Илья ФАРБЕР: Судите сами

Но наивысшим, самым разумным и правильным
образом действий, – вставил я, – будет такой,
когда человек заботится одновременно и о себе,
и о своих детях, и обо всём человечестве.
Джек Лондон, «МОРСКОЙ ВОЛК»

Дело Ильи Фарбера, сельского учителя, обвиненного в превышении должностных полномочий и получении взятки, в прошлом году стало одним из самых обсуждаемых. Напомним: летом 2010 года Фарбер, московский художник, переехал из столицы с семьей в деревню Мошенки Тверской области. Устроился учителем рисования, литературы и музыки в сельскую школу, заодно занимался организацией концертов и праздников в местном Доме культуры. В 2011 году глава сельской администрации попросила его стать директором этого ДК — в здании нужно было закончить ремонт, что никак не мог сделать прежний директор.

По словам Фарбера, став директором, он обнаружил, что контракт на ремонт просрочен, а сметы завышены подрядчиком в 3 раза. Подрядчик же, гендиректор компании «Горстрой-1» Юрий Горохов, ссылался на «финансовые трудности». Фарбер решил подать на него в суд, Горохов просил до суда дело не доводить, обещая закончить ремонт. Но, как говорит Фарбер, ему приходилось выполнять часть работ самому, нанимать людей за свои деньги, покупать стройматериалы, брать в долг, чтобы одалживать и самому подрядчику. Горохов обещал возместить расходы, но расписок не дал, а творческую натуру Фарбера это не смущало.

В сентябре 2011 года Фарбер приехал в офис Горохова (тот сам вызвал — якобы вернуть долг), где и был задержан сотрудниками тверского УФСБ. Оказалось, Горохов написал заявление о вымогательстве и взятке.

Судебный процесс над Фарбером занял одну неделю и проходил с многочисленными нарушениями: подсудимого не допустили на последнее слово; присяжных не стали отправлять в совещательную комнату на вынесение вердикта, а оставили в зале (в том числе и запасных); в зал заходил судья Владимир Андреев, который в напутственной речи советовал присяжным «не обращать внимания на слова подсудимого» и заявлял, что «состав преступления доказан». Известность приобрели и высказывания гособвинителя Павла Верещагина — в частности, антисемитские: «А может ли человек по фамилии Фарбер бесплатно помогать деревне?»

Итог: присяжные признали Фарбера виновным, суд приговорил его к 8 годам в колонии строгого режима и штрафу в размере 3,2 млн рублей (хотя ущерб, причиненный Фарбером, оценивался в 941 тыс. рублей). Не принято во внимание ни состояние здоровья подсудимого (страдает последствиями компрессионного перелома позвоночника), ни наличие у него 3 несовершеннолетних детей.

В ноябре 2012 года Верховный суд отменил приговор Фарберу, отправив дело на пересмотр в Осташковский городской суд. Сейчас процесс идет заново. При этом мера пресечения — арест — у Ильи Фарбера остается прежней.

Вот уже почти два года меня держат за решёткой, в самых строгих условиях. Строже, чем на зонах особого режима. Перевозят в сопровождении усиленного конвоя, помещают в стакан автозака вниз головой, словно пытаясь изменить моё мышление. И на протяжении почти двух лет на всех заседаниях суда о продлении меры пресечения, и прокуроры, и следователь сообщают суду, как под шарманку, одно и то же: что я опасен для общества, поэтому должен быть от него изолирован. Чем опасен – не сообщают. Просто – опасен. Удивительно. По-моему, это означает, что не я опасен, а они. Расследовать – толком не расследуют. Судить – толком не судят. Но изолировать надо. Очень странно.

Следователь, добиваясь изоляции меня от общества, по существу добивается того, чтобы я находился в обществе наёмных убийц, сутенёров, живодёров, мелких воришек-паразитов и наркоманов, корчащихся от ломок. То есть, подразумевается изоляция только от той части общества, которую я сам себе раньше выбирал для общения, – в частности, от общества моих детей.

В документах, разумеется, об этой подозрительной замене одного общества на другое дипломатично умалчивается. «Изоляция от общества» – вот как написано. Значит, те, с кем я сижу – пустое место? А для них пустое место – я? И кто же тогда мы вместе – никто? А общество где?

Посадив меня к наркоманам и убийцам, следователь ходатайствует о том, чтобы моих маленьких детей поместили в приют для сирот. Детей, которые ни в ясли, ни в детский сад не ходили, а воспитывались мной на дому. Учились петь, танцевать, рисовать, конструировать, читать, играть на музыкальных инструментах, сочинять сказки, музыку и стихи… Занимались ушу… Много смеялись… В приют для сирот? Если уж переселять кого-то насильственно, то это сирот нужно в мою семью оформлять, а не моих детей делать сиротами.

Обвинение мне предъявлено в получении взятки. Сумма взятки – сто тридцать две тысячи шестьсот рублей. Каждый раз я не выдерживаю и смеюсь, слушая, как прокуроры, которые меняются, как перчатки, и следователь, которого никакими отводами не отвести – прилип, как банный лист, – повторяют друг за другом, что на свободе я могу «продолжить совершать преступления». Предполагается, очевидно, что, находясь под домашним арестом, я начну брать ещё более смешные взятки у своих малолетних детей и у своих пожилых родителей. Или, гуляя под подпиской о невыезде, соглашусь (имея преступный, конечно же, умысел) взять деньги у предложившего мне их ни с того ни с сего прохожего. А что, очень правдоподобно.

Всем известно, что получить взятку, не занимая административной должности, так же невозможно, как невозможно занять административную должность, будучи подследственным или подсудимым. Так как же я могу «продолжить совершать преступления»? Но судья оставляет меня в тюрьме до следующего заседания о продлении. И так без конца.

Одно такое заседание проходило 1 апреля, в День Смеха, и фамилия прокурора была Гнусарёв, а фамилия судьи – Варашев. И следователь Савенков, привстав на цыпочки, чтобы его было лучше видно и слышно, больше получаса делился с судом плодами своего воображения на тему моей опасности. Заодно следователь сказал, что я «способен скрыться с целью уйти от ответственности». Уйти от ответственности? Получается, что самому содержать себя и свою семью, воспитывать детей и заботиться о родителях – это означает от ответственности уйти; а лежать на боку в тюрьме на полном обеспечении и ни за что не отвечать – это означает ответственность нести. По мне, так наоборот. Но, может быть, 21 месяц глядя на мир из клетки и разъезжая вниз головой в железных стаканах, я уже начал сходить с ума.

Ответственность – это сидеть в тюрьме, где тебя кормят, поят и спать укладывают, будят и водят на прогулку. Вот где она зарыта, ответственность. К чему зарабатывать деньги и о ком-то заботиться? Твои дети – в приюте для сирот, то есть тоже на всём готовом. Родители – в доме престарелых. Это благотворительность такая со стороны государства или я шпионов разоблачаю?

Кому выгодно, чтобы я слышал вместо первых вопросов своего двухлетнего сына хриплый мат полусумасшедшего алкоголика-браконьера?

Как бы я ни захотел скрыться – лучше, чем скрывает меня сам следователь, у меня не получилось бы. Он меня скрывает не только от труда и от какой-либо ответственности, но даже от солнца, от луны и от звёзд.

Почему следователь помогает мне скрываться? Как, по вине следователя, прокуроров и судей в этой ситуации выглядит государство?

Моих любимых детей на два года беспричинно изолировали от отца, моих любимых родителей – от сына, моих любимых учеников – от преподавателя, моих любимых женщин – от возможности родить со мной здоровых, красивых и талантливых детей…

В чём все они виноваты, по мнению прокуратуры? Впрочем, вопрос риторический, потому что прокуратура может ответить так, что лучше бы не отвечала вовсе.

Почему не подписка о невыезде? Почему не домашний арест? Почему не залог?

Вся абсурдность предъявленного мне обвинения заключается в том, что меня обвиняют в совершении за взятку незаконных действий в пользу взяткодателя с подачи заявления самого «взяткодателя»! Понимаете? Вот почему меня всё ещё никак не осудят и почему никогда не смогут осудить законно, не прибегая к разного рода нарушениям в виде фокусов, как было на первом судебном процессе.

Разбирательство Тверского Обласного суда до коликов напоминало гастроли областного цирка. Одно только выступление федерального факира судьи Андреева чего стоит: есть подсудимый – нет подсудимого!.. Але-оп – и меня нет уже в зале, где меня судят!.. Или номер известного прокурора чревовещателя Верещагина, поразившего публику своим феноменальным слухом. «Я, например, явно расслышал тридцать хрустов пятитысячных купюр в этой тишине!» Моя адвокат по назначению, старушка, много повидавшая на своём веку, от этих номеров слегла с гипертоническим кризом. Зрители протестовали. Но факир взмахнул чудесным молоточком, и зрителей тоже – как не бывало! Зря: приговор был такой, что публика слушала бы его, зависнув в воздухе и раскрыв рты от удивления. Восемь лет строгого режима и штраф три миллиона двести тысяч рублей! И это ещё не всё: лишение права занимать административно-хозяйственные должности сроком на два года! На два года! Сто лет бы их не занимать!

Кстати, по поводу этих должностей пресловутых. Взяточник – это тот, кто хочет получать деньги, не зарабатывая их своим трудом, – другими словами, это человек, любящий «халяву» и стремящийся к тому, чтобы у него «всё было», а он при этом почти ничего не делал. Так не логичнее было, подозревая в получении взятки, не сажать меня на полный пансион в следственный изолятор, а, лишив административной должности на период следствия, оставить лицом к лицу с суровыми требованиями вольной жизни: одень, накорми, обучи, оплати коммунальные услуги и так далее? А то получается – хотел взяточник поменьше работать, его до суда и наградили полнейшим бездельем, абсолютно безнаказанным. Разве это борьба со взяточниками? По-моему, это как раз их тепличное разведение и забота о сохранении вида.

Горохов, подавший на меня заявление в ФСБ, в своем заявлении утверждал, что выполнил все условия контракта , то есть сделал всё идеально. А я, мол, отказываюсь подписать акт приёмки выполненных работ, вымогая за подпись взятку в размере 100 тысяч рублей.

Сотрудники ФСБ меня задержали с криками «стоять, чурка …баный» сразу после того, как Горохов передал мне 132.600 рублей.

Следствие установило, что Гороховым были не выполнены условия контракта почти на миллион рублей . Таким образом, стала очевидной заведомая ложь Горохова в поданном на меня заявлении.

После этого логично привлечь к суду Горохова, а меня отпустить восвояси или хотя бы в Мошенку, доделывать этот горемычный клуб, до сих пор к уму не притянутый.

Но следствие Горохова к ответственности не привлекло и меня не отпустило, а поступило самым невероятным макаром: Горохова следователь сделал «невидимкой», сняв с него статус потерпевшего и не присвоив никакого иного, а мне на основании показаний «невидимки» предъявили обвинительное заключение.

Во время предварительного следствия названная Гороховым сумма в 100.000 рублей хитро превратилась в названную мной и фактически переданную сумму в 132.600 рублей. Следователь Савенков думает, что никто этого не заметил.

В итоге, обвинение выглядит наинелепейшее.

Горохов допускает нарушения почти на миллион рублей и предлагает мне за взятку в размере 132.600 закрыть глаза на это его мошенничество, то есть подписать акт приёмки выполненных работ, на что я якобы соглашаюсь, а Горохов, вместо того, что потирать руки от радости, подаёт на меня заявление в ФСБ, обвиняя меня в отказе от подписи да к тому же – в вымогательстве взятки.

Бывает мужская логика, женская логика, а это какая логика? Это логика старшего следователя по особо важным делам отдела по расследованию особо важных дел, в прошлом году – майора, а сейчас – подполковника юстиции Андрея Владимировича Савенкова, доброго ему здоровья.

Зачем Горохов станет жаловаться на меня ФСБ, если я, по последней версии следствия, согласился на его условия, которые для него дюже выгодны? Что ли, он сам себе враг, рисковать украденным миллионом и навлекать на себя УБЭП, которое, между прочим, сразу бросилось его проверять?

Как мне известно от Оксаны Владимировны Сафарян, которая три месяца была моим адвокатом, во время проверки фирмы Горохова сотрудники УБЭП обнаружили целую кучу похожих нарушений на огромные суммы, но… простили Горохова и замяли результаты проверки. Сам Горохов за этот период сильно похудел и поиздержался, и в суде на мой невинный вопрос «Скажите, пожалуйста, сколько всего вы затратили денег на ремонт Мошенского Дома Культуры» побагровел, изогнулся в мою сторону и, забыв совершенно, где находится, прорычал: «Сколько надо, столько и потратил!». Кто бы сомневался. Но я утверждаю, что на ремонт можно было затратить гораздо меньше, чем в результате оказалось «надо». Разумеется, на честный ремонт. Ещё и навес над крыльцом Дома культуры можно было сделать в подарок деревенским жителям.

В общем, не выгодно было Горохову писать заявление в ФСБ, если я соглашался принять работу за взятку. Почему же никто не обращает на это внимание? Помните, как говорил Юрский Шарапову: «Ну это же ясно, ясно, ясно, ясно, ясно!»

Всё логично и правдоподобно только в одном случае: если я – отказывался от взятки, и Горохов, «нашкодив», опасался, что я не приму у него работы, из-за чего он не сможет получить из бюджета поселения два с половиной миллиона. Тогда Горохов, накануне возврата тех денег, которые был мне должен, оговаривает меня в совершении особо тяжкого преступления (получение взятки с вымогательством) и сотрудники ФСБ меня тактично задерживают, а суд по столь серьёзному обвинению отправляет меня в тюрьму. И пока я в тюрьме, Горохов, насвистывая «Владимирский Централ, ветер северный» (это у него было вместо гудков на телефоне), получает бюджетные деньги, и – «тю-тю», как говорил мой дедушка. Вот именно так оно всё и было на самом деле, скажу вам по секрету.

Назначенный мне следователем адвокат, Валерий Иванович Иванов, раньше работал прокурором. Ознакомившись с материалами моего уголовного дела, он пришёл ко мне в СИЗО очень возбуждённым. Поздоровавшись, сразу подозвал меня поближе к разделительному стеклу:

– Вы знаете, это возмутительно! Это ни в какие ворота не лезет! Всё же сфабриковано против Вас, Вы же абсолютно невиновны, так!

Профессионал старой закалки, он говорил это шёпотом, но так горячо, что стекло между нами запотело. На мой вопрос, чего же мне ждать от очередного суда, Валерий Иванович как-то странно обмяк, отвёл глаза, изобразил на своём лице печальный рок и откровенно ответил:

– Вас, конечно, осудят. Лет на шесть, не больше, так.

Я возмутился – каким образом, если я не виновен?

– Понимаете, так, это такая машина… Вот Вы – тонкий, творческий человек, поэтому не понимаете… Это – машина, в которую если уже попал… Ну всё, так, хватит, нечего меня пытать!

По-моему, этот адвокат, который раньше был прокурором, слишком много знает. Недаром же он шептал. Пока не поздно, его нужно спасать.

Машина – это, конечно, да. Наверно-скорей всего-вероятно-сто процентов-точно. Но какая-то, сдаётся мне, диверсантская машина, вражеская, раз она наше государство разрушает. Может быть, пора её остановить? Есть такая команда у капитанов, называется «СТОП МАШИНА».

Может быть, уже СТОП? Куда капитан смотрит?

Почему нужно обязательно обвинить человека, только тогда этой машине хорошо? Даже если доказательств недостаточно, всё равно – человека уже задержали, оскорбили, посадили в тюрьму, продержали в тюрьме не один год, – стало быть, надо осудить. Как его оправдаешь и выпустишь – получится, что зря задерживали.

А другой человек в больницу попал с подозрением на что-нибудь серьёзное. Полежал, обследовали, выяснили: здоров, слава богу, иди гуляй. Нет! Не слава богу, стоять, руки за спину, глаза в стену, – потому что надо хоть что-нибудь у него вырвать или отрезать. Хотя бы гланды какие-нибудь или аденоиды. Не зря же обследовали, наблюдали, не зря же, в конце концов, он столько времени в реанимации валялся.

Ну, разве ж это правильная машина? По-моему, вражеская.

Радоваться нужно, если человек невиновен. И отпускать, не скрипя зубами, а поздравляя и его, и себя. И вся страна должна ликовать – шутка ли, на одного порядочного человека в государстве больше. По радио должны сообщать, а все пусть танцуют. Много у нас ещё человек-то осталось, в нашем царстве-государстве, чтобы ими разбрасываться?

Награды, медали нужно вручать тем, кто оправдывает – они же честь страны защищают. А у нас наоборот – награждают и повышают в звании тех, кто пытается, даже мухлюя, показать, что в стране больше преступников. Какой-то, по-моему, подозрительный перевертыш.

Меня держат в тюрьме, помогая другим заключённым (я им, например, пою колыбельные, но это совсем другая история), лишая самого необходимого моих детей.

Ради чего (в смысле государственной пользы) я занимаю место в Тверском Изоляторе имени Бориса Николаевича Ельцина, краснознамённом, – лучшей тюрьме России?

Мне не надо платить за свет и за воду, за тепло и за аренду помещения, мне не надо платить за питание и даже за постельное бельё. Лафа, как раньше говорили студенты. Мне не надо платить за тюремный «королевский» сервис «принеси-подай» и за шикарную охрану. За всё это платите вы, те, кто работает себе спокойно на так называемой свободе, не задумываясь о том, сколько таких, как я, прокуроры и следователи с помощью суда сажают вам, работающим людям, на шею.

Вы согласны?

Мало того, прокуроры, следователи и судьи, насколько я понимаю, и сами живут на ваши деньги, на деньги налогоплательщиков. Но, видно, ваших денег им не хватает, и они соглашаются получать деньги от иностранных разведок за ведение подрывной деятельности внутри государства. А может, и бесплатно вредят. По велению сердца или какой другой мышцы. Нужно срочно их всех проверить, по-моему.

Мне известно, что ещё более незаконно был задержан, помещён в Тверскую тюрьму, осуждён и увезён в Торжокскую колонию прекрасный человек КОБА БРЕГВАДЗЕ.

Мне известно, что ещё более незаконно был схвачен, изувечен, помещён в Тверскую тюрьму и осуждён на 13 с половиной лет лишения свободы тем же «мастером судебных ошибок» Андреевым, который приговорил меня к 8 годам колонии строгого режима и огромному штрафу, – человек чистейшей души НИКОЛАЙ АНДРЕЕВ.

У одного была своя фирма по ремонту, у другого – строительная компания. Оба – талантливейшие организаторы, способные создавать рабочие места и растить детей, передавая им свои уникальные качества. Оба незаконно находятся в неволе.

И сколько ещё тех, о ком я не знаю, но кто так же сидит, по «механической ошибке» прокуроров, следователей и судей, свесив ножки, у вас на шее. И вы везёте, везёте. Везучка нам. Спасибо вам большое, добрые люди.

Околачивать застенки (мы перестукиваемся с соседними камерами, как много веков назад) в то время, когда Михаил Ходорковский и Платон Лебедев шьют рукавички под дулами автоматов – дело чести. Есть такие люди, перевезёшь их куда-то – и полюс за ними перемещается. Полюс Здравого Смысла. Только, может быть, это ИХ следует вернуть домой, а не других сажать и слать куда подальше? Алексанян, Магницкий, девчонки из Pussy Riot, парни с Болотной площади… Сажать в лагеря и тюрьмы необходимых обществу людей, да ещё в детородном возрасте, пытаясь превратить их в ослабленных нетрудоспособных иждивенцев – настоящая диверсия. То есть настоящее преступление против самих основ нашего государства.

Мне кажется, надо тщательно проверить на предмет соответствия свой должности и своему званию всех, кто причастен к этим бессовестным и бессмысленно вредным для развития страны заточениям. И – срочно, пока шпионы не замели следов, перейдя на другие должности или сильно изменив внешность свидетелям.

Давайте разбираться скорее. Время идёт, дети растут, а мы ещё - недотёпы такие, столько всего с ног на голову, даже заключённых так возят.

Я, конечно, могу неправильно обо всём судить.

9 августа исполнится ровно 700 дней, как я живу в каком-то странном, неестественном измерении. Ни животных, ни растений, ни воды, ни земли, ни неба…

От редакции: Илью Фарбера помещают в автозак вниз головой, потому что у него в результате ДТП в 2010 году были сломаны два позвонка и ему нельзя в стакане автозака сидеть, принимая на незаживший позвоночник удары УФСИНовских «колымаг», а стоя там не поместишься. Остаётся складываться пополам.

Когда один человек побеждает,

тогда и государство побеждает,

или когда один человек проигрывает,

и государство проигрывает тоже –

это стратегия широкого масштаба.

Ягю Мунэнори,

Переходящая в роду книга об искусстве меча.

21.06.2013