Святки! По всей Москве играют вертепное действо — кукольную народную мистерию Рождества Христова. В двухъярусном, как мироздание, деревянном ящике. С Девой и Младенцем, Волхвами и Пастухами, Иродом, Воинами, Овечкой и Ослом. С бедной Рахилью, потерявшей дитя в Вифлееме. Со Смертью и Чертом, что волокут Ирода в ад. С рождественским кондаком Романа Сладкопевца «Дева днесь Пресущественного рождает» — и с обстоятельным умилением духовного стиха: «Я умом ходи-ила в город Вифлеем…»

В Коломне идет фестиваль вертепов. В Петербурге и Владимире есть такие ж. В Москве, в Центре детского творчества на Вадковском, театр «Бродячий вертеп» Александра Грефа учредил фестиваль вертепов семейных и школьных (13-14 января). Намертво убитая традиция — воскресла и плодоносит, как зерно евангельской притчи. И тем, к слову, показывает, что воскрешение затоптанной культуры возможно в принципе.

…Кстати: кто это сделал? Не сама же по себе в России 1990-х возродилась традиция?

Об этом «Новой» рассказывает Ирина Павловна УВАРОВА-ДАНИЭЛЬ — художник кукольного театра, театровед, автор книги «Вертеп: мистерия Рождества» (М.: Прогресс-Традиция, 2012). Книга ее — и эссе, и исследование, и мемуары. Три человека начали реконструировать из праха вертепное действо в советской Москве 1980 года: режиссер Виктор Новацкий, фольклорист Дмитрий Покровский — и художник Ирина Уварова. А за ними на поиск утраченного вертепа пошли очень разные люди. По замерзшей почве. На неясный свет.

—Ирина Павловна, где и как это началось?

—В квартире Виктора Новацкого и его жены Любы — в Большом Гнездниковском переулке. Новацкий — режиссер, фольклорист и фотограф — работал в ансамбле Дмитрия Покровского и был неистово ансамблю предан. Идея принадлежала Покровскому: давайте сделаем вертеп! А Новацкий, если его что-нибудь зацепляло… Я таких яростных пассионарных людей, пожалуй, больше в жизни не встречала.

И началась вертепная эпопея: у Новацких, в доме Нирензее, в одной комнате, где жили Виктор и Люба, кошки, собаки — и огромное количество людей (в основном — кукольников и музыкантов). Никогда в жизни я такого больше не видела: однокомнатный вокзал! Но можно сказать и по-другому: Башня Вячеслава Иванова… какой она единственно могла быть в советских 1970-х.

И все надо было начинать с нуля.

До того документалист Леонид Купершмидт снял фильм «Русский народный театр». В 1975-м, когда никакого русского народного театра не было! И Купершмидт яростно собирал из воздуха его следы. Две мечты у него было: снять вертеп и действо «Лодка» (?). Он приехал в колхоз, где «Лодку» играли в 1920-е годы. А потом волею местных властей потопили: как бы чего не вышло…

Леня приехал почти через полвека. Никакой «Лодки» нет, но старики что-то помнят. А играть боятся: запрещено. Леня с горя пошел к председателю колхоза… собралась парторганизация и вынесла резолюцию: старикам — играть! Москва интересуется народным искусством!

А за вертепом ему пришлось ехать в Ленинград, в Этнографический музей. Сотрудники вытащили из фондов ящик и кукол. Сыграли как могли. Больше — ничего. Два абзаца у Гоголя…

Но еще в начале 1960-х на Святках я оказалась в Карпатах, в селе Городжив. И видела, как школьники носили по селу в рождественское утро самодельный вертеп. Живой традиции эти ребята не видели никогда! И рисовали — хоть плачь: на овечке точно волчья шкура была с какими-то остьями. Вот чудовищной беспомощностью мне и запомнился их вертеп. Да еще тем, что я знала: ребята отчаянно рискуют, занимаясь этим странным делом. В 1960-х на Западной Украине за святочные хождения преследовали с милицией, загоняли в леса, в мороз… Дети не развлекались, а шли на подвиг.

— Вы в книге пишете об этом. «То был вертеп, одичавший, как матрос после кораблекрушения, жалко прозябающий на необитаемом острове и отвыкший от речи. Ящик этот, седьмая вода на киселе гордым и пышным сооружениям, вертепам о двух этажах, при нарядных куклах с крупными печальными лицами… растерял абсолютно все, но все-таки помнил главное: Христос родился. Это знание наполняло сооружение какой-то дикой первобытной силой, и застенчиво прикрывался он закопченным стеклом…»

— 1963 год! Оттепель… В Москве я отчаянно пыталась об этом написать. Но ни журнал «Театр», ни кто-либо иной не взял такую крамолу. Литературовед Аркадий Белинков мне тогда сказал: «Что ж вы, Ирочка, хотите! Меня недавно попросили написать в Детскую энциклопедию статью «Библия». Всего с двумя ограничениями: там не должно быть слов «Бог» и «евреи».

Прошло еще семнадцать лет. Располагали мы в 1980-м фильмом Купершмидта и моими свидетельскими показаниями.

И вот — все кипит в квартире Новацкого! Из того же ленинградского Этнографического музея добываем тексты вертепного действа (у них было два варианта). Эрна Померанцева, фольклорист из МГУ, помогает и подсказывает. Но мы ничего еще не знаем: ни про кукол, ни про то, как они движутся в вертепном ящике. И пугали эти куклы удивительной неподвижностью: они были совершенно лишены привычной динамики кукольного театра. Они стояли, точно свечки…

В ту пору я часто ездила в Киев. Там, в Театральном музее (располагался он в лавре) были три вертепа. Я должна была в музее разобраться с массой технических подробностей: как сделать, чтоб кукла плавно двигалась на своем штыре, чтоб не дергалась. Как выяснилось, надо днища ярусов вертепа оклеивать шкуркой. Какой именно шкуркой? Мерлушкой. И так далее: десятки мелочей, чистая театральная археология.

Вот перед «рампой» движется кукла Поломарь (пономарь, конечно). Зажигает перед действом огарочки восковых свечей. Этого можно добиться: но как сделать так, чтоб «занавесы» на обоих ярусах вертепа не запылали прежде свечей? Поначалу они у нас горели синим пламенем (и особенно впечатляюще горели обрезки списанных цыганских шалей из театра «Ромэн»). Потом научились. Научились водить кукол, не видя их. Потом догадались делать прорези…

Так же скрупулезно Дмитрий Покровский собирал, воскрешал песнопения. И это помогло восстановить некую ритмику действа. Движение и существование куклы в вертепе можно было высчитать только через музыку — и это было одним из самых трудных моментов.

И мне кажется, дом Нирензее, легендарный московский «небоскреб 1913 года», тоже важен. Он обнял всю эту идею, он принял нас — не как дом старых большевиков (каким был тогда на самом деле). А как дом, где была «Летучая мышь» Балиева, где собиралась Москва 1910-х. Все свое блестящее прошлое этот дом забыл. Но что-то помнил сквозь сон. И стены помогали.(сократить при необходимости; оставить в версии для сайта).

Сергей Тараканов резал кукол в первый вертеп. Теперь они у Ольги Окуджавы, в ее музее «Кукольный Дом». Куклы Тараканова были очень выразительны, динамичны, притемнены — точно это вековое дерево, точно с ним бродили на Святках, играли на площадях десятилетиями. «Тряпка» у нас была одна: плащ царя Ирода. Сделали его из полы халата моего мужа, Юлия Даниэля: в этом халате Юлик ходил зимой на даче. Но я голосом, не допускающим возражений, сказала: «Он слишком длинный!» И халат Даниэля обкорнали в пользу Ирода.

Двухэтажный вертепный ящик сделал мастер Витя Назарити.

…Все сколотилось, собралось, но ведь это надо было играть на публике! Никакого разрешения на то у Покровского, естественно, не было. Все мы очень нервничали. И начальство тоже обалдело от этого хамства: как это так — Иисус рождается?! Кто позволил?

Конечно, в 1980-м это уже не было такой крамолой, как в начале 1960-х. Но СТД был в большом замешательстве… Особенно их смущала шестиконечная звезда на фронтоне вертепного ящика. И сам повод, конечно. А Покровский невинно говорил: «Что такого? Народное искусство!»

…Еще одно из главных действующих лиц: Феликс Иванов. Он тогда был в ансамбле Покровского: человек музыкальный, танцевальный, на редкость одаренный. Он вел голос за сценой. И в целом — этот первый вертеп был замечательный вертеп! И прошел он отлично — но при полном непонимании того, что происходит. Мы были возбуждены размахом крамолы. И публика радовалась тому ж: «Вот мы им покажем!» Запал был диссидентский, а не вертепный. Безо всякой внутренней тишины.

Но играть продолжали: никто не разрешал и никто не запрещал. Царило замешательство. Играли в Архитектурном музее, несколько раз в рамках программы вечеров ВТО. А потом — сыграли в Знаменском соборе на Варварке. И вот тут вертеп впервые зазвучал как мистерия!

Леонид Андреев говорит в какой-то пьесе: «От вас самих зависит — будет это спектакль или мистерия». Вот у Новацкого начала получаться мистерия…Очень важен был этот ритм замедленного сновидческого движения — и трудно вести куклу в таком режиме, потому что у нас уже давно другая пластика, мы сами так не живем. Но в Знаменском соборе вертеп точно обрел дом. Достаточную глубину пространства. И резонировать в сознании тех, кто играл, и тех, кто пришел, он начал совершенно по-другому. Играли: Люба Новацкая, Феликс Иванов и, по-моему, Оля Юкечева из ансамбля Покровского. И Виктор Назарити играл в первых вертепах.

Потом Назарити сделал три театрика другого типа — одноэтажных, под соломенной крышей. А кукол туда шила моя деревенская подруга, баба Дуся. Три комплекта кукол, восхитительно непохожих друг на друга, словно три разных человека их делали. Один принадлежал Назарити, другой Новацкому, третий был мой. Который мой — был со временем отдан моим ученикам Саше и Маше в театр «Котофей». Они играют вертеп с этими куклами по сей день.

— Но ведь и первый вертеп «ушел в дома» лет на двенадцать. Я помню Святки 1993 года, когда Виктор Исаевич Новацкий реконструировал действо. И в галерее Игоря Иогансона и Марины Перчихиной «Spider&Maus», в корабельной чистоте и рождественском холоде отмытого руками галеристов подвала — вертеп впервые с 1980-го играли на публике. Дети сидели у взрослых на коленях: такая была теснота. По Москве свистела шоковая терапия. Кой-где постреливали. Будущее виделось… да вовсе не виделось! Но Новацкий восстановил вертеп: и мы сошлись праздновать Рождество. Смуглая красавица Ольга Юкечева, в черной шали в розанах, заводила сильным голосом: «Нова радость встала/Яко в небе хвала/Над вертепом звезда ясна/Светло воссияла…». Ослик вез Мать с Младенцем. Плакала Рахиль. Смерть уносила Ирода в ад.

— Я только не думаю, что тот вертеп 1993 года был первым в «постсоветской» Москве. Вдруг его стали делать дома совершенно неожиданные люди. Я совсем не уверена, что все видели вертепы Покровского. Но как-то без духовных стихов, без ансамбля Покровского он стал множиться и ходить по домам сам по себе. Первый «постсоветский» вертеп в Киеве мы делали в 1990-х, в городском театре кукол (я была художником спектакля). Вертеп, который шел когда-то в Россию с Украины, из Белоруссии, из Польши (и скажем прямо: там традиция была неизмеримо мощней), — теперь вернулся из Москвы. И в Киеве 1990-х тоже казалось: сама память убита. Выжженная земля… А потом — как воскрес! Какой замечательный спектакль сделали в Хмельницком режиссер Сергей Брижань и сценограф Михаил Николаев, отойдя от канонического вертепного действа, но сохранив главное ощущение: Рождество происходит здесь и сейчас.В их спектакле Святое семейство скиталось по вокзалу, гремел красный трамвай, дворник мел снег, за очень советским окном горели свечи… Да появилось великое множество вертепов! В Москве Александр Греф создал Гильдию вертепщиков!

Видимо, пришло время вертепа. Все-таки почему-то: пришло его время. И он вернулся.