СюжетыКультура

Ким Смирнов: ЗНАВШИЕ МАЯКОВСКОГО. К 120-летию рождения поэта

К 120-летию со дня рождения поэта. Из личного дневника

Этот материал вышел в номере № 78 от 19 июля 2013
Читать
Когда-то о кольце с надписью «ЛЮБ», подаренном Лиле Брик Маяковским, я впервые услышал от Генриетты Михайловны Аловой (Герман). Рассказ её в тот же январский вечер 1979 года записал по памяти.

14 апреля 2000 г. Пятница. 70 лет со дня, когда погиб Маяковский.

Л.Ю.Б. и ещё раз ЛЮБЛЮ и ЛЮБЛЮ –

По кольцу бесконечное словокруженье.

Слово я от металла кольца отделю

И пущу по спирали; бессмертные тени,

Те, что вечно виновны и вечно правы

В неземных прогрешеньях любви и измены,

Раскручу по орбитам планет и вселенных

И по кругу бульваров посмертной Москвы.

18 июля 2013 г. Четверг. Завтра 120 лет со дня рождения Маяковского.

О кольце с надписью «ЛЮБ», подаренном Лиле Брик Маяковским, я впервые услышал от внештатного корреспондента отдела науки «Известий» Генриетты Михайловны Аловой (Герман). Рассказ её в тот же январский вечер 1979 года записал по памяти. Воспроизвожу полностью:

«С Маяковским мы жили в одном доме. Больше всего меня удивляло его умение разговаривать с детьми. Как сейчас понимаю, он и со мной разговаривал, как с ребёнком. Конечно, я себя такой не считала. Но, если разобраться, хотя было мне уже за двадцать и была у меня рабочая специальность, оставалась я ещё девчонка девчонкой. Он знал, что мне нравится «Облако в штанах» и однажды спросил: «Отчего ты любишь эту вещь?» Ну что я могла тогда объяснить? Промямлила нечто вроде: «Меня это берёт за сердце». Он улыбнулся: «Хочешь, скажу по секрету? Это моя самая лебединая песня».

Несколько раз Владим Владимыч водил меня на свои вечера в соседний Политехнический.

Мой брат, живший в другом городе, его боготворил. Прислал мне тетрадку своих стихов. И я пошла с ними к Маяковскому. Тетрадь взял, но со странными словами: «А ты не боишься, что это пропадёт?» Пробыла я у него недолго и ушла около одиннадцати.

А около двенадцати у нас дома телефонный звонок. Просят сестру – она врач. Сестра уже заснула, будить её я не хотела. Спрашиваю: «А в чём дело?» Мужской голос: «Маяковский застрелился!» Решила: глупая шутка. Говорю: «Не валяйте дурака!» И повесила трубку.

Но следом новый звонок. Теперь уже женский голос…

Когда мы вошли, меня поразило, какой он большой и какая маленькая комната. Конечно, я и раньше знала, что комната у него крохотная, около девяти квадратных метров. Но на этом внимание как-то не останавливалось. А тут…

Голова его была под столом, одна нога – в камине.

Сестра склонилась над ним. Сказала: «Мёртв».

Потом было объявлено, что Маяковский застрелился 14 апреля. Но это было 13-го. Прибывшие после, не знаю уж, милиционеры или чекисты записали наш адрес. Но никто никуда нас потом не вызывал, что мне до сих пор непонятно.

Во время войны я работала в ЦНИИПмаше. Вместе со мной работал Михаил Юльевич Бальшин. Однажды вечером мы проходили мимо дома, где застрелился Маяковский, и он сказал: «А я тут жил, когда был студентом». – «И я, -- говорю, -- тут жила».

Они с Маяковским были соседями по коридору. Бальшин рассказывал, что очень обиделся на Владим Владимыча за то, что тот в «Про это» зарифмовал его фамилию с «фальши». А Маяковский его добродушно успокаивал: «Не обижайтесь! Вы же у меня попали в хорошую медвежью компанию. Да и рифма слабая. Она мне и в «Ленине» не удалась: «фальши – дальше». Разве это рифма? Вот если бы сильная рифма была, тогда стоило обижаться».

Ещё Бальшин вспоминал всякие смешные истории. Как, например, он однажды возвращался поздно ночью и в темноте коммунального коридора наткнулся на сильно смутившегося Владим Владимыча с тазиком, в трусах, следовавшего из общей умывальни в свою комнату (думал, что все уже спят). Рядом с тем Маяковским, которого я видела на сцене в Политехническом, это действительно было несопоставимо смешно.

Странно, когда я жила в этом же доме и бывала в гостях у Владим Владимыча, с Бальшиным мы знакомы не были. Я, может, даже и видела его рядом с мёртвым Маяковским, но не запомнила – была в шоке. А ведь, оказалось, это он тогда звонил сестре. Он был первым, кто, услышав выстрел, выскочил в коридор. В это время из комнаты выбежала белая, как полотно, Полонская. Вероника не скрывала, кто она, и поэтому Бальшин, сначала остановив её, не стал потом задерживать. Позже говорили и писали, что сначала Полонская вышла, а потом уже Маяковский выстрелил.

Знала я её? Да, хорошо знала. Вероника была просто красивая заурядная женщина. На романчик она ещё была способна. Но когда Маяковский предложил ей оставить Яншина и выйти за него замуж, она сразу от него отшатнулась. Вероника такого серьёзного отношения просто не была достойна. Не её уровня личность был Владим Владимыч. С Лилей Брик его связывало нечто куда более глубокое.

Между прочим, Маяковский ей однажды подарил кольцо. На нём, как бы по вершинам вписанного в него равнобедренного треугольника, выгравированы её инициалы: «ЛЮБ». Если вращать кольцо, то на его ободке буквы эти будут вплетаться, переливаться одна в другую и сложатся в бесконечное, по замкнутому кругу повторяемое: «Люблю». Из-за этого кольца у ней даже был конфликт с Музеем Маяковского. Они просили. А она сказала, что никому не отдаст до своей смерти».

Позже, уже в «Новой газете», я показал эту запись Александру Васильевичу Маслову. Удивительный был человек. Судебно-медицинский эксперт высшей категории, работавший в отделении особо сложных экспертиз НИИ судебной медицины, профессор Сеченовской медакадемии, он обладал редким в наше базарное время, когда всё на продажу и истина тоже, даром – быть математически точным, а посему неопровержимым в выстраиваемой системе доказательств. В «Новой» опубликовал результаты своего расследования причин смерти Есенина и Маяковского, убедительно показав, что это всё-таки были самоубийства. Бессмысленными стали дальнейшие, имевшие спрос на рынке бульварных СМИ инсинуации об уничтожении обоих поэтов агентами ОГПУ. Правда, инсинуации продолжались и позже. Но тут – как в том анекдоте: «Э-э, профессор, это уже второй вопрос!»

Маслов, прочтя текст, сказал, что он чрезвычайно интересен. Но некоторые моменты просто не соответствуют действительности.

Маяковский застрелился не 13, а 14 апреля. И не ночью. Это строго задокументированно и подтверждено всеми свидетелями.

И тело не могло лежать так, как она рассказывает. Другое расположение вещей было в комнате.

Александр Васильевич «прооперировал» тогда ещё целый ряд явных несоответствий. Я и сам наткнулся на некоторые из них. К примеру, у Аловой выходило, что Маяковский в «Про это» упомянул именно Михаила Бальшина. А вот в комментариях к двухтомнику поэта, изданному в 1997 году, назван по этому поводу Юлий Яковлевич Бальшин. Так с кем же у Маяковского был разговор о злополучной рифме – с сыном или с отцом?

В 2005 году издательство «Эллис Лак 2000» выпустило толстенный, в 672 страницы, фолиант «В том, что умираю, не вините никого»?.. Следственное дело В. В. Маяковского. Документы. Воспоминания современников». И там имя Михаила Юльевича упоминается несколько раз, публикуется и протокол его допроса. А имя его отца приводится лишь однажды. Когда в воспоминаниях Михаила Презента (не того, который – правая рука Лысенко, а издательского деятеля, сотрудника аппарата ЦИК СССР, работавшего с Енукидзе) перечисляются соседи Маяковского по квартире №12 дома №3 в Лубянском проезде: С. Б. Татарийский, Ю. Я. Бальшин, И. П. Левина, Н. Я. Кривцов. Да и тут перечисляются, как видно, не все жильцы, а лишь «ответственные квартиросъёмщики».

Протокол допроса Бальшина на второй день после трагедии, 16 апреля, расходится с рассказом Аловой. Он говорит, что, будучи знаком с Маяксовским 12 лет «как сосед», если иногда и вступал с ним в разговоры, то носили они «чисто личный характер, вроде того, как он просил спички, когда у него не было». То-есть, вроде бы, тут не могло быть и речи о высоких материях, о стихах. Но рядом: «В последний раз до его смерти Маяковского видел 13 Апреля т/г., которому я зашол в комнату с тем чтоб попросить два билета на «баню», он мне обещал достать 16 Апреля…» (орфография и стилистика ведшего запись следователя Ивана Сырцова).

Можно как угодно трактовать слова Михаила Бальшина в тот момент. Ну, например, как явное желание поскорее устраниться из круга лиц, попадающих под подозрение, будто они имеют отношение к причинам гибели поэта или что-то об этом знают. Но трудно и предположить, что разговоры 26-летнего студента химфака 2-го МГУ, интересующегося творчеством Маяковского, были с ним только о спичках. Так что тут я скорее поверю Генриетте Михайловне, чем автору комментариев к двухтомнику поэта. Хотя, конечно, гипотетически можно представить этот разговор и со старшим Бальшиным (дата его смерти – 1938 год). Не исключено, что Михаил Юльевич говорил Аловой об отце, но её память экстраполировала сей эпизод на сына. Впрочем, в таком тоне Маяковский скорее мог разговаривать почти со сверсником (разница в возрасте у него с Михаилом Бальшиным три-четыре года), чем с более старшим человеком. Это же в добрососедском коммунальном коридоре, а не на эстраде, в диспуте с противниками, где он не щадил ни возраста, ни чинов.

По словам Генриетты Михайловны, Бальшин вспоминал, что, услышав выстрел, он выбежал в коридор и увидел выходящую из комнаты Маяковского Веронику Полонскую. Сам же Бальшин во время допроса свидетельствовал, что его вообще в это момент не было дома – выходил в аптеку.

Полонская на допросе говорила: «Я вышла за дверь его комнаты, он остался внутри её, и направляясь чтобы идти к парадной двери квартиры, в это время раздался выстрел в его комнате и я сразу поняла в чём дело, но не решалась войти, стала кричать. На крик выбежали квартирные соседи и после того мы вошли только в комнату; МАЯКОВСКИЙ лежал на полу с распростёртыми руками и ногами с ранением в груди. <…> В результате была вызвана карета « скорой помощи». Будучи в комнате мне кто-то сказал чтобы я пошла её встречать. Я вышла на двор и на улицу, ждала около 5-ти минут. Приехала карета «скорой помощи», которой я указала квартиру и при осмотре МАЯКОВСКОГО констатировали смерть. После этого мне сделалось плохо, я вышла во двор, а потом поехала в театр, так как там должна быть моя репетиция. Перед тем, как выходить на улицу меня какой-то мужчина спросил мой адрес; я ему дала свой адрес». (Орфография записи протокола допроса следователем).

Не совпадают сведения и о вызове врача.

Явно бросается в глаза и личная симпатия Генриетты Михайловны к Лиле Брик, и антипатия ко всем другим женщинам рядом с Маяковским.

Ясно, продолжал Маслов, она знала Маяковского, бывала у него дома. Нет оснований не доверять её рассказу в целом. Но странная штука -- аберрация памяти. Человеку кажется: он это «как вчера видит». На самом же деле он «видит» картину, отклонённую от истины и воображением, и стереотипами более позднего времени, и своим субъективным отношением к людям.

Александр Васильевич считал: это надо опубликовать, ибо тут есть новые краски, штрихи к портрету Маяковского, но чётко оговорив в комментарии все несоответствия реальным фактам. Я тогда подумал-подумал и печатать не стал. А вот нынче подумал-подумал и решился…

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow