Гнездо помещиков Навальных, так называют его прокремлевские активисты, начинается почти сразу от поворота с трассы «Беларусь» на деревню Кобяково. Надо только немного проехать по сельской дороге — справа будет разорившийся в 90-е завод по производству деревянных изделий. Слева, дальше — то самое гнездо. Забор, мощные ворота, за ними виднеется двухэтажное здание. У Навальных в Кобяково фабрика по лозоплетению, самая крупная в Московском регионе, продуктовый магазин и что-то вроде офисного блока. На проходной встречает хмурый бородатый мужичок в телогрейке: «Пропускать без удостоверения личности не велено, — говорит. — Сейчас Анатолий Иванович подъедет — и разберемся».

Отец семейства, Анатолий Иванович Навальный, появляется в ту же минуту. Крепкий улыбающийся мужчина под 60. На «Хендай Санта Фе», наверное, 2002 модельного года. В старомодной дубленке, шапке-ушанке, рукавицах. Хорош, думаю, помещик. «Кофе, — говорит, — из автомата будете? Согреемся».

По правде, посетителей вот так, как меня, старшие Навальные не принимают уже года два. «Поместье Навальных» стойко держит оборону. С тех пор, как сын Алексей возглавил «болотный протест», в Кобяково образовалась нашистская вахта. Активисты то и дело желают прорваться к его родителям. Собирают подписи жителей против эксплуатации работников в нечеловеческих условиях на фабрике и «за» ликвидацию продуктового магазина, где Навальные, по легенде, спаивают московских дачников и коренных кобяковцев суррогатной водкой.

— При этом на саму фабрику не проник еще ни один мерзавец, — гордо признается генеральный директор Анатолий Иванович.

— Так, может, наоборот, стоило бы пустить, — говорю. — Пусть убедятся…

— Да вы что! Им же не убедиться надо, а замучить нас всех, — обижается Навальный-старший. — Чтоб они у меня по фабрике еще своими ногами ходили…

После всех услышанных историй я ждал от непри(е)ступной фабрики Навальных чего-то исключительного. И если не труда крепостных на самогонном конвейере, то хотя бы бурного плетения. Но обороняемая снаружи крепость внутри оказалась одиноким цехом, где задумчиво плел корзину усатый мастер по имени Володя, лет 35. За другим столом возилась с прутьями мастер Ирина. В центре помещения мигала елка. Из угла скрежетал радиоприемник.

— Самый лучший плетельщик в области! — представил Володю Анатолий Иванович. — Неоднократный участник и победитель конкурса по скороплетению.

— Это в прошлом, — буркнул Володя.

— Теперь вы знаете, что у нас за коллектив, — радостно сообщил мне Анатолий Иванович.

— Это весь коллектив?

— Почему же весь. Еще есть секретарь и моя супруга — коммерческий директор.

Фабрику по лозоплетению Навальные основали в 1994 году. До этого в Кобяково существовал кооперативный завод изделий из древесины. Штамповали там прикроватные тумбочки для больниц и общежитий, был и цех, где делали плетеные корзины. И если тумбочки молодой российский рынок отверг, производство корзин оказалось куда рентабельнее. Корзинами здесь выдавали зарплату. В корзинах была жизнь. С корзинами ходили за покупками, в корзинах спали новорожденные, рожали кошки. Корзинами с завода выносили корзины. И на Новый год друзья дарили друг другу корзины… А на обочине Минского шоссе по выходным торговала корзинами работница кооперативного завода Людмила Ивановна Навальная. А муж ее, военный офицер Анатолий Иванович, соответственно привозил ее и корзины с утра на точку и увозил вечером.

— Хотя был на дворе 94-й год, отношение к торговле было прохладное, немногие решались, — говорит Анатолий Иванович. — А мы отважились.

На прибыль Навальные в том же году арендовали у кооператива тот самый цех по лозоплетению. А вскоре открыли свое производство и позвали на работу бывших коллег. Под цех Навальные выкупили помещение заброшенного в начале 90-х сельского клуба. Так что теперь, кроме спаивания местных, семью обвиняют и в том, что они лишили сельскую молодежь досуга.

Сейчас на фабрике осталось всего четыре плетельщика. Из тонких стволов молодой ивы Володя с Ириной, а еще Вадим с Михаилом Евгеньевичем вручную плетут кресла, столы, диванчики, переноски для кошек. Кресло, например, стоит 7200 руб., кошачий дом — 5600. Недавно запустили партию новогодних украшений — плетеные звездочки и снежинки.

— Некому работать, — вздыхает Навальный-старший. — Непопулярная это профессия — плетельщик. Нигде ей уже не обучают, да и производств мало. Поэтому мы как вымирающий вид. Заказы вроде есть, плетем Малому театру и даже Большому, а работать некому.

В холле фабрики — экспозиция изделий. Кресла-качалки, фигура женщины, сани. Взгляд цепляет сплетенный в миниатюре храм Христа Спасителя. В разгар громкого дела на него, говорят, вешали плакатик с Pussy Riot. Имеются в экспозиции и более дерзкие решения — после недавних обысков на фабрике плетеному козлу в натуральную величину дали трогательное прозвище «Бастрыкин».

Коммерческий директор Людмила Ивановна Навальная сидит в небольшом кабинете за макбуком. На полке в декоративной корзине — фотография Алексея и Олега. На экране открыты ЖЖ, «Твиттер», лента «Фейсбука»…

— Целый день сидит, — не одобряет Анатолий Иванович. — Иногда прихожу, а она уже заснула с этим твинтером.

— Твиттером! — поправляет Людмила Ивановна.

— Ну, сам я не очень, конечно, в этих делах, — негромко объясняет мне Навальный-старший. — Мне жена все пересказывает.

— Кругом Лешу ругают, — сообщила вдруг Людмила Ивановна. — И националист, и выскочка, и в целом… И правильно, хочу сказать, ругают. Без критики нельзя.

— Давайте, — говорю, — лучше про корзины.

— Да они уже слышать не могут про эти корзины, — вздыхает Навальная. — У нас все внуки в плетеных люльках выросли. На все праздники мы им эти корзины. «Мам, — говорят мне Леша с Олегом, — давай в этот Новый год чтобы никаких корзин, а?» А куда мы без корзин? У нас только и остались — дети и корзины.

Тут надо сказать, что к корзинам дети приучались с раннего возраста. И на первый рубль подследственные ныне Алексей и Олег наплели собственными руками.

— Леша мне в 15 лет: «Хочу плеер». А я ему: «Иди и наплети», — объясняет Людмила Ивановна, как закреплялся характер будущей грозы «Роснефти», администрации президента и пр. — И никаких поблажек по причинам родственной связи.

Мы договариваемся не обсуждать уголовные дела и политику. Но разговор все как-то сам выруливал на эти темы.

— Все спрашивают, почему Лешу потянуло в политику, — говорит Людмила Ивановна. — А что тут странного — папочка же у нас главный рассадник свободной мысли. То и дело собиралась на нашей кухне его офицерская компания и такое говорили, что бегала я по дому и форточки тряпками затыкала.

— Ну что ты плетешь, — смущается Навальный-старший.

— Не отнекивайся теперь, — говорит Людмила Ивановна. — Дело, между прочим, в конце 70-х было, даже не в перестройку.

— Это происходило на каждой приличной кухне…

— И Леша с детства начал интересоваться. Ему было 13, и мы с ним вместе смотрели «Взгляд». Спорили всегда ужасно. Насчет чеченской войны, насчет Ельцина. В 96-м он, кстати, нас даже убедил — чтобы голосовали не за Явлинского, а за Бориса Николаевича, — говорит Людмила Навальная. — Конечно, мы всегда будем поддерживать сына. И особенно сейчас, когда такое…

— А я ему говорил: не твое это — политика, — заявляет Анатолий Иванович. — Опасно, грязно…

— Толя, ну вот зачем ты говоришь-то такое? — негодует Людмила Ивановна на мужа.

— Говорю, что думаю! Высказываю позицию! — злится Анатолий Иванович. — Считаю, юрист из него получился бы куда лучше.

— А из него и так получился замечательный юрист!

— Ну, — задумался Анатолий Иванович, — я просто очень за него переживаю. И за Олега…

Несколько раз за вечер Навальные просят меня:

— Главное — не пишите так, что мы ищем жалости. Она ни к чему.