Но Басинский усложнил задачу, написав книгу в жанре, придуманном Плутархом и не слишком востребованном современностью: сравнительную биографию Толстого и… Иоанна Кронштадтского.

Казалось бы: что общего между гениальным писателем, который обозначил своим творчеством недосягаемую вершину русской культуры, и православным священником, с его простодушной верой и сомнительными чудесами, всеми этими исцелениями парализованных и расслабленных, снискавшими ему неслыханную популярность среди толпы?

Книга начинается с рассказа о разговоре императора Александра с Александрой Андреевной Толстой. Государь спрашивает фрейлину, славившуюся своим незаурядным умом и независимым характером, кого она находит самыми замечательными и популярными людьми в России. Она называет Толстого и Иоанна Кронштадтского. Услышав второе имя, Государь рассмеялся, но согласился. Почему же рассмеялся? Уж слишком несопоставимые фигуры.

Да, два людских потока не иссякали при жизни этих двух разных людей — как напоминает Басинский. Один поток стремится в Ясную Поляну получить совет «как жить», другой — в Кронштадт, за благословением, за чудом исцеления, а порой и за копейкой. Но потоки эти никак не перекрещивались. К Толстому стремилась образованная Россия, к отцу Иоанну — Россия непросвещенная. В глазах современников они были антиподы.

Басинский ставит к книге эпиграф из Лескова: «Нельзя хромать на оба колена. Нельзя одновременно любить Льва Толстого и Иоанна Кронштадтского». Сам Лесков отца Иоанна не любил (притом что трудно найти другого писателя в России, который бы так знал духовенство и так ярко и сочувственно его живописал) и в повести «Полуночники» изобразил в карикатурном виде и самого священника, изрекающего банальности; и «толпучку» — паломников, прибывших с целью «припасть» к чудотворцу; и пройдох, облепивших пастыря. В чудеса, творимые отцом Иоанном, Лесков не верил, считал их шарлатанством, а толпы паломников в Кронштадт — показателем деградации общества.

Лесков не дожил до времени, когда в либеральной прессе развернется публичная травля Иоанна Кронштадтского, связанная с его открытыми симпатиями к Союзу русского народа, знамя которого он освятил, с членством в синоде, отлучившим Толстого от церкви, с гневными филиппиками священника против великого писателя. Басинский считает эту травлю «посмертной победой Лескова».

Двойная биография написана Басинским в опровержение высказывания Лескова и, конечно, мнения обобщенной «либеральной прессы» и интеллигенции (такое вот доказательство от противного). Сам автор любит и Толстого, и Иоанна Кронштадтского (второго, как мне кажется, больше) и стремится заразить этой любовью читателя. Во многом это удается.

Отца Иоанна подозревали в лицемерии, актерстве, популизме. Прослеживая этапы его жизни, Басинский легко доказывает, что в основе всего, что делал священник, лежат не внешние цели, не стремление играть роль, а «глубокая внутренняя потребность души». И это роднит его с Львом Толстым. Вообще сходства между двумя учителями жизни Басинский обнаруживает намного больше, чем различий.

«Задолго до духовного переворота Толстого отец Иоанн говорит о Царствии Божием внутри нас, противопоставляя веру истинную внешнему пониманию Бога. Раньше Толстого он критикует науку, искусство, женскую эмансипацию и так далее. Он похож на позднего Толстого и в предпочтении простолюдинов людям образованным», — пишет Басинский.

Иногда в его книге сквозит даже какая-то личная обида за Иоанна Кронштадтского. Ну например: почему общество с таким энтузиазмом восприняло призыв Толстого бороться с нищетой, прозвучавший в 1882 году в его статье «О переписи населения», с которой и начинается толстовство, «вошедшее в историю России как опыт практического христианства»? И почему оно не заметило аналогичного по тону и пафосу призыва отца Иоанна, прозвучавшего десятилетием раньше? А ведь это был не только призыв.

Благодаря воле и упорству священника в Кронштадте был построен «Дом трудолюбия» — совершенно новаторское учреждение, совмещающее просветительские и социальные задачи. Здесь можно было получить работу в мастерских, не требующую особых навыков; здесь можно было и учиться ремеслу; здесь могли получить начальное образование дети и взрослые; здесь действовали библиотека и читальня, приют для детей и богадельня для стариков, ночлежный дом и бесплатная амбулатория, работала народная столовая, была налажена выдача пособий деньгами, одеждой, обувью. Это тоже был опыт практического христианства. Но ни сам Толстой, ни его единомышленники этот опыт просто не приняли во внимание.

Басинский рассказывает об Иоанне Кронштадтском с огромной симпатией и заражает этой симпатией читателя (к духовным исканиям Толстого он относится гораздо сдержаннее и может позволить даже иронию по отношению к толкованию Толстым евангельских текстов).

Но есть в книге одно замечательное свойство: фактологическая беспристрастность. Автор, может, и не хотел бы рассуждать о тех или иных фактах, невыгодных для его любимого героя, но скрыть их не может себе позволить.

Ну вот пример. В сентябре 1908 года Толстой был серьезно болен, газеты с тревогой сообщали о его здоровье, а отец Иоанн записывает в дневнике: «Господи, не допусти Льву Толстому, еретику, превзошедшему всех еретиков, достигнуть до праздника Рождества Пресвятой Богородицы…» Как-то это не по христиански… А тон выступлений против Толстого!

«Толстой извратил свою нравственную личность до уродливости, до омерзения», «…нравственное чудовище», «…поднялась же рука Толстого написать такую гнусную клевету на Россию, на ее правительство!..», «злонамеренный лжец», «дьявольская злоба», «льстивая лиса», просто — «свинья»…

Прочтя одну из таких брошюр еще в студенческие годы, я с тоской подумала о сходстве словаря Иоанна Кронштадтского с унылой лексикой советских проработок и надолго утратила интерес к знаменитому молитвеннику и чудотворцу.

Кстати, Басинский напрасно считает, что произведения Иоанна Кронштадтского хранились в спецхранах библиотек. За все библиотеки не поручусь, но в Ленинке их легко было найти с помощью общедоступного каталога любому читателю.

Книга Басинского нацелена на опровержение эпиграфа из Лескова. Но тем и хорош Басинский как исследователь и рассказчик, что, увлекая читателя, он не навязывает один-единственный «правильный» вывод.

В интервью, предваряющем выход книги, Басинский выражает сожаление, что два выдающихся человека не могли понять друг друга, и считает, что в конфликте Толстого и Иоанна Кронштадтского выразился раскол общества, который «предвосхитил революцию и Гражданскую войну».

Но как могли бы они прийти к согласию?

Толстой отрицал божественность Христа, а для отца Иоанна это было невероятное кощунство. Отец Иоанн исцелял больных наложением рук и молитвой, а для Толстого это было суеверие и дикость. И вряд ли мы и сегодня можем согласиться и с тем, и с другим. Но оценить масштабы личности, жажду веры, нравственную высоту, требовательность к себе, горение — это мы, конечно, можем. Какой все же контраст с нынешним временем…