КолонкаПолитика

В начале света. Рождественский рассказ

Этот материал вышел в номере № 1 от 9 января 2013
Читать
Изображение

Я хочу рассказать о событиях той новогодней ночи, хотя и знаю, что репортажи с Якиманки и Ленинского проспекта в свое время валом прошлись по страницам журналов и газет. Общая канва событий всем известна, и я не посягаю на то, чтобы открыть что-то новое. Но в мозаике каждый камушек ценен…

Я уверен, что историки будущего сломают себе голову на том, каковы были движущие силы, причины и следствия тех событий. Но жизнь не формула — в ней всегда есть что-то неуловимое. Понимаете ли вы, отчего тысячи рыцарей в свое время оставляли свои уютные замки и отправлялись в Крестовые походы? А что подвигло тысячи детей пойти за сомнительным самозванцем освобождать Гроб Господень? Отчего в 2008 и 2009 годах люди терпели ложь, а в 2012-м перестали терпеть и пошли на улицы? Можно произнести тысячи слов, задним числом объясняя события экономикой и политикой, но такие объяснения не достают до дна. А на дне, в тихой раковине, таится чудо.

Начну с лета. Слухи об Обществе Правды начали циркулировать по Москве в августе. Тогда я впервые увидел их агитатора. Это было у памятника Грибоедову, где когда-то шумел московский «Оккупай!». На кругу, где поворачивают трамваи, стоял высокий молодой человек в рваной соломенной шляпе и раздавал листовки. Помню первое мое ощущение: вот очередной городской сумасшедший, поехавший разумом на политике, несправедливости, власти и оппозиции. Мальчик в шляпе, с фиолетовыми пластмассовыми часами на запястье и с розовым шнурком на шее проповедовал радикальное разделение правды и лжи. Все очень просто, люди изначально делятся на людей правды и людей лжи, и люди правды не должны спорить с людьми лжи, а должны оставить их, уйти от них. Он ссылался при этом на медицинские исследования американца Герреро и труды философа Ферапонтова. Про Герреро я знал, про Ферапонтова никогда прежде не слышал.

Слухи, сплетни и модные тренды распространяются по Москве, как грипп. Они так же заразны. Скоро этим гриппом был болен весь русский «Фейсбук» и посетители кафе — от демократического «Кофе Хауза» до фешенебельного «Пушкинъ». Профессор Герреро, 40 лет исследовавший генотип человека, в начале того года обнародовал свое открытие. Опускаю научные сложности, желающие могут ознакомиться с ними на сайте gerrero. edu. com. Невероятный же диагноз профессора состоял в том, что каждый из нас является или потомком Каина, или потомком Авеля. Это генетика, два разных типа людей, убийцы и жертвы. В современном гуманном и политкорректном обществе убийство, как правило, заменяется ложью, соответственно, потомки Каина лгут и являются людьми лжи, а потомки Авеля говорят правду и являются людьми правды. Это данность, ничего тут не поделаешь!

Внедрение методики Герреро шло в нашей продвинутой столице со страшной скоростью. Нью-Йорк еще раскачивался, Париж еще жеманился, Лондон еще дискутировал в палате общин о нравственной допустимости анализов на правду и ложь, а в Москве уже сотни частных клиник делали тест и выдавали справку о том, принадлежит ли человек к роду Каина или роду Авеля. Конечно, существует врачебная тайна, да и сами люди, прошедшие тест, не спешили рассказывать окружающим о своей правдивой или лживой сути, но вторая война информационного гриппа уже покатилась по Москве. Со смехом рассказывали о том, что в администрации президента тест Герреро заставили пройти всех сотрудников и тут же засекретили результаты. Один прокурор тоже прошел тест в ведомственной поликлинике и был потрясен, узнав, что он человек лжи. Он с детства полагал себя кристально честным и не мог даже представить себе такого поворота! Зато олигарх с дворцом в Англии и металлургическим комбинатом в России неожиданно оказался человеком правды, чему и сам был немало удивлен. Но против медицины не попрешь… К осени методика Герреро стала самым популярным хештегом в интернете.

Общество Правды на некоторое время куда-то пропало. Теперь все знают, что в октябре они вели упорную агитацию в спальных районах Москвы, куда обычно не заглядывают политические активисты; они работали на унылых улицах вокруг ЗИЛа, где за заборами в старых сараях, гаражах и цехах идет тайная и своеобычная жизнь, не имеющая никакого отношения к тому, чем занят наманикюренный, питающийся устрицами гламурный центр. Длинные московские набережные —не те, что у Кремля, а другие, за Павелецким вокзалом, — были местом их полутайных сходок. Там всегда есть где укрыться в безымянных проездах, идущих вдоль заброшенных веток заводских железнодорожных путей. Еще они собирались за городом, как революционеры и пролетарии начала прошлого века, которые приходили на маёвки в подпоясанных тонкими ремешками рубахах и смазных сапогах; а эти носили темные дешевые куртки, турецкие спортивные штаны, пошитые в Мытищах, замызганные кроссовки неизвестного места изготовления. Одним из мест их сбора, как выяснилось позднее, был лесок у футбольного поля в поселке Мещерский у МКАД — там они рассаживались на лавочки, высыпали на стол костяшки домино и говорили о своих невообразимых планах. А со стороны казалось: мужики гутарят за жизнь.

В конце октября сотни агитаторов — да, их были уже сотни! —хлынули с окраин в центр. Каждый, кто тогда выходил на улицу, непременно натыкался на этих людей, которые были так непохожи на зюгановских коммунистов с их кондовой мечтой или лоснящихся финансовым жиром господ из правой оппозиции. Агитаторы правды были всех возрастов: от низкорослых полудетей с манерами, приобретенными в подворотнях, до мужчин в мятых куртках жэковских слесарей; от смешливых девочек в вязаных шапочках цветов GoogleChromдо вежливых менеджеров с вылизанными бритвой лицами. Их неумолчный говор стоял над городом. Все они, ссылаясь на Ферапонтова (он уже вытеснял на параде модных имен самого Герреро), твердили о том, что новая социальная теория не предполагает ни революций, ни забастовок, ни борьбы на выборах. Все эти формы борьбы приводят только к тому, что одних людей лжи сменяют другие люди лжи. Люди лжи по природе своей — говорили они — активнее, наглее, агрессивнее людей правды. Ложь подвижна, правда статична, ложь захватывает, правда удерживает, ложь суетится и бежит, правда склонна к стоицизму. Для лжи важнее всего материальный успех, захват власти и авансцены, где она наслаждается сама собой в приступе пошлого самолюбования; правде свойственно отказываться от внешнего, ибо она находит свое достоинство в самой себе. Из этого опять следовал вывод, который они повторяли на сотни ладов: людям правды и людям лжи не надо жить вместе. Им надо разойтись. Так учил никому неведомый, таинственный Ферапонтов!

Наконец он явился, лидер Общества Правды, выстроивший цельную философскую теорию на твердом основании фактов и данных, обнародованных гениальным Герреро. Доморощенный философ, последователь Федорова и Лосева и виртуальный ученик мистического йога Кришнамурти создал свою теорию отделения правды от лжи, сидя в комнате коммунальной квартиры, смотревшей окнами во двор на Ордынке, по которому когда-то проходила Ахматова. Этот замоскворецкий Сократ, инженер по образованию, лишился работы в своем авиационном КБ 20 лет назад, и с тех пор неизвестно на что и как жил. Говорили, что в тяжелые моменты жизни он собирал бутылки, которые гуманные представители молодежи не бьют о стены, а аккуратно оставляют рядом с урнами. Я увидел этого инженера-философа и мистика в десятых числах ноября, когда вышел из метро «Октябрьская» и обнаружил, что вокруг памятника Ленину стоит толпа. Ферапонтов говорил с людьми, стоя в тени Ильича на стуле, сворованном в древнем общепите. Это был желтый деревянный стул на тонких металлических ножках, и его носили за оратором по городу два студента. Ферапонтов был невысок и коренаст. Было уже холодно, шел первый снег, а он был без шапки. Он был в синей куртке-дутике, в старых зеленых вельветовых брюках с проплешинами, а на ногах у него были изношенные зимние сапоги в белых разводах.

Он говорил глухим негромким голосом. Ложь не в институтах, ложь — в людях. Институты — это только внешнее выражение внутренней человеческой лжи. Институты власти и институты оппозиции ничем не отличаются —это просто две лжи, распределенные во времени. Власть есть ложь сегодняшнего дня, тогда как оппозиция есть ложь завтрашнего дня. Вместе они образуют ту непреходящую, занимающую века пустыню лжи, по который люди правды вынуждены брести всю жизнь. Но хватит. Надо подняться, как когда-то поднялись рыцари Крестовых походов, надо уйти из теплых тесных комнат, обставленных ложью, как когда-то ушел Лев Толстой. Раз — и он сделал резкое движение рукой, выбрасывая ладонь в затянутый смогом горизонт над Садовым кольцом, — и в сером воздухе на краткую, едва ощутимую секунду появилось крошечное оранжевое пламя. Толпа ахнула. Я видел это собственными глазами.

В его жизни было много темного. Ходили слухи, что он агент Лубянки, что Общество Правды придумано Сурковым, чтобы отвлечь людей от КС, что за видимой бедностью кроются тайные счета, на которые переводит крупные суммы чукотский магнат, разочаровавшийся в английском футболе. Еще говорили —но смутно, сбивчиво и без конкретики —о 5 тысячах гектаров тучной земли в Воронежской области, уже купленных тайными агентами Ферапонтова для жизни без лжи. Там строили коттеджи под красными черепичными крышами для жителей нового рая. А еще он якобы был мистик, умеющий делать что-то непонятное и невообразимое с человеческим сознанием и зрением. Возбуждение нарастало, в нем были черты истерики и клоунады. Трепаковский, стоя на трибуне Думы, размахивал справкой, выданной ему самим Герреро о том, что он является суперчеловеком, в физическом составе которого нет и молекулы лжи. На основании этой справки Трепаковский требовал себе чрезвычайных полномочий и очередного повышения в чине в иерархии ФСБ. Президент страны, которого на одной из пресс-конференций спросили о разделении людей правды и людей лжи, отвечал, что не заглядывает в интернет и ничего не знает об этом, однако спросит своего пресс-секретаря. Тот же утверждал, хихикая в блеклые усы, что собственноручно размажет людям правды мозги по асфальту, сердце по забору, печень по бетону.

И все-таки это была Москва, в которой не принято верить слезам, словам и призывам. Это были тертые жизнью, ухватистые, пронырливые москвичи, владельцы «Лексусов» и «Газелей», утренние гости кафе и ночные кофеманы забегаловок, фрондеры в «Фейсбуке», ставящие тысячи лайков на банальные посты миллиардеров, которые кажутся им светочами жизни и примерами жизненного успеха. Да, историки будущего сломают себе мозги об эту ситуацию, гадая, почему все эти люди поддались на призывы Ферапонтова выйти на улицы в новогоднюю ночь. Но пусть они учтут, что ложь в те месяцы, о которых я говорю, забродила и сгустилась в тошнотворную массу, которая забивала людям ноздри, глаза, уши и души. Президент и премьер незадолго до этого в третий раз поменялись стульчиками, как мальчики в детском саду; восстание Удалова на Красной Пресне было подавлено иркутским ОМОНом и краснодарскими казаками на танках; и каждое утро на ТВ начиналось с проповеди о необходимости повиноваться властям предержащим, ибо власть есть от Бога. Олигарх, назначенный министром труда, в целях заботы о людях разрешил им работать 80 часов в неделю, а насущные интересы развития экономики в России требовали от него освободить бизнес от давно изжитой докуки по выплате зарплат. И он освободил. Свободный труд есть бесплатный труд — радостно подхватил хор, состоявший из бюрократов и технократов, считавших народ чем-то вроде стада зверьков, которых надо дрессировать. А не дрессируется — пусть вымирает, не очень-то и жалко.

Той ночью 31 декабря, о которой теперь уже столько сказано и написано, я оделся потеплее и отправился на Болотную, куда призвал прийти людей правды философ Ферапонтов. В сквере темнела огромная толпа. Я видел, как старые друзья, встречаясь, раскидывали руки: «Ты? И ты тут? Уходишь, человек правды?!» Я видел пожилых людей, сидевших на чемоданах, хотя Ферапонтов запретил брать с собой в мир правды чемоданы; видел красивых девушек в коротких шубках, которые смеялись и постукивали одной ногой в низком сапожке о другую. Их зубы сияли в черноте московской ночи, их глаза тихо мерцали. Подъезжали на дорогих иномарках состоятельные люди, отлично экипированные для жизни в правде: в дорогих канадских пуховиках, в рыжих унтах, в меховых шапках с длинными ушами. Они воспринимали все это как новогодний хеппенинг и вечеринку на пленэре.

Вдруг из темноты возник парень без головного убора (все члены Общества Правды ходили зимой без шапок, подражая Ферапонтову), с маленькой янтарной гитаркой в руках. Рядом с ним здоровяк в комбинезоне камуфляжного цвета, с широкими лямками поверх шерстяного свитера, с бубном в руке. Парень с гитаркой пел, а вернее, кричал только одну фразу: «Ай фак ю говермент!» Я специально пишу эти слова именно так, чтобы вы поняли, что тут не пахло английским, —он выкрикивал их на русском, смачном, как кукиш с маслом! Тогда из толпы выступила румяная девушка в тонкой цветастой блузке, сквозь которую на легком морозце просвечивали плечи, и в джинсах, заправленных в высокие сапоги. Под треньканье гитары и грохот бубна она пошла в залихватском танце, плавная и красивая, словно сновидение большого города, новогодней ночи и всей планеты Земля.

Тут были все возрасты, классы, состояния и точки зрения. Кто-то считал, что все это новогодняя шутка, кто-то полагал, что участвует в огромном флешмобе, а кто-то серьезно готовился к ночному маршу в мир правды. Я видел женщину, у которой на груди под шубой сидел щенок, она не могла оставить его в мире лжи и брала с собой. В огромной толпе, занявшей пространство от «Ударника» до «Балчуга», чувствовалось радостное возбуждение людей, наконец-то — кто на одну ночь, а кто на всю жизнь —покидающих обжитую, привычную, надоевшую, мерзкую ложь современной жизни. Ложь всё! Авторитаризм — ложь, и демократия — ложь, ложь — капитализм, и ложь — социализм, ложь — бизнес, и ложь — политика. Всё ложь, древняя, неизменная ложь, которую еще как-то можно выносить 364 дня подряд, но только не последней ночью года, когда рутина отпускает людей и в них усиливается детская жажда светлой правды, подарка и приключения. Блаженные женщины с лицами старых добрых учительниц стояли в сторонке и переговаривались. Интеллигенты в поеденных молью шапках чинно беседовали о том, как обустроят свою жизнь без лжи. Угрюмые жители окраин в глубоко надвинутых ушанках деловито формировали колонны: «Жители общежитий! Все сюда!» Дисциплинированно строились профессора с зарплатой 15 тысяч и старшие преподаватели, получающие 5 тысяч в месяц. Спаянной группой стояли мужички в кожанках —шоферюги, водившие все виды транспорта по улицам этого безумного города. А на задах сбора, дальше, в сквере, тихо и скорбно ждали начала марша инвалиды. Сначала я увидел ряд колясок, в которых сидели укутанные одеялами по глаза люди с искривленными телами, а за ними в неподвижности, не чувствуя мороза, стояли инвалиды на костылях, концы которых были снабжены насадками с острыми шипами, чтобы идти в мир правды по льду и снегу.

Марш двинулся вперед сам собой, без распоряжений и команд. Не было ни флагов, ни лозунгов. Во главе, в одиночестве, размашисто шагала невысокая фигура Ферапонтова с обнаженной головой и исполненной угрюмой силы спиной. Он был все в тех же сапогах с разводами и в брюках зеленого вельвета с проплешинами. Вчера вечером, пройдя тест Герреро, он узнал про себя, что он человек лжи, но все равно вел людей правды по их пути, потому что в нем была воля свершить свое предназначение. Вслед за ним, тоже в одиночестве и с непокрытой головой, шел мужчина с дородным лицом управляющего банком, в оранжевой тоге, криво натянутой на черное пальто, и с большим бонгом на холщовом ремне. Он ритмично бил в бонг палочкой с белой круглой головкой, и гулкий звук далеко разносился по промороженным улицам Москвы. В цепочке людей, смотревших с тротуара на марш, я заметил длинное лицо знаменитого адвоката с резиновым ртом —и впервые видел на лице этого демократического барона растерянность. Тест Герреро признал его человеком лжи, и он переживал кризис личности и практики. Был там, среди остающихся людей лжи, и знатный политтехнолог, служивший и нашим, и вашим; сейчас он старался показать улыбкой снисхождения на мятом жизнью лице, что марши за правду — детские пустяки, но было понятно, что и улыбка его — ложь, и сам он — ложь. И еще там было много людей так называемой элиты, они ходили по тротуару и вполголоса обменивались мнениями. Это были возницы, лишившиеся своих терпеливых коней, погонщики, которым теперь некого будет погонять. Ужас жизни в пустоте, без добрых профанов, так легко поддававшихся обману, уже брезжил в их душах. Что делать убийцам, когда жертвы покидают их? Что делать людям лжи, если больше некому лгать? Из кого выжимать сок? У кого забирать жизнь?

Голова колонны уже была на Ленинском проспекте. Я отошел на тротуар, чтобы посмотреть на марш со стороны. Странным образом в этой колонне, среди тысяч людей, мой глаз находил тех, кого я знал. Я видел мужчину с серым лицом —это был швейцар в итальянском ресторанчике, куда я иногда захаживал, и однажды он рассказал мне, что он бывший инженер и работает здесь швейцаром, потому что пенсия. Ну, вы понимаете, пенсия. Я видел женщину с изрезанным морщинами лицом, которую часто замечал на Тверской, как она стоит с картонкой, на которой написано кривыми буквами: «Прошу на хлеб», и отрешенным взглядом смотрит в асфальт. И еще я вдруг увидел инвалида на одной ноге, который когда-то прыгал между машин на светофоре у Даниловского рынка и весело вступал в разговоры о жизни с каждым шофером, опускавшим боковое стекло, чтобы отсыпать ему мелочь в ладонь. Потом он исчез, но теперь вот появился снова за 40 минут до Нового года, на ночном проспекте.

Люди правды шли тем же маршрутом, которым ходили марши оппозиции, но в другую сторону. Те ходили к центру Москвы, к центру жизни, к центру власти, а эти шли от центра, повернувшись к власти и оппозиции спиной, прочь от витрин, банков, кафе, ресторанов и веселой праздничной суеты. Там, в центре, сияли огни реклам и витрины круглосуточных магазинов, а они уже покинули Якиманку и двигались по Ленинскому проспекту в темное огромное небо, которое молча смотрело на них из-за лесов и снегов, начинавшихся за МКАД. Мрачный философ-мистик Ферапонтов, уводивший колонну из города, вдруг сделал странный жест — поднял свою толстую короткую руку и напряженной ладонью повел по горизонту, словно слепой, кончиками пальцев нащупывающий тепло в бесконечной тьме. И как только он так сделал, там, на далеком горизонте, в глубине таинственной страны, замигала тысячами цветных огней огромная новогодняя ель.

Так начиналась цепочка событий, приведших к долгожданному концу света. И к началу нового.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow