# Квартет и Гришковец

В профессиональных кругах, то есть «на театре», принято не замечать коллектив, который Евгений Гришковец (в «Деловой газете.ру») совершенно справедливо назвал «знаковым», правда, знак этот в трактовке Гришковца — определенный минус.

Боюсь, что за 20 лет сложилось не столько даже устойчивое мнение, сколько привычка считать «Квартет И» художественной (и на том спасибо) самодеятельностью нуворишей от театра, провинциальных завоевателей Москвы, охотников за аплодисментами, которые воспитали себе соответствующую публику, готовую платить по 5 тысяч за билет на небрежно сляпанное, хотя и смешное шоу.

Никогда — ни НА этом пресловутом театре, ни в другой какой области искусства, а особенно литературы — собратьям не прощали успеха. Хотя феноменальный успех «Квартета» — это успех безусловно травестийного зрелища, которое нетребовательная публика (как известно, дура) принимает за чистую монету, далеко не всегда замечая границу между авторами и персонажами. Самый очевидный пример такого заблуждения — на первых порах совершенно превратно понятый Зощенко.

Артхаусная же публика (которая тоже, конечно, «дура», да как бы еще не бОльшая), уловив сходство интонаций будто на ходу сочиняемых моноспектаклей Гришковца, — и последних почти капустников «Квартета», живущих внешне точно в том же режиме реального времени, — из пагубной страсти всякое явление классифицировать — радостно и эти явления поставила на одну полку. И вот совершенно оригинальный и — прав Гришковец — точно выражающий и отражающий время театр, в какой постепенно вырастал «Квартет И», приобрел среди театральной общественности репутацию «Гришковца для бедных». То есть в нашем случае — как раз для богатых.

Покоривший 14 лет назад Москву своей «Собакой» Евгений Гришковец придумал такой неотразимый театральный язык, что невозможно было не попасть под его обаяние. Особенно для «малофигурного» театра, который уже к тому моменту лет шесть как искал себя. Покончив с разнообразными развеселыми «Днями…», мальчики заговорили как бы от себя, как бы домашними голосами о как бы домашних проблемах. И вот это «как бы» для «Квартета» очень важно. Это «как бы» — и есть карнавальность, травестийность их театра, который не только не подражает монотеатру Гришковца, но по общей интонационной координате уходит к противоположному полюсу. Гришковец всегда говорил и продолжает говорить только о себе, притом что себя-то, чудо-морячка, съевшего собаку, почти не осталось, весь вышел в 3-колор + 1-гламур. А эти — не знаю, сознательно или интуитивно — начиная с трагифарса «Быстрее, чем кролики», чудным и единственно верным образом использовали свою «квартетность»: надели маски «комедии дель арте» и повели разговор, в сущности, о жизни и смерти — о безумной и горячечной жизни в мегаполисе и неготовности к смерти, потому что жили сильно быстро… «Как бы о себе» по сравнению с «как бы радио» было шагом не только вперед, но и далеко в сторону. И шаг этот был легким и веселым, как па в испанском танце, «коронке» одного из них, Камиля Ларина. Зритель как-то не сразу и заметил, что вместо четверых в общем-то клоунов на сцене перед ним уже давно стоит и ждет не столько смеха, сколько понимания взрослый, полный сомнений, соображений и наблюдений «мужчина среднего возраста». Один — но развернутый в проекции четырех масок, четырех человеческих темпераментов: Хаит — сангвиник, Демидов — холерик, Барац — флегматик и Ларин — меланхолик.

А блистательный реформатор Гришковец описал полный круг, внутри которого сочинил несколько книг, повторяющих интонацию его театра (что вышло не вполне органично просто потому, что письменная речь не может повторить устную), отлично сыграл в фильме по собственному сценарию — и, подобно герою «Сатисфакции», уперся в ослепительную победу собственного начала. В Москве есть улица с невероятным, глубоко экзистенциальным названием — Магистральный тупик. Понятно, о чем я? Круг есть круг. Даже если он идеальный.

# Квартет и кризис среднего возраста

Рискованная строка «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу», возникнув на боковых мониторах, обязывает. Разбуди ночью, шлягерный зачин всякий скажет. А дальше-то: «Утратив правый путь во тьме долины… тот лес, дремучий и грозящий…» Поржали, покуролесили — хорош, пацаны. Всё это была присказка, сказка только начинается. И сказка довольно страшная. Ужасом — никак иначе именует Данте вторую половину жизни. И можно понять почему: весь скарб Пандоры сосредоточен здесь: утраты, несчастья, предательства, болезни, сама смерть. А главное — новый, уже всамделишний, виток утверждения себя. Самостоятельные ответы НА и ЗА. Никто не прикроет. Раньше со всеми вопросами я шел к взрослым. А теперь, когда я сам взрослый, — к кому идти-то? Всё, что было «до того», — проба пера. Как первая книга и первый спектакль — по большому счету — не в счет. В настоящий зачет (или, если угодно, — зачот) идет вторая попытка. Вторая половина жизни. «А как же Лермонтов (Рембо, Борис Рыжий)?» — скажут мне. Ну не обязательно же вторая половина наступает в 40. Иногда это происходит в 15.

«Кризис среднего возраста» — как пубертат. Только у детей — гормональная ломка, а у взрослых — нравственная. И никто ее не миновал и не минует. Нормально, что квадрига московских завоевателей ощутила дыхание кризиса. Но лично мне, как зрителю, важно другое: вступив в критическую зону отказа от прежних завоеваний, люди осознали и признали неизбежность этого. «Песни и письма мужчин среднего возраста» — разговор о том, что вопросы теперь пришла пора задавать себе. И, само собой, отвечать на них.

Откуда прорастает предательство? Куда уходит любовь? Чем Дед Мороз отличается от Бога? Где сейчас мои волосы? Услышит и поймет ли меня тот «я», который проживает мою настоящую жизнь, а не ту, в которой мне просто повезло? И почему, черт возьми, Россия — такая?!

Мальчикам — за 40. Мальчики в курсе, что, «утратив правый путь во тьме долины», путь, который удобно и приятно считать «правым», правильным, — они вступили не только в новое для себя время. Их «сумрачный», смурной, «дремучий и грозящий» лес, главным образом, — место. Если бы меня спросили, я бы посоветовала не называть «Песни и письма мужчин среднего возраста» так длинно и приблизительно. А посоветовала бы назвать коротко и точно: «Шоу о родине».

# Квартет и драматургия

Очень надеюсь, что у Квартета во главе с пятым — генератором и режиссером Сергеем Петрейковым — не хватит денег и хватит, наоборот, здравого смысла не снимать вдогонку фильм с тем же названием.

Потому что, как и «…Кролики», «Песни и письма…» — перформанс. Представление, ценное именно тем, что происходит оно на сцене, включая кино. Все пятеро учились на эстрадном факультете, оттого их зрению присуща эстрадная фрагментарность, «фасеточность». Ругать (думать, будто ругаешь) спектакли Квартета словом «шоу» — это как обвинять бабочку в том, что она — не воробей.

Бегущая строка, группа «Несчастный случай», монологи, интермедии, песни, танцы, цитаты, кино. И всё вместе, как в глазу бабочки (которая, считают энтомологи, видит мир гораздо ярче и интереснее, чем мы), сплетается в плотную ткань, выстраивается в логичную, ясную и узнаваемую конструкцию. Текст, дико смешной, поскольку парадоксальный и точный, как в пропасть, срывается вдруг в метафору: фильм минуты на три «Измена родины». Продрыхся с бодуна — а ОНА ушла. Ушла от всех от нас — не важно, к кому. Всё лучше, чем наши пьяные, пропащие, лживые, неблагодарные морды… И — ничего нет. И бродит в пустоте белесого тумана Михаил Ефремов, натыкаясь на таких же… без роду, без племени… Без всего.

«Квартет И» был до сих пор одним из немногих театральных организмов, как рыба в воде, живущий в комической среде; не только умеющий смешить, но и прекрасно понимающий природу смешного — жеста, ситуации, слова.

В новой фазе им открылась наивысшая точка юмора: трагическая. Юмор самой высокой пробы — черный. Наиболее соответствующий времени и месту.

…А что билеты дорогие — так на свои живут. Свободные от государства, как и оно от них.