В России давно сложился и по сей день воспроизводится культурный комплекс радикализма. «Надрывы», неприятие середины и нормы — вот основные черты этого комплекса.

Исторически он сложился в недрах русской разночинской интеллигенции и был закреплен долговременным господством нормативной советской культуры, основанной на революционной риторике. Этот комплекс выражается в отторжении образца поведения мещанина, обывателя и филистёра. Он является совершенно общим местом в сегодняшнем публичном дискурсе — независимо от политических пристрастий и ценностных позиций. Здесь и «Финальная битва между добром и нейтралитетом» (кредо блога А. Навального), и судорожная политическая риторика Э. Лимонова и — просто наугад из недавнего — такое вот суждение Р. Литвиновой: «Для меня «быть как все нормальные люди» в том виде, как это представляет себе обыватель, мещанин, — это, конечно, наивысшее оскорбление». Любопытно, что когда в рамках этой господствующей риторики один ее носитель хочет лягнуть другого, то делает это путем указания на отсутствие у него радикализма, — так Лимонов обзывает Навального «тюфяком».

Итак, на уровне общих мест культуры у нас господствует антибуржуазность. А кто такой буржуа? С одной стороны, это просто мещанин, городской обыватель: слово «буржуазия» происходит от старофранцузского burg («город»), как и немецкий «бюргер». Горожанин олицетворяет особую категорию людей — людей середины. Если снять пленку марксистской интерпретации, то буржуазия — это группа людей, сложившаяся между господами и их подвластными. Средневековая буржуазия — слой, избегающий крайностей, лучшее описание которого принадлежит Аристотелю: «В каждом государстве есть три части: очень состоятельные, крайне неимущие и третьи, стоящие посредине между теми и другими… Люди первого типа становятся по преимуществу наглецами и крупными мерзавцами… Получается государство, состоящее из рабов и господ, а не из свободных людей, государство, где одни исполнены зависти, другие — презрения… Упомянутые же нами люди не желают даже идти по одной дороге со своими противниками».

Конечно, существование «людей середины» обеспечено экономически — наличием некоторого уровня достатка. Но экономическое благополучие здесь — понятие относительное. Тот самый «средний класс» в России сегодня не может состояться не по экономическим, а по культурным причинам, в силу перманентно воспроизводимой культуры радикализма. Поэтому горожанин в первую очередь ценит буржуазность. Из каких же основных элементов складывается эта позиция?

Разумность и рассудочность. Калькуляция, а не порыв и надрыв, — вот основное кредо буржуа.

Осознание собственного интереса и основанное на нем практическое действие. Это означает, что политическое действие горожанина-мещанина руководствуется не отвлеченными идеями, а рассудком. Вся критика филистёрства основана на упреках в том, что буржуа не склонен руководствоваться абстрактными идеями, облеченными в упаковку этического и эстетического радикального пафоса. Действительно, он руководствуется приземленными собственными резонами.

Здравый скептицизм. Буржуа не склонен сильно доверять никому, особенно там, где речь идет о политике. Он никогда не будет отождествлять себя ни с властью, ни с альтернативными утопическими политическими обещаниями. Скептицизм и ирония для буржуа — важнейшее средство и способ сохранения собственной индивидуалистической позиции.

Дружба и дружеские отношения, которые должны быть обязательно основаны на индивидуальной самостоятельности и независимости. Буржуа скептически относится к отношениям, построенным на зависимости и почитании, отдавая предпочтение отношениям, основанным на независимости и равенстве.

Компромисс и конформизм — важнейшая черта буржуа и горожанина. Только он способен, избегая крайностей господской и рабской позиции, приходить к разумному консенсусу. Конформизм — это позиция расчетливого здравого смысла: чтобы соглашаться с чем-то, вовсе не обязательно отождествляться с этой позицией «всем сердцем». Но именно набор условностей и ритуалов вежливости составляет само существо городской буржуазной жизни. Конформизм, однако, здесь надо понимать адекватно: это не согласие на все что угодно. Соглашение и компромисс — возможность равным договориться с равными, тогда как отношение, основанное на требовании безусловного подчинения со стороны одних и неограниченного согласия подчиняться со стороны других, — возвращает нас к крайностям взаимодействия мелких и крупных мерзавцев.