Ну вот, и так бывает… Еще несколько лет назад ты был судьей, а теперь — подсудимый. Еще недавно — следователь, подписывал постановления о возбуждении уголовных дел и взятии обвиняемых под стражу, а сегодня это все проделали с тобой. Еще вчера твой шеф назначал тебя на высокий пост, а сегодня, по личному представлению того же шефа, суд отправляет тебя в СИЗО. Еще вчера никак не находилось времени прочесть философскую книгу, да и казалось, что читать ее излишне — не про тебя. А сегодня время остановилось, и книга эта спасает твой разум: ну как не сойти с ума, сидя в «аквариуме», когда прокуратура и следствие лгут, а твоя правда никого не волнует?

Еще вчера казалось, что в жизни все просто: есть ты, есть преступники, есть работа, семья и начальство. Можно на что-то забить, про что-то забыть, на что-то не обратить внимание: психология чужой беды не входила в круг служебных обязанностей… И заказные дела, неправосудные приговоры — ну да, конечно, ты об этом знал, очевидно, отгоняя ненужные размышления словами о государственной необходимости, долге, интересах страны и о тех же щепках. Но щепкой в итоге оказался ты — и пришли иные мысли, оценки, объяснения происходящему, да и чужая беда — вот она, рядом, в одной камере.

Так происходит почти со всеми зэками, если, конечно, в той прошлой жизни до тюрьмы они… ну были, людьми, что ли. Так произошло и с Дмитрием Довгием, чей «кейс» уже попал в историю отечественной юриспруденции: как-никак на скамье подсудимых оказался начальник Главного следственного управления Следственного комитета России, первый зам Александра Бастрыкина и давний его знакомый.

Помнится, дело вышло скандальным. Шеф СК выступал на суде свидетелем обвинения; с присяжными, склонявшимися к оправданию Довгия, случались всяческие чудеса, позволившие всех сомневающихся удалить из коллегии к чертовой матери… Впрочем, кажется, что история эта уже подзабыта, — слишком много новых «историй» породил за последнее время СК. Но к делу Довгия все же стоит вернуться: оно как прививка для тех, кто еще не совсем потерял восприимчивость.

…Карьера была блестящей, стремительной и неожиданной. Шесть лет в судебной мантии, затем — замначальника управления Минюста по Ленинградской области, потом — по Северо-Западному федеральному округу (управление СЗФО возглавлял тогда Александр Бастрыкин). В 2006 году Бастрыкин стал начальником главного управления МВД по ЦФО и взял с собой Довгия. Когда Бастрыкина назначили замом генпрокурора, то Довгий перешел к нему помощником по особым поручениям. Ну а потом — СК… Довгий — пожалуй, единственный личный кадровый выбор Бастрыкина, которого он назначил на самый ответственный пост — начальника ГСУ.

Это в том числе при нем, при Довгие, в 2007—2008 годах СК возбудит конъюнктурные, скажем так, дела: продолжение ЮКОСа, Бульбов, Сторчак… А невыгодные, как, например, дело «Трех китов» о контрабанде, будут тихо гноить в столах… И в начале 2008 года Довгий — уже государственный советник юстиции третьего класса, генерал. Но вскоре все в тартарары, и Довгий, опять же по личному представлению Бастрыкина — только теперь в Басманный суд (который усмотрит в его действиях «состав преступления»), — будет арестован.

«Это был не конфликт, а рабочие моменты»

«Он не понимал, во что ввязывается», — говорят эксперты, называя Довгия жертвой клановой войны между прокуратурой, ФСБ и СК за контроль над следствием. Жертва, не жертва, но и впрямь непонятно: почему он, до поры до времени наверняка выполнявший все указания руководства по политически мотивированным делам, вдруг полез со своим мнением (и не важно, с какими намерениями) в дела, самые болезненные для «силовой башни Кремля»: Сторчак, Алексанян, Бульбов, Кумарин.

«Я не выполнял все указания руководства, — скажет мне Дмитрий Довгий, когда я приеду к нему в ИК. — Бастрыкину я стал неугоден, поскольку занимал самостоятельную позицию по ряду резонансных уголовных дел, которые были у него на особом контроле. Вот нужно было допрашивать Аулова, начальника ГУ МВД по ЦФО, по делу о покушении на него, а Бастрыкин запрещал это делать…» По словам Довгия, у следователя, который вел это дело, возникли сомнения в самом факте покушения: все было похоже на инсценировку. Итог: дело спихнули в Питер, где оно и заглохло.

«По делам Бульбова и Сторчака я говорил, что в их действиях нет состава преступления. По делу Алексаняна я в 2007 году ходатайствовал перед Басманным судом об изменении ему меры пресечения с ареста на залог. Но суд ответил, что я, следователь, сам могу изменить ему меру пресечения. В общем, моя правовая позиция с Бастрыкиным и по этому делу не совпадала. Он давал определенные указания, причем устные, а я, его подчиненный, с этим был не согласен и говорил: «Пожалуйста, дайте мне письменные указания, я буду их или выполнять, или напишу на них письменные возражения». Но я не считаю, что у нас был конфликт. Я возражал аргументированно. Это были рабочие моменты. Но почему эти рабочие моменты Бастрыкин обернул таким вот образом?»

В марте 2008-го Довгий будет внезапно отстранен от должности на время служебной проверки. Повод: его подчиненные вдруг напишут на него жалобы аж в администрацию президента, обвинив в «должностных злоупотреблениях». Проверка ни к чему не приведет: доносы не подтвердятся, но Довгия все равно уволят.

«А вы в курсе, что вас уволили?» — спросят журналисты у генерала по телефону. «Первый раз слышу». — «Нам позвонили из пресс-службы СК, сообщили, что мы можем передавать: Довгий уволен».

«Может, они думали, что я заткнусь и успокоюсь?» — пытается объяснить Довгий дальнейшее. И, скорее всего, прав: не было бы ни суда, ни зоны, если бы он действительно тихо ушел. Но он подал иск в Басманный суд, требуя признать увольнение незаконным, и раздавал разоблачительные интервью о сомнительным образом возбужденных уголовных делах. Но при этом все еще надеялся остаться в системе, оставляя на газетных страницах маячок, — «Я свой»: в одном из интервью, например, уверенно заявил, что заказчик убийства Анны Политковской — Борис Березовский. И, наконец, написал Путину, сообщив в том числе о липовых делах, созданных лишь на основании фээсбэшных справок.

Вскоре СК предъявит ему обвинение в «получении взятки».

«Без излишней истерии»

«Не ждите от меня заявления, вроде «в семье не без урода». Закон для всех один, никаких двойных стандартов здесь быть не может. Только в этом случае у наших граждан будет выработано уважение к правоохранительной системе. <…> Если совершено преступление, мы его будем расследовать. Без излишней истерии. А о результатах сообщим, ничего не утаивая от общественности» — так комментировал тогда дело Довгия «Российской газете» глава СК Бастрыкин.

Правда, странное это расследование получилось… Потом прокуроры говорили присяжным: Довгий если и не получил, то уж на сто процентов намеревался получить взятку. Да, это — наши «предположения», но они основаны на убежденности, и ничего, что доказательств нет.

Короче, предполагали вот что. Якобы Довгий в сентябре 2007 года, спустя несколько дней после назначения на пост начальника ГСУ, при посредничестве бывшего следователя Главной военной прокуратуры Андрея Сагуры, получил 750 тысяч евро от бизнесмена Руслана Валитова. Последний будто бы пытался избежать уголовной ответственности по делу об уводе денег из «дочки» уже разоренного на тот момент ЮКОСа — «Томскнефти».

Теперь о странностях… Валитов еще до создания СКП и назначения на пост начальника ГСУ Довгия проходил по делу о хищениях в «Томскнефти» — но в качестве свидетеля, хотя все его сообщники находились под арестом, а, по версии следствия, именно Валитов купил Инвестсоцбанк на деньги «Томскнефти» и был главным разработчиком схемы хищения. То ли ранее данная взятка стала причиной такой благожелательности (Валитов проговаривался об этом, что зафиксировано в прослушках), то ли слухи о том, что Инвестсоцбанк мог использоваться для финансовых операций спецслужб, — не будем гадать. Важно, что Валитова все-таки задержали, но ненадолго и как раз в тот период, когда Довгий шумно пытался себя защитить. Посидев несколько дней в СИЗО, Валитов «вспомнит», что взятку действительно дал, но не когда-то, а недавно, и не кому-то в прокуратуре, а как раз таки Довгию. Валитова освободят, оформив «явку с повинной», и, обвесив диктофонами, отправят на встречу с экс-главой ГСУ.

Валитов обещал Довгию аудиенцию у директора ФСБ, который якобы мог бы помочь с восстановлением на работе, а взамен просил уже уволенного генерала решить его проблемы со следствием, постоянно намекая на деньги. Но на записи нет ни одного подтверждения тому, что Довгий, действительно рассчитывавший на помощь Бортникова, согласился. Он вообще никак не реагировал на все намеки о взятке. В итоге обвинение поступило по-детски, объяснив присяжным: молчание — знак согласия.

Странность вторая, похожая на эпизод бондианы. Следствие утверждало, что основную часть взятки Сагура передавал Довгию днем возле… здания Следственного комитета в Техническом переулке. И передал якобы в коробке из-под вина (о коробке следствию рассказал Валитов). Пока не смешно? Тогда — еще: основанием для подобных выводов стал билинг телефонов — раз в одно и то же время Сагура и Довгий находились в одном районе, значит, передавали деньги. Никого не смутило, что телефон каждые три минуты стремительно менял местоположение: Сагура ехал на машине. Так что для исполнения задуманного коробку из-под вина, набитую купюрами, он должен был выкинуть средь бела дня на полном ходу у забора СК.

У Довгия денег не нашли, на коробке из-под вина отпечатков пальцев Довгия и Сагуры никто не искал, да и в принципе купюры ни у кого не изымались. Валитов сам принесет их следствию, чтобы провести «следственный эксперимент»: показать, что они помещаются в коробку.

Такое вот обычное дело — мало чем отличающееся от других заказных, к некоторым из которых, вполне вероятно, имел отношение и Довгий как руководитель следствия. Ну уж, по крайней мере, он точно знал особенности устройства системы: если очень надо посадить, то посадят.

«Я был государственником»

Одни наблюдали за этой историей с неподдельным злорадством, другие — с профессиональным любопытством, кто-то сочувствовал, но молчаливо. Довгий вот говорит, что помнит, как краснел один из следователей, мотивируя в Басманном суде необходимость его ареста, а когда в наручниках его выводили из зала суда, шедшая мимо судья шепнула: «Мы будем вас ждать…»

А он за эти пять лет, конечно, изменится, превратившись из человека системы в полнейшего несистемщика. Нет, пройдя СИЗО, этап, оказавшись в колонии, — он не будет клеймить правящий режим в целом и Бастрыкина в частности. Но и зэком из «бывших», живущим тихо, по принципу «не высовывайся» в надежде на поблажки и смягчения, — не стал. Развернул на зоне «юридическую практику»: помогает зэкам составлять жалобы в прокуратуры, суды, СК… Решил потом, как все кончится, стать адвокатом. Говорит, понял, что государство, его интересы, служба в органах, карьера — все это ерунда, главное — человек в его отдельно взятом противостоянии с бесчеловечным государством.

«Я всегда был государственником, — скажет он мне. — Со студенческой скамьи работал на разных государственных должностях. Интересы государства были на первом месте. Теперь на первом месте интересы человека. Чем более он малозначителен, чем более он забитый, тем больше он представляет для меня интерес, особенно в его противостоянии с государственными структурами. Тут у меня приоритеты совершенно поменялись. Свою роль сыграла не только посадка, но и обращение в тюрьме к теософским учениям. Для того чтобы понять явление во всей совокупности, нужно побывать со всех его сторон. Когда я оказался по другую сторону и ощутил на себе гнет государства, то, конечно, понял, что государство у нас очень далеко от ориентации на человека. Оно у нас ориентировано на себя».

Кто знает, может быть, любой судья, следователь, прокурор, оказавшись на его месте, изменились бы так же и говорили бы теперь так?

«Безусловно, несмотря на свое нынешнее положение, я ощущаю себя более свободным, чем многие на свободе. Потому что я отчетливо понял: это внутреннее состояние человека. Ты сам выбираешь свободу либо несвободу. Это не какие-то придуманные границы, это не решетки».

О решетках

За решеткой Довгий окажется еще до приговора — ну как и большинство. Его задержат 18 августа 2008 года в кафе, где он, благодаря стараниям «подсадной утки» Валитова, якобы должен был встретиться с представителем директора ФСБ. Никакой представитель, конечно, не явится…

«Поначалу там у меня возникал страх — от неизвестности, от понимания того, что со мной могут сделать все, что угодно. Был страх за близких, когда их стали шерстить, за друзей, когда их вызывали на допросы, когда им поступали угрозы, хотя они не имели отношения к моему делу. Сейчас за себя лично страха нет. Осталось переживание за близких. Отец меня уже не дождался, умер. С другой стороны, тогда, в СИЗО, помимо страха было недоумение от того, что меня так хорошо приняли сокамерники. Я попал в камеру, где один был пожизненно осужден, другой — совершивший десятки разбойных нападений, главарь банды, вскоре был осужден на 16 лет. Они относились ко мне вежливо, корректно. Может, потому что я неконфликтный. Причем хорошее отношение сложилось и с теми, уголовные дела которых ранее находились в производстве подчиненных мне следователей, которым я давал согласие на заключение их под стражу. Я встречался с этими людьми в автозаках, на пересылках… Не было выяснения отношений. Они спрашивали у меня совета по своим делам, консультировались».

Впрочем, в консультациях не в меньшей степени нуждался и Довгий: не укладывалось его дело в известные со студенческой скамьи рамки УПК. СК так спешил засадить своего генерала в СИЗО, что даже забыл возбудить в отношении него уголовное дело. Дело вначале заведут только против Сагуры («Пособничество в получении взятки»), обвинение Довгию предъявят позже. Впрочем, как вы понимаете, для нашей устоявшейся практики это — мелочи.

«…Самые яркие ощущения — от процесса… Когда-то я был судьей, а тут поменялись местами — я сижу в «аквариуме», не кто-то сидит, а я сижу. До этого я успел побывать в роли почти всех участников судопроизводства, кроме подсудимого. Теперь вот стал им…»

Суд займет 2,5 месяца. Прокуроры как бы между делом обозревали при присяжных фотографии «особняков» Довгия, о существовании которых он, правда, не знал. Просил показать ему документы на недвижимость, но у обвинителей никаких бумаг не было. Еще прокуроры говорили присяжным, что подсудимый — любитель очень дорогих вин: мол, почувствуйте всю степень его нравственного падения… Свидетели обвинения — те самые следователи, что писали доносы, и еще — Александр Бастрыкин. Председатель СК объяснит присяжным, что попытка Довгия освободить Василия Алексаняна из-под стражи дала ему повод усомниться в добропорядочности подчиненного. Это признание дорогого стоит и, уверена, когда-нибудь попадет в учебники. Страшная, действительно, провинность — попробовать освободить смертельно больного человека, на чем к тому же категорически настаивал Европейский суд.

Потом случились скандалы с присяжными: самых въедливых, вникавших в суть дела, по разным причинам отсеивали, а в день оглашения вердикта присяжной Нелле Жарковой, склонявшейся, как она впоследствии расскажет «Новой газете», к оправданию обвиняемых, — до суда просто не дали доехать сотрудники полиции.

Довгий был признан виновным минимальным большинством голосов, но заслуживающим снисхождения. Однако Мосгорсуд приговорил экс-главу ГСУ СКП к 9 годам строгого режима1Сагуре дадут 8 лет..

«Еще воспоминания от Мосгорсуда — конвойные, которые меня водили на процесс. Они ко мне очень хорошо относились. Причем они были уверены, что меня оправдают…».

Верховный суд оставит приговор в силе дважды, даже для формальности ничего не скорректировав.

«Мой адвокат мне всегда говорил: «Ну когда ты уже избавишься от розовых очков и прекратишь ТАК доверять суду?» Но я к Верховному суду относился положительно. Казалось, там-то точно профессионалы… Но когда они рассматривали мою жалобу, то даже не слушали меня. По их лицам было видно, что уже принято решение».

Отбывать 9 лет его отправят в одну из мордовских колоний строгого режима — ту, что для бывших сотрудников правоохранительных органов в поселке Леплей. Через два года Довгий переведется на поселение. Работает сейчас в пожарной части.

«Живу ожиданием того, что когда-нибудь в большей мере, чем здесь, буду заниматься юридической практикой, — говорит он. — Следователем — даже если когда-нибудь восстановят — работать не буду. Я бы хотел занять высокую судебную должность для того, чтобы контролировать суды и «пробивать» правильное правосудие… Но я прекрасно понимаю: при нынешнем времени мне вряд ли предложат такой пост».

Про «конкретных лиц»

«Тюрьма меня сделала мягче… Она не ужесточила меня даже к тем, кто меня посадил. Я не жажду, чтобы эти лица оказались на моем месте… Я лишь за то, чтобы было признано, что конкретными лицами в отношении меня нарушена законность».

Жалоба Довгия на «конкретных лиц» сейчас в Страсбурге. Говорит, не думал, что он, государственник, до этого доживет. Спрашиваю его: чувствует ли к этим «конкретным лицам» жалость? Ну хотя бы потому, что они не свободны «по-настоящему»…

«Нет. Они ведь опасны для людей. Руководствуясь какими-то своими интересами — будь то материальные, будь то карьерные, — они губят и ломают чужие жизни. Я, наверное, сильный, не сломался, а сколько людей ломается в тюрьме… Я это знаю. Лица, ТАК ломающие чужие жизни, не имеют право работать в правоохранительных органах и органах власти. Вот один из следователей, который вел дело по мне, ведет теперь дело по Развозжаеву и другим. Не вдаюсь в вопрос виновности или невиновности фигурантов «болотного дела» (я его не изучал), но у меня нет сомнений: человек, который уже совершил незаконность, запросто может нарушать законность в других делах. Так что жалости к ним нет».

Мне, кажется, понятно, что приключилось с Дмитрием Довгием после того, как он потерял свободу. И верю — в своих словах он искренен. Я не раз говорила с бывшими следователями, судьями и прокурорами, попавшими по другую сторону правосудия, — с них как будто морок спадает. Но почему только ПОСЛЕ?