Трагикомическая история с гражданством Жерара Депардье наводит на весьма серьезные размышления, которые кому-то наверняка покажутся утопическими, — но без национальных утопий жизнь скучна. Вдобавок дело не ограничивается Депардье — пусть даже обещание «Возьму российское гражданство!» остается пока угрозой вроде «Назло бабушке отморожу уши»; но если в случае Брижит Бардо это именно риторическая фигура, рудименты былой эксцентричности, то Илие Нэстасе, немолодой румынский теннисист, имеет вполне серьезные намерения.

На наших глазах — как тут не задуматься о причудливой природе паттернов? — возвращается еще одна примета 30-х, проживаемых нами сейчас в soft-варианте: Россия начинает гордиться притоком эмигрантов. Правда, тогда их толкали в наши объятия то фашизм, то великая депрессия — почему советская индустриализация и была осуществлена в значительной степени американскими инженерами, любимыми героями конструктивистской прозы.

Видимо, плотность и неразрывность этого паттерна объясняется тем, что в репрессивные периоды мы всегда особенно нагло противопоставляем себя остальному миру, — а стало быть, нуждаемся в перебежчиках. И что интересно: они к нам действительно бегут, видимо, потому, что Россия в такие времена комфортна, по крайней мере для пришельцев.

Я предлагаю государствам — членам международных элитных клубов, то есть державам, сопоставимым по уровню жизни, — создать своего рода банк гражданств для свободного обмена жителями.

Гражданство в современном мире — вопрос не столько биографии, сколько темперамента, личного выбора; пресловутый глобализм, прозрачность границ, космополитизм, который не следует считать ни грехом, ни добродетелью, а просто нормальной приметой эпохи, — всё это превратило многие личные биографии в череду свободных перемещений. Родиться русским, поработать в Штатах и умереть швейцарцем — для писательской биографии ХХ века такое было еще экзотикой, и на Набокова по этому случаю вылито огромное количество пошлостей; но для многих наших современников — это норма. Думаю, каждый сегодня вправе выбирать, где ему жить, не навлекая на себя упреков в предательстве. Само собой, свободный обмен гражданами между Средней Азией и Европой немыслим, поскольку Европу затопит, а Средняя Азия обезлюдеет; но Россия и Португалия, Россия и Франция, даже Россия и Штаты вполне могли бы подписать соглашение об упрощении процедур по обмену гражданами. Очень многие россияне желают жить за границей, это общее место, — но, во-первых, не станем преувеличивать, примерно 80 процентов российского населения не выезжали за границу вовсе, даже в Турцию, и ничуть от этого не страдают. А во-вторых, Россия — исключительно комфортная страна для определенного типа людей, и этот тип людей ничем не хуже остальных.

У нее были два века великой светской культуры, выдающиеся государственники и столь же выдающиеся борцы с ними, несколько революций, грандиозные утопии плюс столь же грандиозные их обрушения; были выдающиеся ученые и деятели культуры, космические прорывы и национальные смуты, — но сегодня у нас воспитался иммунитет ко всему великому, поскольку это великое оказывалось очень уж травматично.

Думаю, это не только наша болезнь, но именно у нас она особенно заметна. Сегодняшняя Россия — действительно остров стабильности в том смысле, что любые перемены, включая ротацию элит, тут по умолчанию признаны вредоносными. Оппозиция не выглядит — по крайней мере в глазах большинства — надежной альтернативой власти, и сколько бы ни ругали либералов, такой альтернативой не выглядела бы никакая другая оппозиция, в особенности националистическая, постоянно предлагающая себя в качестве спасителей Отечества. Владимир Путин выглядит тут последней консенсусной фигурой — другая не просматривается даже в отдалении, хотя бы потому, что вырасти ей не дадут: на компрометацию любого возможного преемника направлена вся мощь государственной пропаганды.

Боюсь, что и большинство так называемых либералов — так называемых, ибо в этот разряд попадают любые противники репрессий и других форм государственного садизма, — со страхом относятся к переменам, опасаясь даже собственной победы: почти все убеждены, что на смену Путину придет либо фашизм, либо разруха. Не думаю, что эти страхи справедливы, но они почти всеобщи. Страх понятен, поскольку после Путина придется спрашивать уже не с него, а с себя, — тогда как к ответственности сегодня не готов никто: любой, кто осмелится высунуться, тут же становится мишенью уничтожительной критики со всех сторон.

Такая стабильность может закончиться внезапно и резко, а может продлиться добрый десяток лет, и на фоне охваченной цивилизационным кризисом Европы Россия в самом деле может показаться оазисом. Отсутствие истории — для многих комфортнее истории, как имитация жизни — уютнее жизни. И нет ничего дурного в том, чтобы талантливые люди с подобным мировоззрением — люди с серьезными заслугами в прошлом — ехали в Россию. И чтобы люди с другим мировоззрением — которые предпочитают участвовать в жизни, а не выжидать или отсиживаться, — уезжали туда, где история происходит «здесь и сейчас»; туда, где есть шанс лично поучаствовать в ней. Так многие журналисты уехали на Украину — и существуют там вполне комфортно (опять-таки, до поры). Думаю, что решение этого вопроса в государственном масштабе значительно упростило бы жизнь и тем, кому неуютно в сегодняшней Европе, и тем, кому нечего делать в сегодняшней России.

Потом и Европа выберется из кризиса, поскольку у нее есть для этого инструменты, — и российская стабильность кончится, поскольку вечных отсрочек от истории не бывает. Но пока — мы ведь не знаем, сколько продлится это «пока», — имело бы смысл для начала ввести программу обмена гражданами в легком варианте (назвав ее, скажем, «Попробовали — убедились»), а потом перейти к долгосрочным проектам. Что говорить, эмиграция в Европу для россиян сегодня осложнена массой привходящих обстоятельств, да и с Америкой не проще. Что дурного в том, чтобы страны обменивались своими недовольными? Многим кажется, что изменить Россию нельзя вообще, что матрица есть матрица и что тем, кому она не нравится, лучше валить. Призывы валить раздаются отовсюду — как от самих недовольных, так и от тех, кто их искренне ненавидит, поскольку они самим своим существованием раздражают людей поглупее и поагрессивнее. Не нравится? Уезжайте!

Но давайте вспомним, что и Майклу Муру очень многое не нравится в нынешней Америке; и множество французов критикуют социалиста Олланда; и тысячам противников Обамы кажется, что он ввергает страну в новый кризис… Для всех этих людей — часто умных, талантливых, профессиональных — Россия может оказаться прекрасным убежищем. Не только от Обамы или Олланда, но от жизни: чего-чего, а этого у нас сегодня почти нет.

Кто может поехать в Россию и сделать здесь блестящую карьеру? А перспектива такой карьеры есть, причем куда более быстрая, чем в Штатах: там надо работать, а здесь достаточно талантливо и убедительно продемонстрировать идейную близость с властью. Безоговорочно правы те члены Большого правительства, которые без всякого стеснения утверждали, что только в России есть настоящий драйв. Карьеры, сделанные многими доверенными лицами Владимира Путина, немыслимы на Западе, как немыслимо было там стремительное обогащение наших олигархов 90-х годов; сменились лишь принципы допущенности — прочее неизменно. Попасть «в случай», как это традиционно называется в России, сегодня куда проще, чем в 90-е: тогда нужны были способности к бизнесу — сегодня достаточно проявить чуть больше изобретательности в лизательстве, в призывах к зверству, в оправданиях того, чему оправдания нет. Когда читаешь материалы иных лоялистов, их книги, их блоги — поневоле ужасаешься и даже стыдишься за любезное Отечество.

Но неужели нет на Западе людей, которые могли бы делать то же самое не так откровенно, не так низко, без явных личных выпадов и грубых фальсификаций? В том, чтобы звать сюда чуть более профессиональных лжецов, нет ничего дурного: уровень профессионализма в обществе повысится. Лично я за то, чтобы признания в любви к вождю звучали все-таки от Депардье, а не от наших юных карьеристов: их еще жалко, а он свою репутацию уже создал.

Мы нуждаемся в талантливых профессионалах, готовых купить карьеру ценой лояльности; в кинематографистах, готовых ставить роскошные батальные полотна за большие деньги; в артистах и режиссерах, которых привлекает государственный заказ. Нам нужны историки и социологи, готовые обслуживать интересы правящего класса без нынешней отечественной топорности, — в обмен на любые гранты и неограниченные возможности. Думаю, переезжая в Россию, специалист такого класса должен рассчитывать на квартиру, работу и социальный пакет. Избавляясь от своих недовольных, европейская страна или даже Штаты могли бы предоставлять известную квоту (с жильем и работой) российским специалистам — не станем же мы верить утверждениям наших лоялистов о совершенной бесполезности и умственной неполноценности нашей оппозиции.

Россия идеальна для социальных паразитов, как всякая сырьевая страна, — но не слишком привлекательна для инноваторов и авантюристов, для пролагателей новых путей. Россия прекрасна для творческих людей с хорошим запасом конформизма (а таковых не меньше половины от общего числа талантов). И нет ничего плохого в том, чтобы люди определенного темперамента жили там, где этот темперамент совпадает с главным национальным проектом. Думаю, такой способ разрешения внутренних проблем наиболее бескровен и притом недорог, — а что до ностальгии, никто ведь не запретит ездить в гости к родителям или детям. Поглядеть на Родину — и обратно, осознавать правильность выбора.

Подобный способ был уже задействован Израилем. Туда поехали те, кому рассеяние и ассимиляция не нравятся, а нравятся, напротив, идеология почвенничества; те, кто не верит в глобализацию как светлое будущее всего человечества; те, для кого комфортнее жизнь среди своих и близость к корням. Прочие остались и не жалеют, хотя регулярно выслушивают упреки в предательстве: от почвенников другого не услышать, будь они русскими, еврейскими или чукотскими националистами.

А теперь спросите меня: всерьез ли я пишу всё это?

Не знаю. Но кажется, всерьез.