похожа на проказливую куклу.

Как и любой спектакль Роберта Уилсона — «Питер Пэн» очень красив. Медленно меняется контровой свет, рисуя черные силуэты пиратского корабля, волшебных зверей и сирен на скалах. Крадется Крокодил в длиннополом зеленом фраке, наводя ужас на Капитана Крюка. На высоких тележках вывозят облака, в них гнездятся летающие дети и феи. В ночи горят крупные звезды.

Тележки и прочие механизмы волшебства никто не пытается замаскировать. Природа театральных красот подчеркнута с веселой простотой — и сделана вызывающе просто. В старинном здании Berliner Ensemble нет сложной машинерии. Сцена знаменитого театра мала до оторопи: восемь метров! (Что не мешало ни Рейнхардту, ни Брехту, ни Хайнеру Мюллеру.)

И Уилсон, славный сложнейшей сценографией постановок, легко вписывается в этот масштаб.

Под Рождество «Питер Пэн» пойдет на Парижском Осеннем фестивале, вместе с двумя другими премьерами Уилсона: «Старухой» Хармса с двумя актерами — Михаилом Барышниковым и Виллемом Дефо и новой постановкой оперы Филипа Гласса «Эйнштейн на пляже» (в 1970-х мировая премьера этой оперы положила начало славе и Гласса, и Уилсона). Весной 2014-го спектакль покажут в Нью-Йорке.

Есть надежда, что осенью 2014 года мировое турне «Питера Пэна» пройдет через Москву.