Самые резонансные посадки измеряются политическими циклами. Посадка Ходорковского маркировала в 2003 году начало новой политической эры в истории России – эпохи постсоветского бархатного авторитаризма, из которого постепенно стерся весь бархат, и осталось грубое сукно формы офицера НКВД. Посадка Навального на дикий для несовершенного преступления срок маркирует вхождение «в сок» новой стадии развития режима – политической заморозки и одноколейного движения в один конец, не предполагающего уступок гражданскому обществу.
Собственно, все события последнего времени были событиями-символами, богатыми политической семантикой. Их можно было расшифровывать как коды новой власти, которая прощупывала границы дозволенного: безумные парламентские законодательные инициативы, болотное дело, дело экспертов, отъезд Сергея Гуриева, процесс Навального.
По приговору Навальному можно судить о степени жесткости режима Путина 3.0. Во-первых, он обвинительный. Чего можно было ожидать, потому что однократно использовав Навального на выборах мэра Москвы, его можно было бы спокойно «закрывать», остановив движение из онлайнового оппозиционного поля в офлайновое пространство легальной электоральной политики. Во-вторых, назначенный срок – шокирующе огромен. И, пожалуй, именно избранная судом мера наказания, абсолютно несоразмерная содеянному (даже если на секунду допустить, что в деле Навального есть состав преступления) свидетельствует о продолжающемся ОЖЕСТОЧЕНИИ режима.
И к приговору Навальному как к индикатору, как к маркеру нужно отнестись со всей серьезностью.
За процессом Иосифа Бродского в 1964-м последовал спустя два года процесс Андрея Синявского и Юлия Даниэля. Система последовательно шла по пути ожесточения. А еще спустя два года – знаковый процесс вышедших на Красную площадь протестовавших против вторжения советских войск в Чехословакию. По процессам, как по «дорожной карте», можно было следить одновременно за правовой деградацией и политическим замораживанием режима.
То же самое и здесь: жестче, жестче, еще жестче – до неправдоподобия, до превращения вообще любой предпринимательской деятельности в преступление. Что логично: если преступны оппозиционная политическая деятельность и самостоятельное мышление, то преступен и бизнес как таковой, поскольку в основе его свобода контракта, частная собственность и инициатива.
Алексей Навальный для власти оказался фигурой двойного назначения: с помощью жестокого приговора им пугают всех остальных, власть посылает сигнал – с оппозиционерами шутить и заигрывать уже никто больше никто не будет (так когда-то с помощью приговора в отношении Ходорковского-Лебедева «построили» олигархов); одновременно – до вступления приговора в законную силу – его пытались, допустив к выборам мэра Москвы, использовать для дополнительной легитимации заведомо известного победителя. Навальный снялся с выборов, отказавшись подыгрывать комбинации, разработанной в администрации президента. Кстати, слишком жесткий приговор свидетельствует о том, что Вячеслав Володин не до конца управляет ситуацией: эксцесс исполнителя в лице суда и судьи Блинова сломал красивую домашнюю заготовку…
Можно было бы, конечно, по-ахматовски сгоряча сказать «Какую биографию делают нашему рыжему!», теперь его ждет блестящее политическое будущее, прямо к 100-летию Октябрьской революции, власть сама нарастила ему харизму. С Навальным все может оказаться гораздо сложнее и менее оптимистично.
Впрочем, как и со всеми нами. «Пятилеткой Навального» власть окончательно перешла невидимую границу, отделяющую бумажно-вельветовый авторитаризм от настоящего авторитаризма. «Не спрашивай, по ком звонит колокол», как и было сказано…
