Это странно прозвучит, но на войне, где на каждом шагу кровь и смерть, было много музыки. Молодые офицеры Красной армии — лейтенанты двадцати двух лет, капитаны двадцати четырех и майоры двадцать пяти — в свободные от войны часы в землянках, блиндажах, избах и просто в чистом поле слушали изящную мелодию «Рио-Рита», и танго «Брызги шампанского», и еще одно танго «Месяц спит», и Tonight оркестра Марека Вебера, и Yanstep Эванса, больше известный как «Девушка из Мадрида».

Дважды Герой Советского Союза летчик-истребитель Виталий Попков имел в своей эскадрилье состоявший из летчиков джаз, и сам играл в нем. Один из самолетов эскадрильи был украшен надписью: «Веселые ребята», что было и общим названием молодой воздушной компании, и признанием в любви к Утесову. Другой летчик, младший лейтенант 189-го штурмового авиационного полка Юрий Давыдов, в своем дневнике, состоящем из коротких записей, упоминает о музыке чуть ли не через строчку. «Были танцы под джаз. Погода нелетная». «Сегодня вечером был концерт». «Без изменений. Вечером были танцы». «Натащили приемников и слушаем музыку». Может сложиться впечатление, что 22-летний лейтенант находится не на фронте, а развлекается в отеле «Метрополь». Но на самом деле такого впечатления сложиться не может, потому что фразы о музыке перебиваются столь же короткими фразами о летчиках, не вернувшихся на аэродром. Самого Давыдова, который летал не очень хорошо и все время совершал ошибки в пилотировании, почти месяц не выпускали в бой, заставляя тренироваться на учебном Иле. В конце апреля 1945-го его наконец отправили в самостоятельный полет, он сделал два вылета — и был сбит в третьем. Его дневник нашли рядом с самолетом.

Меломаны-офицеры возили с собой в чемоданах переносные патефоны Московского патефонного завода и Ленинградского граммофонного завода треста Главширпотреб, а также железные коробочки с запасными иглами. Возили они с собой и свои драгоценные коллекции пластинок. О, эти пластинки в белых бумажных конвертах, из толстой, негнущейся пластмассы, с красными и синими ярлыками, украшенными серебристыми и золотистыми надписями! Чтобы устроить музыку, надо было поднять крышку патефона, с внутренней стороны, как правило, украшенную фотографией любимой девушки, положить на тяжелый диск с тонкой резиновой или фетровой прокладкой пластинку и осторожно поставить на нее большую, замысловато изогнутую никелированную загогулину, оснащенную иглой. И тогда раздавалось шипение, а вслед за ним дружно вступали трубы и скрипки оркестра.

Эта музыка и сегодня первыми же тактами задевает сердце и влечет в нежную лирическую даль. В танго и фокстротах того времени столько эротики и любви, столько тоски по большим городам, по сияющим в ночи окнам, по ландышам и сирени, по изящным женским силуэтам. Эта музыка исполнена невероятной тоски по романтическому Парижу и пылкой Латинской Америке, по всему тому огромному и прекрасному миру, который невозможен для лейтенанта, который лежит со своим патефоном под крылом самолета в ожидании, когда расчистится небо и его снова пошлют в бой.

А некоторые возили с собой по фронтам не патефон, а скрипку, гобой, аккордеон. Выпускники консерваторий, призванные в пехоту, когда представлялась возможность, играли для только что вышедших из боя рот, а бывшие учащиеся музыкальных школ, ставшие водителями танков, в немецких городках вытаскивали на улицу из оставленных хозяевами домов пианино и, сидя за инструментом в телогрейке, играли своим товарищам-танкистам веселые песенки.

Чувство недосягаемой, прекрасной жизни усиливалось в молодых офицерах в те дни, когда беспрерывной чередой шли дожди, и когда товарищи не возвращались с задания, и когда очередного друга с простреленной грудью, выбитым глазом или изувеченной ногой увозили в медсанбат. Однажды в такие дни молодой лейтенант Сурис, будущий советский искусствовед, находясь на полевом узле связи, поставил пластинку на свой переносной патефон и поднес телефонную трубку к патефону. Он всего лишь хотел порадовать знакомую девушку-телефонистку, но она, услышав музыку, быстро переставила провода в своей технике, создавая соединение. И благодаря ей музыку слушал теперь еще один знакомый офицер на передовой. Девушка все переставляла и переставляла провода в коммутаторе, создавая новые соединения, а когда пластинка кончилась, в гудении, шуме и треске полевой связи вдруг возник чей-то незнакомый далекий голос, который сказал: «Спасибо, ребята, а поставьте что-нибудь еще…»

Фото Якова Халипа, 1943