В последнее время новости о «Почте России» появляются регулярно: то в прессу попадает модель развития «Почты» на 11 лет при господдержке в 500 миллиардов рублей, с которой в самом учреждении еще не знакомы, то президент Путин подписывает указ о признании «Почты» стратегическим предприятием. В начале этой недели премьер-министр Медведев передал ведение «Почтой» Минкомсвязи от Россвязи.

Но что бы ни творилось «наверху», опорной точкой системы были и остаются почтовые отделения — и работающие в них люди. Коснутся ли изменения рядовых сотрудников? Чтобы понять это, я проработала в почтовом отделении две недели методом «полного погружения». Выяснилось, что гораздо больше заоблачных перспектив развития ФГУПа людей волнует возможность ходить на работу не в положенной по уставу желто-синей форме, а к высшему руководству у них есть только один вопрос: «Не стыдно?» Мой план такой: зафиксировать состояние на почте в канун «больших перемен», а потом сравнить.

В отделение 123308 я попала в период «смутного времени»: последние недели перед переходом на сдельную систему оплаты труда и слиянием участков (маршруты увеличатся до 11 километров). Даже за несколько дней до начала первого месяца работы по новой схеме никто не представляет, сколько будет получать. До этого оклад почтальона составлял 11 тысяч рублей, оператора — 13 тысяч. Теперь зарплата почтальона будет складываться из 22 показателей, а, допустим, оператора доставки — из 57. Каждый день почтальон помимо своих обычных обязанностей должен будет прикоснуться к «прекрасному» — бюрократическому заполнению бумажек. В соседнем отделении решили не играть в русскую рулетку и уволились полным составом. «Бестолковая потеря кадров», — вздыхают в нашем 308-м. По системе сдельной оплаты труда уже работают 203 московских отделения, синхронно с 308-м перевели 89, а до конца года выйдут еще 184.

С начальником отделения — Надеждой Васильевной Егоровой, которая занимает свой пост уже больше тридцати лет, мы попытались посчитать возможную «среднюю температуру». Например, по нормативам, выданным на отделение, почтальон должен обработать 462 газеты в час, за обработку одной он получит, согласно бумагам, 18,2 копейки. Если допустить, что на одном участке выписывают хотя бы сорок газет, за их фасовку почтальон получит 5 рублей 50 копеек. Одно опущенное в ящик письмо стоит 87 копеек. Раскидывать письма и газеты по ящикам можно со скоростью 971 штук в час, полагают составители нормы. В среднем на один участок (по новым меркам) приходится 500 писем, за которые можно получить 435 рублей. Доходы сотрудников отделений также будут складываться из: вязки, перемещения к месту погрузки, выемке из шкафа писем, получения и подбора ценных отправлений, вручения заказных. Значительную часть зарплаты должен был составлять разнос пенсий по домам. Но с апреля затребовали принять в штат (на 1,9 ставки) деньгоносцев. Естественно, кандидатов нет, а с почтальонов эту обязанность пока сняли.

Ответа на главный вопрос: «Сколько?» — не знает даже вышестоящее начальство.

В 308-м моя бабушка проработала 41 год. Вышла на пенсию в 81. Каждый год ее упрашивали остаться, потому что работать было некому. Ситуация не изменилась — почтальонов и операторов по-прежнему не хватает. Сотрудники отделения усмехаются: зачем нам после ремонта пять окошек сделали, мы ведь максимум на два работать можем?

В ноябре раздался звонок из МРП (межрайонного почтамта): пожертвуйте операторов в помощь соседнему отделению. Тогда в отчаянии руководство 308-го пригласило не так давно ставшего начальником МРП №4 Вениамина Валерьевича Синякова, бывшего начальника рязанского почтамта, — чтобы посмотрел, как оно, на «земле». «Порог посылочного отделения даже не переступил, на неразобранные мешки не обратил внимания, — рассказывали мне. — Синяков пришел с конкретной целью: «Ну что, девочки, надо помочь, мы же единое целое».

Казалось бы, Вениамина Валерьевича ничто не могло пронять. Однако новость о визите корреспондента «Новой» не оставила его равнодушным. Синяков приехал в отделение накануне, видимо, чтобы проинструктировать, как и о чем правильно молчать.

Когда во вторник в шесть утра я спустилась в отдел доставки 308-го, женщины-почтальоны в один голос выдали мне: «А вы случайно не внучка Клавдии Ивановны?» Думаю, неужели с 15 лет, когда мы в последний раз были на почте, накрывая стол на прощальный вечер бабушки, я совсем не изменилась? Нет, конечно, просто их уже предупредили о моем визите, предварительно наведя справки.

# Отдел доставки

12 107 жилых квартир, коммерческие организации на первых этажах и в подвалах жилых домов, шиномонтажки и магазины — это двадцать почтовых участков. Один участок до слияния — от 4,6 до 6 километров пешего маршрута, около 650 квартир. Шестьсот тысяч в месяц — простых писем, 11 300 — заказных. Этот объем работы нужно разделить на десять почтальонов в марте или на восемь (двое уволились) — в апреле. Рабочий день с шести утра, но на работу лучше приходить в полпятого. Весь массив писем (около двух тысяч в день) сортирует один оператор — худенькая женщина неясного из-за глубокой усталости на ее лице возраста. Вчера она ушла с работы в час ночи.

Алгоритм прост и утомителен: каждое письмо штампуешь — дата и отделение, раскладываешь — простые или заказные, пробиваешь штрих-код на заказных, чтобы занести их в базу. Код срабатывает не всегда, приходится печатать вручную. Письма, пришедшие не по адресу (например, отправитель указал неверный индекс), нужно откорректировать и отправить на «досыл».

Первый этаж жилого дома, вход с торца. Все, как в мои семь лет: такие же столы с приставленными к ним ящиками-сотами — отсеками для писем по разным участкам. В некоторых отсеках лежат деревянные счеты, как и много лет назад. Калькуляторы, как и остальные канцтовары, почтальоны покупают сами. Фасовать письма и складывать газеты начинают, когда темно за окном, видишь — сияет снег, как флуоресцентная лампа, под светлеющим небом. Вот и фонари уже выключаются.

МРП выдал почтальонам синие клеенчатые тележки, которые ласково называют «тойотами». «Погоди, «тойоту» припаркую», — говорят здесь. Но на них жалуются: вся корреспонденция не влезает. Покупают свои клетчатые, чуть побольше, когда и их не хватает, приходится идти с сумкой наперевес.

Зато форма для работающих в помещении обязательна. Раньше те, кому она не нравилась, могли приходить в классическом — «белый верх, черный низ». Теперь выдали два комплекта: весна и зима. На них нет выточек, нелепо отогнутые рукава в три четверти, цвет желто-синий. «Мы флаги Украины, что ли? — возмущенно оправляет рукава оператор Ольга. — Украинский флаг, а шьют в Узбекистане. Клиенты иногда в лицо смеются. Придут с утра — что это за нелепая форма! И весь день как оплеванная сидишь». Летняя — не дышит, зимнюю — просто так не наденешь, обчешешься, — жалуются здесь.

# Пешая прогулка

Ровно шесть: все на местах. Через полчаса шаркающими шажками заходит Миша. Миша — в черном, с пустым стеклянным взглядом. За Мишей остается стойкий запах перегара. Проходит мимо женщин — те закатывают глаза. «Сейчас о тебе напишут, Миша». За пятнадцать минут до семи почтальоны зовут меня покурить — в комнате очень душно. Почтальонов — десять. Восемь женщин: почти все короткостриженные, с закрашенной сединой, в пуховиках. Почти все курят — в перерывах между сортировкой писем с утра, по возвращении с участков.

Сейчас затушат окурок и пойдут разбирать письма, которые не успела обработать оператор. Толпятся перед сотами, выкрикивают номер дома, как в лото. Ждешь, что вот-вот сейчас кто-нибудь скажет вместо одиннадцатого дома «барабанные палочки», а вместо 77 — «топорики» — и раздастся: «Бинго!»

Коллектив устоявшийся. Понятия текучки кадров не существует. Последний «новенький», появившийся в доставке, — вышедший на пенсию врач-онколог, его взяли четыре месяца назад. Работает исправно, но ни с кем в контакт не вступает. В отделении есть и третий представитель сильного пола: в отделе телеграмм. Его иначе как «чудом в перьях» не называют: разговаривает сам с собой, что-то постоянно декламирует.

— Какой нормальный мужик пойдет за такие копейки работать? Я бы своего задушила! — обсуждают почтальоны во время пятиминутного перерыва на чай — и скручивают в воздухе иллюзорную шею «своего».

К концу марта из десяти почтальонов останется восемь. Одна женщина, не проработав и полугода, увольняется. А вот Мишу решили уволить после моего визита. Точнее сказать, не после, а во время. Вздыхали: «Подвел он нас, мы же предупреждали».

На почте часто встречаются целые династии: Ольга — крашеная пухленькая блондинка с заплетенной вокруг головы косой — оператор, ее мама — почтальон со стажем. Ольга рассказывает, как в детстве помогала маме клеить индексы на письма невпопад и каталась на ленте транспортера. Оператором в доставке работает дочка почтальона Нины.

Отдел кадров «помог» лишь однажды: прислали сотрудника на позицию почтальона. Дважды судим, с предыдущих мест уволен. Толстую сумку на ремне носил недолго, и в дверь пришлось стучаться уже к нему: однажды он просто пропал. Домашний был отключен за неуплату, на мобильном денег не было, сам ушел в запой. В «катастрофические» (по кадровой наполненности) отделения работники вышестоящей МРП приезжают сами — несколько раз в неделю, чтобы разгрести посылки и разнести хоть какую-то часть писем.

Я обхожу участки с Ниной и Лизой (у каждой по два) — обращаться по отчеству здесь не принято, начальница почты называет их девчонками. Но по формальным законам они уже пенсионерки.

Нина работает на почте с 1981 года, по ночам подрабатывает здесь же сторожем. На ее участке много организаций — автостоянки и шиномонтажки, они тянутся с километр вдоль шоссе, через которое всего одна зебра. Однажды Нина перебегала дорогу и упала, чуть не задавили. Зимой между организациями по соседству приходится бегать с одной стороны на другую зигзагом, по забору, оторачивающему шиномонтажные, тянутся нехоженые сугробы выше роста, никаких тропинок. В некоторых организациях вручать корреспонденцию некому: физический адрес указан, по нему пустует деревянная будка охраны. Приходится засовывать письма под промороженное стекло доски для объявлений. Нина стряхивает снег, открывает стекло и кладет счет за телефон.

Еще на участке — мясная фабрика и магазинчик при ней. Нина иногда заходит купить что-нибудь домой и для девчонок в отделении.

— От крылышек балдею! — по дороге рассказывает она. — Но их сегодня не завезли. Кошка сосиски только отсюда ест. В магазины их привозят уже с душком, а здесь все с конвейера только что снятое.

Доходим до жилых домов, в них большой массив корреспонденции составляет реклама — каталоги одежды, косметики, «вы выиграли миллион».

— Знаете, как бабульки на это ведутся! Они же заказывают. У меня в 37-й квартире живет дедушка, девятый десяток, — всю пенсию который год тратит на книжки и все ждет, когда выиграет миллион.

Со вторым почтальоном, Лизой, я выхожу на разнос в мой второй день на почте. Ей 61, в 308-м отделении она с 1972 года. В 56 лет у нее случился инфаркт. До этого работала в посылочном отделении, но обратно ее уже не взяли. Случился второй инфаркт — получила инвалидность. Работала в магазинах на кассе — говорит, что «тяжелее денег ничего не поднимаешь». Но потом начальница отдела доставки попросила Лизу вернуться…

— Конечно, пошла! А то я жирею, дышать трудно, пока сидела дома до 54-го размера набрала, даже стыдно было выходить на улицу. Месяц отработала — скинула 10 килограммов.

Подъезды мелькают блеклыми цветами стен — бирюзовые, бежевые, противный комариный писк домофона становится спасительным после полутора часов на холоде. Но все почтальоны ходят без перчаток. На подходе к дому притормаживают, достают из тележки стопку газет и писем на все подъезды. Объясняют — так удобнее, чем каждый раз нагибаться с больной спиной. По дороге Лиза здоровается с женщинами, выгуливающими собак, со спешащими в поликлинику, со старшими по дому. Последние восемь лет эти два участка верно закреплены за ней, она всех тут знает.

# Посылочный отдел

В посылочный отдел я пришла в субботу, в день, когда по традиции живая очередь должна стоять чуть ли не по записи и талонам. На деле же посетителей мало. Может, испугались снегопада. Меня предупреждают: в посылочном в субботу — детский сад.

В небольшой комнате длиной в пять шагов на расстоянии вытянутых рук шкафы, заставленные коробками разных размеров. Три, четыре, пять — и упираешься в ленту, на которую подъезжающие машины скидывают посылки. Налево — вход в небольшую комнатку, в стене которой окно для приема посылок. На столе рассыпаны детские игрушки из «Киндер-сюрприза». Детский сад — это Вика семи лет и Сережа одиннадцати. «Соскучились мы, а сегодня вроде короткий день», — улыбается хрупкая Юля. У нее рыжие волосы, небрежно собранные в хвост. Это ее дети, и оставить дома их сегодня не с кем. Юля работает на почте пять лет, в этом отделении — месяц. Смены — два через два. Сменщица ее — мама. Но физически успеть разобрать все посылки, обслужить очередь жаждущих сдать их, дважды в день принять груз из машин и сдать принятые невозможно. Так и получилось, что в субботу на смену заступили всей семьей.

Пока мама и бабушка работают, Вика «фотографирует» полки, заставленные посылками разных мастей, на игрушечную камеру, а Сережа ищет кнопки, чтобы на стену прикрепить плакат из «Звездных войн». Но единственная не закрытая стеллажом стена уже занята: на ней висит инструкция «Применение труда работников до 18 лет и женщин на работах, связанных с подъемом тяжестей, превышающих предельно допустимые для них нормы, запрещается». Плакат гласит: женщинам можно поднимать до 10 килограммов до 2 раз в час, в течение дня носить не больше 7 килограммов. За пять минут приема посылки от гражданина Молдавии хрупкая Юля поднимает 20-килограммовую посылку семь раз: сначала он не так ее упаковал, потом не мог подписать, потом поднять на весы, потом отнести до ленты. «Я долго буду упражняться в силовых видах спорта?» — в никуда спрашивает она.

Все посылки, как и простая корреспонденция, приходят из сортировочного узла в Подольске. Он построен три года назад по аналогии с петербуржским. Раньше такие узлы были в каждом районе, и даже если на конверте указывали неверный индекс, путь был короче. Теперь же, даже если ошиблись одной цифрой в индексе и письмо или посылка адресованы отделению на соседней улице, они уйдут снова в Подольск.

Пожалуй, самый актуальный вопрос к современной системе доставки почты: почему так долго? Пятьсот тонн посылок из-за границы не могут разойтись к адресатам, скопившись в аэропортах и на таможне*. Здесь и ответ. На этапе таможни посылка может лежать месяцами, если ей не повезет. Никакой упорядоченной системы в очередности растаможивания нет, сотрудников, которые бы этим занимались, тоже. Рассказывают, что часто через месяц клиенты приходят на почту требовать свои коробки, но дело в том, что по закону срок доставки по России ограничен аж девятью месяцами. Путь каждой посылки можно отслеживать по ее номеру на сайте «Почты». Например, одна из подопытных посылок «Новой» пролежала на таможне три месяца — с января до середины марта. После за три дня, пройдя сортировку, была доставлена в пункт «Б». Помимо электронного контроля женщины пробивают все извещения дыроколом и связывают их бечевкой в ровные стопки.

В комнатку заглядывает Ольга из страхового отдела. Она сама много лет проработала в доставке, даже когда врач из-за проблем со спиной уже запрещал ей это. Судя по рассказам, которые я выслушала здесь, кажется, «обряд крещения» в посылочном проходили все почтальоны.

— За восемь лет совсем спину сорвала. Врач учил правильно тяжести понимать: не нагибаться, а присесть и подхватить. А как ты с двадцатью килограммами поприседаешь? — устало говорит Оля в шестом часу вечера, опираясь на железный столб шкафа с посылками. — Мы государство в государстве, как рабы какие-то — никому нет дела до нас.

— На обед не уходим — обрабатываем посылки, — подхватывает Алла, поднимаясь с табуретки. Вокруг бегают дети: они тоже «не пошли на обед» и жуют хлеб с кока-колой. — На дворе XXI век, а мы, как при царе Горохе, на веревки подшиваем извещения.

Фото автора