Оба, утвердившись на олимпе российской словесности, предприняли экспансию на чуждую территорию — и добились завидного успеха. Ситуация выглядит экстраординарной лишь на первый взгляд. Еще Овидий в изгнании пробовал писать стихи на гетском. У Бродского же был прямой пример для подражания — Чеслав Милош, блистательно слагавший стихи и по-английски, и по-польски.

Надо оговориться, что отношение к английским стихам Бродского на Западе весьма неоднозначно, притом что его англоязычная эссеистика пользуется заслуженным признанием. Но ведь эти стихи являются частью и нашего культурного наследия. Входят же в собрание Пушкина стихотворения, написанные по-французски.

Этой мыслью я руководствовался, когда взялся за рискованный труд перевода стихов Бродского на русский. Оказалось, что их полный корпус составляет свыше 2 тысяч строк. Сейчас работа завершена, некоторые результаты представлены читателю на страницах «Нового мира» и «Иностранной литературы». Надеюсь, когда-нибудь выйдет двуязычное издание. Признаюсь, эта работа стала для меня немалой школой. И в постижении тайн языка, и в новом понимании давно любимой и наизусть ведомой поэзии Бродского.

Его англоязычное творчество можно оценивать по-разному. И как причуду гения, и как его провал, и как тотальный языковой эксперимент — поиск общего знаменателя для двух радикально несхожих традиций. Бесспорно одно: английский стал для Бродского идеальным зеркалом, благодаря которому сформировалась его собственная поэтика. Уже поэтому его англоязычные стихи заслуживают нашего признания и благодарности.

Эта новая публикация англоязычных стихов Бродского была бы невозможна без благосклонного отношения Марии Бродской и Энн Шеллберг, возглавляющей Фонд по управлению наследственным имуществом Иосифа Бродского (The Estate of Joseph Brodsky).

Виктор КУЛЛЭ

Мотив Берлинской стены

Питеру ВИРЕКУ

Вот дом, который разрушил Джек. Здесь мятый бакс усмирил свой бег, здесь мертвый Ганс потерял права. Вот стена, что возвел Иван.

Вот — та стена, что возвел Иван, по жизни будучи виноват. Серый бетон ее скромен и мил. Здесь много ловушек-мин.

Стена: а) обрыдла и б) жутка. Под ней примостилась колючка в мотках, как бабушкино шитьё, — но ток жестковат для носок.

Над ней реет местный флаг: как полип, на желто-красно-черном налип Циркуль и Молот — явив во плоти победу масонской мечты.

И терпеливые погранцы пялят бинокли во все концы: Восток и Запад открыты Стене, но, странно, евреев нет.

В тех, кто здесь чувствует, помнит, живет, — ужас кастрации вяжет живот, либо марксистская вера тверда. Но слиться Стена не даст.

И если ты ненавидишь свой дом, приди сюда, глянь — с космическим льдом столкнись хоть разок: ни людей, ни вещей. Жизнь невозможна вообще.

Приди к ней, презревшей войны и мир, людей разделившей на «мы» и «не мы», змеящейся по пустоте зеркал, где отражен твой оскал.

Здесь дни монотонны. А ночью горят прожектора, озаряя распад. И если кто-то кричит за стеной — это не сон дурной.

Здесь сны не дурны и не хороши — набрякли кровью тех, кто решил сам по себе погулять в тиши. Сон их свинец прошил.

Единственный, кто здесь достаточно тверд, чтобы свободно ходить взад-вперед, преступен по определению, — но в маятник целить смешно.

Здесь множество лун по ночам слепят, а парочки дрыхнут, как ложки совпав. Пирожные жрет та, что без мужика, и жизнь богачей сладка.

Приди к превзошедшей Рим и Китай Великой Стене — чьих клыков острота, отчищенная от соседских костей, крепче вставных челюстей.

Можно бы спеть и послаще еще — но незаконный аборт запрещен, а фельдшер корыстен, считаете вы. Приди к Стене, и увидь.

1980

Избранному Президенту

Вы влезли на гору. Этот пик, в сущности — идеальный тупик. Не всякая человечья душа готова на следующий шаг.

Гордый самим собой, Вы на бис блицам истории дарите cheese, разделяя свой апофеоз с нами, кто Вас вознес.

Ну что ж, обустройтесь, выпейте чай, прежде чем подтолкнуть невзначай лавину налогов, чей механизм ускорит падение вниз.

1992

Приветственная Песнь

Вот твоя мама, вот батя твой. Вступай в этот мир на постой, родной. Ну что ты такой смурной?

Вот твоя выпивка, вот обед. Вот мысли — источник немалых бед. Прими, это все тебе.

Вот твой послужной безупречный лист. Слегка запоздал, но практически чист. Прими его, оптимист.

*

Вот твои деньги, вот с них процент. В природе — пятый ее элемент. Приветствуй же каждый цент. Вот улей, гудящий от тесноты.

Место, где пять миллиардов почти точно таких, как ты. В справочник номер твой занесут. Цифры — вот демократии суть. Изведай же гордости зуд.

*

Вот твоя свадьба, а вот развод. Жаль, не бывает наоборот. Смирись с этим, идиот.

Вот твоя бритва, вот крови ток. Изведай террора страх и восторг — внутренний Ближний Восток.

Зеркало. Твой белозубый оскал. Спрут, что во снах тебя заласкал. Что ж ты ночью визжал?

*

Вот твой TV, вот твой шоколад. Поносом страдающий твой кандидат. Ступай, куда говорят.

Подъезд твой, мимо машины спешат. Срущего пса виноватый взгляд. Вступи в то, чем он виноват.

Цикад твоих птички склюют по ночам. Сухою слезой разбавлен твой чай. Бесконечность почуй.

*

Пилюли твои, докторов синклит. Хрусткий рентгеновский снимок страшит. Молись о спасенье души.

Вот твое кладбище — в самый раз. Прими тебя отпевающий глас. Веревочка довилась.

Вот завещание, вот толпа наследничков. Кажется, страсти кипят. Жизнь уже без тебя.

*

Вот звезды — их небосвод зажег, как будто ты не жил вообще, в свой срок. Правда, красиво, дружок?

А вот и загробная жизнь — без конца и смысла, без черт твоего лица. Космос для мертвеца.

Прими безвоздушность — ты с этим знаком: ведь космос к тому, что под ним, влеком. И Сатурн щеголяет венком.

1992

Ода бетону

Ты ведь переживешь меня, славный бетон, — как мне доводилось переживать не раз считавших, что я толпе составляю тон невыразительной миной и цветом глаз.

Славлю твою заурядность, твой ноздреватый фасад! Но не завидую: пусть я более уязвим — я твой наследник, твой ближайший собрат, что и поныне признателен зодчим своим.

Приветствую твой убогий (а если точней, бессмысленный) первоисточник, чей грохот и визг, следуя отвлеченному порядку вещей, вполне по заслугам мне предъявляет иск.

Дело не в том, что ничто подобья плодит: просто в грядущем все очевидней одна дата — от прочих неотличима на вид, но длинным застывшим бордюром окаймлена. 1995

Перевел Виктор КУЛЛЭ