Акт третий, действие первое — «Лесоповал»
Россия втягивается в третий знаковый политический процесс десятилетия. Ходорковский, Магнитский, и вот теперь — Навальный. Все три процесса объединены общей исторической логикой и, как следствие, имеют много «пересечений» даже внешне.
Первое действие в деле Навального происходит в лесу. Но, безусловно, это лишь начало. Дальше будут дороги — «Почта России», и дураки — «организация массовых беспорядков». Так что поклонники видеопродукции в жанре «политрэш» могут запасаться попкорном и занимать места у экранов телевизоров.
Синопсис (криминально-политическое чтиво)
Навальный (характерный герой) приезжает в провинцию «делать реформы в отдельно взятой вятской губернии». Став советником губернатора на общественных началах (сам губернатор практически не появляется на сцене), он решает оказать помощь одному из своих знакомых (страдалец, попавший «под раздачу») и представить последнего директору местного ФГУПа — государственного предприятия, занимающегося заготовками древесины в области («записной злодей», торгующий лесом и совестью).
Целью всей комбинации, по всей видимости, было включение компании, принадлежащей знакомому Навального, в число тех счастливчиков, кому ФГУП готово отпускать лес напрямую, минуя посредников. Тот, кто хоть когда-нибудь имел дело с лесозаготовками в России, знает, что купить лес здесь значительно сложнее, чем продать. А все потому, что директора всех этих полудохлых леспромхозов никому, кроме «своих», лес не отпускают и никого, кроме своих, к лесу на пушечный (ружейный) выстрел не подпускают. Поэтому у нас лесное хозяйство хиреет, а лесные начальники жиреют. Вот Навальный и «наехал» на одного из этих «лесных братьев», чтобы он приоткрыл свою сосново-ельную «кормушку».
Директор, скрипя сердце, «пододвинулся» и воткнул пролоббированную Навальным компанию промеж прикормленных им покупателей. Сразу скажем, директор не очень расщедрился, позволив протеже Навального купить у него напрямую, по разным оценкам, только от 2 до 5% заготовляемого ФГУПом леса — всего где-то на 14 миллионов рублей. Это естественно, так как Навальный не был начальником местной полиции и произвел статусом «общественника» на директора впечатление ровно на те самые 2—5%, которые и получил. Если бы Навальный был советником на общественных началах в местной «конторе глубокого бурения», то, наверное, мог бы рассчитывать на все 50%…
Так или иначе, но компания знакомого Навального стала покупать лес напрямую у производителя, причем, как положено, с оптовой скидкой (это, если кто не знает, — нормальная практика в торговле чем бы то ни было: от спичек в привокзальном ларьке до «Бентли» в люксовом автосалоне). Продавала она его с небольшой торговой наценкой, зарабатывая на этой операции приблизительно 10—20%. Это, конечно, не поставки лекарств или томографов для федеральных программ, но все-таки и не торговля «в минус».
Вот, собственно, и весь сюжет. Он больше тянет на основу для советского «производственного романа», чем для детектива. Но нет таких задач, которые не были бы под силу наследникам Железного Феликса. Хотя памятник последнему и покоится в Парке искусств на задворках ЦДХ, но дело его живет и размножается метастазами сотен липовых уголовных дел по всей России.
Сага о Навальном была расцвечена всеми цветами триллера. На полудохлой и безыдейной сюжетной основе следователям удалось создать шедевр — нечто среднее между политической комедией, юридическим фарсом и социальной драмой.
Политическая комедия. «Самоубийца»
Особенность «случая Навального» в сравнении со «случаем Ходорковского» или со «случаем Магнитского» состоит в том, что политическую природу этой судебной расправы никто даже не пытается скрыть. В процессе над Ходорковским политическая подоплека дела категорически отрицалась (и отрицается до сих пор). В деле Магнитского, если и говорят о его политической природе, то только в приложении к «злым америкосам», покусившимся на российский суверенитет своим «актом Магнитского». В деле же Навального практически открыто признается, что если бы не его политическая деятельность, то он ну совсем бы никому не был нужен. Хоть бы всю тайгу спилил, никому бы до него дела не было. Точнее, не было бы у него никакого дела. Интервью руководителя пресс-службы Следственного комитета России Маркина, в котором он открыто признает, что своей бурной антикоррупционной деятельностью Навальный ускорил расследование, — вообще является беспрецедентным.
Однако конечные политические цели дела Навального остаются до сих пор неопределенными. Чисто теоретически, таких целей может быть две: политическая дискредитация (правда, непонятно в чьих глазах) и устранение Навального из активной политической жизни — его, так сказать, нейтрализация. При этом первая цель представляется совершенно утопической, потому что единственным эффектом, которого пока добилась власть, является популяризация имени Навального, о котором до начала этой кампании мало кто слышал за пределами Садового кольца. Теперь, благодаря федеральным телеканалам, его реально узнают «от Москвы до самых до окраин».
Так что, скорее всего, конечной целью является не столько дискредитация, сколько нейтрализация. Из чего можно сделать вывод, что Навального, скорее всего, «закроют», если, конечно, не «сдрейфят» в последний момент. Все-таки это ведь не мертвого юриста судить, а живого. Другое дело, что такая «нейтрализация» в перспективе может обойтись Кремлю очень дорого — намного дороже всего порубанного в Вятке леса и наломанных из него дров. Опыт Ходорковского, как видно, власть ничему не научил, и она упорно ищет новых приключений. Кому-то очень хочется воспитать из Навального нового Великого Инквизитора. Впрочем, если власть хочет сама себя убить, ей в этом благородном деле мешать нельзя.
В целом, однако, политическая линия в деле Навального — самая неинтересная. Она слишком прямолинейна, слишком поверхностна. Другое дело — линия юридическая. Это уже не линия даже, а настоящий лабиринт, по которому можно путешествовать в поисках выхода целую вечность.
Юридическая мистерия-буфф
«Терпилы» из вятского следственного комитета, которые полтора года не могли возбудить против Навального уголовное дело, просто не были правильно сориентированы. Найти состав преступления в его деле действительно нельзя, но зато его можно нарисовать.
Просто для этого нужны другие навыки и сноровка, приобретенная длительной тренировкой. Поэтому, когда за дело взялись столичные специалисты, поднаторевшие на делах Ходорковского и Магнитского, — всё у них получилось. С профессиональной точки зрения исследовать дело Навального крайне интересно. Как опытный археолог по спилу дерева (в том числе и из Кировского леспромхоза) может высчитать количество засушливых лет, так и юрист со стажем по постановлению о предъявлении обвинения Навальному может вычислить технологии, опробованные ранее в делах Ходорковского и Магнитского. Структура предъявленного Навальному обвинения при ближайшем рассмотрении оказывается простой как комбинация из трех пальцев. Чтобы было понятно, о чем идет речь, загнем эти пальцы по очереди.
Палец первый (большой): презумпция виновности. Вы не найдете упоминание об этом принципе в Уголовно-процессуальном кодексе, о нем не пишут в учебниках для юридических вузов, но это тот главный и, по сути, единственный принцип, вокруг которого выстроено сегодня российское уголовное судопроизводство.
Писаный закон, который в России, как известно, подобен дышлу, подразумевает, что преступным может быть только виновное деяние, и виновность эта является тем главным, что должно доказываться сначала на следствии, а потом и в суде со ссылкой на объективные факты и обстоятельства, которые подтверждают либо ее наличие, либо ее отсутствие. Но это всё в теории.
На практике — и это очень хорошо видно на примере предъявленного Навальному обвинения, как раньше было видно на примере обвинений, предъявленных Ходорковскому и направленному на кладбище Магнитскому, — виновность воспринимается как данность, как нечто само собой разумеющееся, не требующее никаких доказательств. Сегодня в России виновность не доказывается, а провозглашается (см. интервью пресс-секретаря СКР В. Маркина). А это, согласитесь, несколько разные вещи.
Вот в первом же абзаце предъявленного Навальному обвинения читаем: «Навальный А.А., находясь в Кирове и желая обогатиться преступным путем, организовал совершение хищения Кировского областного унитарного предприятия «Кировлес». Так же, собственно, начинались и постановления о предъявлении обвинений Ходорковскому и Магнитскому.
Ау! Там, в юридическом лесу, откликнитесь кто-нибудь! Признанием виновности обвинение должно заканчиваться, а не начинаться. Вы докажите, что он желал обогатиться именно преступным путем и организовал совершение именно хищения, а не пытался купить лес подешевле, чтобы продать его подороже. Скупали же отдельные члены правительства акции «Газпрома» за год до либерализации рынка, чтобы потом продать их в пять раз дороже и заработать на этом около 80 миллионов долларов. И ничего, только повышение в должности получили. А если вы с самого начала уже пишете, что он преступник, то зачем тогда это следствие — пришлите просто семье уведомление, в какое окошко передачу приносить, и сэкономьте бюджетные деньги.
Следствие не виновность Навального доказывает, а при помощи «априорной установленной» виновности доказывает наличие преступления. Делается это при помощи незамысловатого приема — в дальнейшем по тексту, в начале каждого абзаца добавляются слова «осуществляя подготовку к предстоящему хищению», «продолжая реализовывать свой преступный умысел», «с целью реализации преступного плана», «продолжая оказывать пособничество в совершении преступления». А между ними практически ничего нет — смысловая пустота, сплошное «бла-бла-бла». Обвинение в России доказывается риторикой, а не фактами. Цель следствия сегодня — создать «словесную оболочку», издали напоминающую обвинение. Презумируя виновность в самом начале, оно окрашивает всю жизнь и деятельность обвиняемого ею в черный цвет, не заботясь ни о каких реальных доказательствах. Это цирковые технологии для балаганного правосудия. Но пока при отсутствии независимого суда все сойдет.
Палец второй (указательный). Оговор. Даже видимость обвинения должна на чем-то держаться. Что-то же должно связывать эти абзацы в единое целое. Роль соединительной ткани, как правило, играет оговор. Эту технологию с изыском отработали на деле Магнитского и уже как шаблон применили в деле Навального.
Сначала в оборот берется пойманный за руку жулик (как правило, ранее изобличенный самим обвиняемым в совершении преступления). В случае Магнитского это были два уголовника — Маркелов и Хлебников, позднее осужденные за хищение казенных денег. В случае с Навальным — это Опалев, директор ФГУПа, на которого наезжал Навальный и который сейчас находится под следствием за хищения казенного леса.
Затем жуликов объявляют компаньонами обвиняемого, так сказать, присоединяют их к нему как некую уголовную фикцию. И получается, что Магнитский уже не изобличает Маркелова и Хлебникова, а действует с ними заодно, а Навальный не «наезжает» на Опалева, а договаривается с ним о совместных преступлениях.
И, наконец, финал: новоявленный подельник «колется» и обвиняет себя и присоединенных к нему Магнитского или Навального (впишите любую фамилию, хоть свою собственную) в совершении самых невероятных преступлений. Вот этими показаниями и «сшивают» дело вместо белых ниток.
Палец третий (средний). Подлог. Этот палец показывают уже в самом конце, в минуту юридического торжества системы. Когда все уже запутаны и запуганы окончательно, но еще нужно нагнать жути и увеличить объем обвинения до размеров, позволяющих оправдать заранее спланированное наказание, — тогда следователи совершают элементарный подлог и просто объявляют то, что еще вчера было абсолютно законным, совершенно незаконным. Благо в России вообще мало кто понимает, как законное отделяется от незаконного.
То есть простая покупка Навальным леса на 14 миллионов рублей, за которую он уплатил свои кровные денежки, объявляется мошеннической схемой. Этот «приемчик» был вначале опробован на Ходорковском, который, по мнению следователей, украл «всю нефть» (за которую почему-то заплатил); потом на Магнитском и Браудере, которые, по тому же квалифицированному мнению, украли «все акции «Газпрома»; и, наконец, применен к Навальному, который, как выясняется, украл «весь лес».
При помощи этой «убойной» комбинации из трех действий — презумпция виновности, оговор и подлог — преступников можно производить столько, сколько пенитенциарная система будет в состоянии вместить. Право в России полностью утратило объективный характер, а уголовно-процессуальный закон превращается в колоду крапленых карт-статей, которыми власть играет, как шулер в казино. Известно, что обыграть шулера за его столом невозможно. Но что делать, когда вся страна прикована к этому столу наручниками?
Социальная драма. На дне
Сегодня дело в конечном счете не в Навальном, как оно раньше не было в Ходорковском или в Магнитском. Между тремя главными политическими процессами современной России есть нечто общее, что лежит глубже, чем политическая необходимость и юридический произвол. Это общее — социальная направленность всех трех процессов: на самом деле на скамье подсудимых находятся не отдельные личности, а капитализм как общественный строй. И это делает ситуацию безвыходной, потому что капитализм если и подлежит суду, то только истории. В рамках «басманного правосудия» эту проблему не разрешить.
Самыми популярными в лексиконе российских следователей и судей стали слова «схема» и «обогащение». Что бы ни делал обвиняемый, он виноват уже только потому, что создал «схему» для «обогащения». Проблема в том, что капитализм в точном смысле слова — это и есть создание схем с целью обогащения. Правительство, одной рукой продвигая развитие капитализма в России, другой — тащит этот самый капитализм на дно, а точнее — на скамью подсудимых. Что из этого выходит, мы как раз и видим на примерах дел Ходорковского, Магнитского и Навального.
