Бюллетень о состоянии здоровья И.В. Сталина 60 лет назад, в ночь на 5 марта 1953 года, подписанный десятью товарищами, включая министра здравоохранения СССР Третьякова, сообщал: «…Наибольшие изменения наблюдались со стороны дыхательной функции: участились явления периодического (т.н. Чейн—Стоксова) дыхания. В связи с этим ухудшилось состояние кровообращения и увеличилась степень кислородной недостаточности».
У одного из еврейских докторов, сидевших по «делу врачей», следователь спросил:
«У моего дяди дыхание Чейна—Стокса. Что это значит?» — «Если вы рассчитываете на наследство — считайте, что оно у вас в кармане».
Классическая история, мемуарное авторство которой принадлежит сидельцу и диссиденту Юрию Гастеву, в начале марта 53-го находившемуся в больнице, свидетельствует о том, что горе охватило отнюдь не весь советский народ. Лежавший в одной палате с Гастевым мужчина оказался врачом по профессии. Он-то и сообщил, что Чейн—Стоксово дыхание — железный повод в шесть утра бежать за поллитрой. Что Гастев и сделал, разбудив продавца, который обрадовался не меньше покупателя, ибо дело происходило в осчастливленной советской властью Эстонии, и даже оделил его не одной, а двумя бутылками.
Похожую историю мне рассказывал когда-то знаменитый московский адвокат Дмитрий Соломонович Левенсон: в его комнате в коммуналке водку пили на радостях, а не с горя. Впрочем, он по части антисталинизма отличился еще совсем мальчишкой, в 1945 году, по ходу праздничного застолья. Когда кто-то, в подражание вождю, произнес тост: «За русский народ!» — невысокий Левенсон, похожий на юного Луи де Фюнеса, встал и радостно выкрикнул: «И за еврейский!» Удивительно, что остряка не посадили.
Для многих в стране загадочный Чейн—Стокс стал символом избавления от тирана или хотя бы предвестником возможных перемен. Как выяснилось впоследствии, этот замечательный мужчина оказался не одним человеком, а двумя. Джон Чейн — английский врач (1777—1836), Уильям Стокс — ирландский врач (1804—1878). Оба — достойные джентльмены, не только практикующие доктора, но и авторы научных трудов. Правда, ничто в их биографиях не указывало на то, что им предстоит сыграть существенную роль в российской политической истории, причем в один из ее ключевых моментов.
А эта самая история необычайно сильно персонифицирована — периодизация возможна по именам вождей. И кончина товарища Сталина, несмотря на то что политический режим, созданный им, жил своей жизнью, — неизбежным образом вела к переменам, причем довольно быстрым. Претендентам на престол просто нужно было для начала разобраться с тем, кто теперь главный. Но буквально все кронпринцы ненавидели своего кормчего. Когда он лишил своего доверия Молотова и Микояна, странным образом ничего, кроме сочувствия со стороны квартета Берия—Хрущев—Маленков—Булганин, это не вызвало. Все они прекрасно понимали, что политически одинокий и в клиническом смысле параноидальный «отец народов» в любой момент мог уничтожить каждого из них.
«Смешная ты, Нина, — сказал Берия своей жене, оплакивавшей вождя. — Его смерть спасет твою жизнь».
Кстати, это важнейший политический урок событий 60-летней давности. Долгое пребывание у власти делает первое лицо одиноким и недоверчивым. А окружение превращает в группу рассерженных визирей, тайно или явно мечтающих о смене первого лица.
Ну да бог с ними. В эту славную годовщину: «Выпьем за Чейна, выпьем за Стокса, выпьем и снова нальем!»
