СюжетыПолитика

Вице-спикер Госдумы Сергей Железняк: «В Думе я матрос, а не партизан»

Один из идеологов партии власти — о себе и о неадекватной российской оппозиции

Этот материал вышел в номере № 141 от 12 декабря 2012
Читать
Вице-спикер Госдумы Сергей Железняк: «В Думе я матрос, а не партизан»
Фото: РИА Новости
Автор законов об НКО, об ограничении доступа к информации в интернте, об оскорблении чувств верующих: «Одни совокупляются в музее, другие — беснуются в храмах, третьи — договариваются с посредником-грузином, сколько надо денег получить для того, чтобы взорвать дорогу, которая соединяет Сибирь с Центральной Россией. Таков собирательный образ неадекватной части оппозиции».
Сергей Железняк. Этапы пути
70-го года рождения, был членом КПСС до 1991 года, в том же году прошел обряд крещения. В 1991 году после окончания Киевского высшего военно-морского политического училища лейтенант Железняк С.В. был направлен на службу замкомандира (политработником) в учебную роту газотурбинистов и мотористов дизельных установок. В феврале 1992-го уволился с военной службы. В 1993-м занялся рекламным бизнесом. Член «Единой России» и депутат ГД с 2007-го, замруководителя фракции «Единая Россия», вице-спикер ГД. Автор законов — об НКО, вводящего термин «иностранный агент»; об ограничении доступа к информации в Сети интернет; о противодействии оскорбления религиозных убеждений и чувств граждан. Автор депутатского запроса в Следственный комитет, МВД, ФСБ и прокуратуру о проверке фактов, изложенных в программе НТВ «Анатомия протеста-2». Призывал руководителей правоохранительных госслужб не допустить бегства из страны героев «Анатомии».

— Из текста аттестации курсанта Киевского высшего военно-морского политического училища: «По характеру уравновешенный. Выдержан, вежлив, тактичен, не всегда искренен». Насколько эти ваши качества 90-х соответствуют вам сегодняшнему?

— Насчет выдержанности или тактичности судить не мне. Что касается неискренности, то причина появления этой записи в том, что я никогда не сдавал своих товарищей. Если это называется «не всегда искренен», то я считаю это моим достоинством, а не недостатком. При этом я открыто выражал недовольство уровнем денежного довольствия офицеров и курсантов, потому что ничтожные деньги, которые платили тогда с большими задержками, были издевательством, неуважением к людям в форме.

Вы успешно до 2007 года занимались бизнесом, а потом резко ушли в политику. Из рекламного огромного бизнеса и вдруг — в политику? Зачем?

— Причины три. Первая: я был на руководящих должностях в компании, которая начинала работать в 1993 году и стала крупнейшей компанией в отрасли в 2000-х годах. Я достиг своеобразного потолка и понимал, что не имею права заниматься другими проектами — был бы конфликт интересов, что неприемлемо. А сидеть и наслаждаться креслом противопоказано для развития личности. Второй причиной были разногласия с акционерами из NewsCorp. Пока они действовали как инвесторы, все было нормально…

Это компания Руперта Мердока?

— Да, Мердок, как председатель совета директоров NewsCorp, определял параметры деятельности компании, имел на это полное право. Но когда он начал делать политические заявления о России, я посчитал это неуместным. Он был об этом извещен.

— Какое политическое заявление, например, он сделал, которое было неприемлемым?

— Это касалось его нежелания вкладывать деньги в российский бизнес. Я просил NewsCorp не пытаться высказываться на темы, которые они достаточно слабо себе представляют, связанные с политической ситуацией в нашей стране, с международными отношениями Российской Федерации. Я считаю, что бизнес должен быть конструктивен и лоялен к стране, в которой он работает. В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Если ты не профессиональный политик, не надо пытаться вмешиваться в политику, тем более, совмещать бизнес и политическую карьеру. В этом смысле у Мердока были все возможности полностью уйти в политику, он туда не ушел, это было его решение.

Была и третья причина: я окончил политическое училище, и мне всегда важно было не сидеть на сытом, комфортном кресле и изображать великого менеджера, а придумывать и реализовывать интересные проекты. Со временем общественная работа стала занимать все большую часть моего времени.

Из аттестации курсанта Киевского высшего военно-морского политического училища Железняка С.В.:
Активен в общественной жизни. На протяжении учебы в училище был членом бюро ВЛКСМ класса, редактором стенной газеты роты, участником художественной самодеятельности. Добросовестно относится к общественным поручениям. Выполняет их с большой выдумкой и старанием.

В поисках врага

Депутат Луговой накануне выборов обвинил вас, что вы агент влияния Запада, потому что рекламная компания, в которой вы много лет проработали руководителем, входила в корпорацию Мердока, которая связана со спецслужбами США и Великобритании, а кроме того, Мердок — близкий партнер Березовского. Чем закончилось это обвинение?

— Это было не обвинение, а мнение Андрея, никаких фактов и конкретных претензий лично мне предъявлено не было. Потом он разобрался, поменял свое мнение обо мне.

На сайте «Единой России» была онлайн-конференция с вами, и был такой вопрос от читателя: «Почему сейчас происходит эскалация истерии со стороны несистемной оппозиции?» Вы ответили: «Потому что нужно отрабатывать деньги зарубежных спонсоров». У вас есть конкретные доказательства, что российскую оппозицию спонсирует Запад?

— Это не скрывает и сам американский Госдеп, когда защищает в бюджете Соединенных Штатов финансовую помощь некоммерческому сектору в России, который занимается политической деятельностью.

Вы имеете в виду НКО?

— Да, конечно.

Но НКО и оппозиция — это разные вещи.

— НКО и несистемная оппозиция связаны. Пока политические организации не зарегистрированы как партии, на них не распространяются запреты на зарубежное финансирование. В отношении некоммерческих организаций, незарегистрированных партий или других объединений, которые занимаются общественно-политической деятельностью, таких ограничений нет. Поэтому американцы, не стесняясь, открыто согласовывают с конгрессом США те суммы, которые идут на поддержание этой деятельности в России.

Подождите. Все-таки под оппозицией подразумеваются Навальный, Собчак, Удальцов… Есть доказательства, что их спонсирует Госдепартамент?

— Если мы говорим про общественно-политические объединения и несистемную оппозицию, то есть доказательства того, что их спонсирует не только Госдепартамент США, но и структуры Европейского союза. Я сейчас не хочу называть фамилии, потому что тогда нужно встречаться сразу со всем набором фактов.

А у вас есть факты?

— Я не сотрудник правоохранительных органов, это их задача.

Но вы можете эти данные дать в правоохранительные органы.

— Я уверен, что у них эти материалы есть.

Когда вы делали запрос в Следственный комитет, в прокуратуру по поводу «Анатомии протеста-2»…

— Представляете, насколько я был прав! Развозжаев же пытался убежать!

Ну, я не знаю, насколько убежать.

— Как? Он случайно оказался в Украине? По делам?

— Может быть, и по делам.

— Давайте договоримся, что говорим откровенно, либо не говорим вообще.

Подождите, фактов нет.

— Я извиняюсь, но не хочу, чтобы мы общались в жанре фельетона. Либо мы разговариваем серьезно… Когда была ситуация с «Анатомией протеста-2», я сразу отреагировал, потому что понимал, что материалы, которые есть, содержат информацию о серьезных преступлениях и заслуживают очень детальной проверки.

Развозжаев специально уехал пытаться просить убежища.

— У меня, конечно, не может быть ни копий его билетов, ни брони из гостиницы, выяснить это в компетенции соответствующих органов. Моя задача была предупредить, что этим делом надо заниматься со всей серьезностью. И, конечно, сделать так, чтобы фигуранты дела не исчезли.

То есть, вы поверили тому, что было в этой программе?

—Да. А вы нет?

У меня нет доверия к тому, что показывает канал «НТВ».

— Это общие слова. Видеосюжет же не НТВ снимало. Вы тому, что показано, верите или нет?

— Нет. Вы считаете, что это достаточная доказательная база — программа «Анатомия протеста-2»?

— Конечно, недостаточная, именно поэтому я сказал, что должно быть проведено самое тщательное расследование и найдены неоспоримые доказательства. Сам фильм не является исчерпывающим доказательством. Именно поэтому сейчас идет следствие. Я же не говорю, что их надо осудить на основании фильма. Если в результате расследования будут подтверждены факты правонарушений и собраны достаточные основания для вынесения судебного решения, то это дело обязательно должно быть рассмотрено в суде и виновные должны быть наказаны.

Правозащитники говорят, что Развозжаева доставили в Россию незаконно. Похитили.

— Я — не правоохранительные органы, и мне неизвестно, как он приехал в Москву, сам или не сам. Но с версией похищения есть определенное передергивание, потому что если цель кого-то — похитить человека, то его бы не привезли в Москву, а спрятали и требовали выкуп. Речь не может идти о похищении. Он ведь оказался в Москве, на родине! Когда гражданин России оказывается на родине, о каком похищении может идти речь?

Но он не хотел на родину. Есть свидетели…

— Кто? Фамилия?

— Что — кто?

— Вы говорите — есть свидетели. Кто? Фамилия?

Свидетели чего?

— Того, в чем вы меня пытаетесь убедить.

Есть свидетели… Которые из этой организации…

— Эта организация занимается, насколько я знаю, помощью в эмиграции евреев. Развозжаев — еврей?

Я не слышала об этом. Возможно, не знаю.

— Они занимаются правовой помощью евреям с эмиграцией.

Он хотел получить убежище, начал оформлять документы.

— Подождите, еще раз. Человек, допрашиваемый в рамках возбужденного уголовного дела по результатам размещенных в СМИ материалов, к которым есть огромный общественный интерес, вместо того, чтобы сотрудничать со следствием и сказать, если это не соответствует действительности, — я там не был, этого не говорил, готов предоставить свидетелей… Вместо того чтобы защищать себя и свою позицию, он что делает? Он берет и покидает пределы страны.

— Может, он испугался.

— Я говорю: человек, который уверен в своей позиции, которому нечего бояться, нечего скрывать, должен сотрудничать со следствием или нет?

Может, он не доверяет нашим органам.

— Еще раз. Он гражданин какой страны?

— России, наверное.

— Тогда о чем мы говорим? Он может доверять или не доверять органам — для этого у него есть законная возможность выбрать адвоката… Слова о похищении резонансны, но это же не так.

А как это тогда называется, если это не похищение? Факт доставки его из Украины в Россию?

— Мне неизвестно, каким образом он доставлен из Украины в Россию, но то, что гражданин России в результате дает показания в своей стране, — абсолютно правовой порядок действий.

Из аттестации курсанта Киевского высшего военно-морского политического училища Железняка С.В.:
«Политически грамотен. Отличается хорошим умением выступать перед аудиторией. Правильно ориентируется в событиях международной жизни».

Образ как враг

— Еще одна ваша фраза: «Раковой опухолью души являются планы по организации беспорядков, взрывов храмов, убийств людей с целью остаться в политической обойме и ублажать западных спонсоров. Ни родина, ни человеческая жизнь для этих моральных уродов не святы. Удивительно, что этими персонажами пытаются пользоваться внешние силы, и их представления о дозволенном далеки от любой морали, они совокупляются в музее, беснуются в храме и готовы убивать за деньги. Эта часть улицы утратила адекватность и доверие разумных граждан». Про кого вы здесь конкретно говорили?

— Про образ. На самом деле это, естественно, не один человек, потому что тогда он был бы просто Мефистофелем.

Но образ кого? Оппозиции?

— Оппозиция разная. Деятельная, цивилизованная оппозиция использует возможности для организации политических партий, чтобы легально участвовать в избирательном процессе. Вторая часть эмоционально высказалась на Сахарова, Болотной и ушла, непонятая слушающими. Третья часть содержательной повестки не имеет, но понимает, что нужно напоминать о себе, чтобы не забыли. Они как раз пытаются придумать — что бы еще такого сделать, чтобы привлечь к себе внимание. Они готовы идти на любые страшные поступки и преступления для того, чтобы засветиться в СМИ любой ценой и считать себя «актуальными».

— Кто конкретно? Не все же совокупляются в музее и беснуются в храмах…

— Одни совокупляются в музее, другие — беснуются в храмах, третьи — договариваются с посредником-грузином, сколько надо денег получить для того, чтобы взорвать дорогу, которая соединяет Сибирь с Центральной Россией. Таков собирательный образ неадекватной части оппозиции.

Геннадия Гудкова, когда он еще был депутатом, вы обвиняли в организации массовых беспорядков.

— Я говорил про то, что Дума должна обязательно рассмотреть поведение этих депутатов (Гудкова и Пономарева) во время проведения массовой акции. Они как парламентарии и как люди, которые имеют определенный статус, полномочия, должны были сделать все возможное для того, чтобы предотвратить столкновения и способствовать наведению порядка. Поэтому они должны были призывать блокировать провокаторов, которые кидали бутылки с зажигательной смесью, били палками полицейских, срывали с них шлемы и пытались прорвать оцепление.

Сергей Железняк и Илья Пономарев на пленарном заседании Госдумы РФ. Фото: РИА Новости
Сергей Железняк и Илья Пономарев на пленарном заседании Госдумы РФ. Фото: РИА Новости

К сожалению, по видеозаписям в действиях Гудковых и Пономарева я этого не увидел. Вместо этого они вели себя так, что, по сути, помогали ситуации «разогреваться». Если в результате профессионального расследования выяснится, что эти депутаты были еще и вовлечены в организацию беспорядков, то это совершенно другая ситуация, это уже уголовный состав, нужно расследовать степень вины, а после приговора суда лишить мандатов и осудить. (Г. Гудкова и без судебного приговора уже лишили депутатского мандата. — Е. М.)

Из аттестации курсанта Киевского высшего военно-морского политического училища Железняка С.В.:
«Дисциплинирован и исполнителен. Строевая выправка хорошая. Уставы ВС СССР знает».

Законы для народа

— В последнее время появилось устойчивое выражение — «Дума принимает законы в режиме «взбесившегося принтера». Вы считаете это объективным высказыванием?

—То, что мы принимаем законы не в течение лет, а в течение месяцев, — как раз показатель эффективности Думы, а не наоборот.

Фото: РИА Новости
Фото: РИА Новости

Поскольку все законы, которые в последнее время принимаются, ужесточительные…

—Вы не правы на 98%.

То есть закон о митингах не ужесточительный?

— Я могу сказать, что вы зря говорите — все законы. Я утверждаю, что всего два или три процента законов, которые мы рассматриваем, являются усиливающими ответственность.

Но это резонансные — НКО, митинги.

—Для вас эти законы резонансные, а для кого-то — вопросы увеличения социальных пособий, зарплат военнослужащим, поддержки малого и среднего бизнеса.

Из аттестации курсанта Киевского высшего военно-морского политического училища Железняка С.В.:
«Службу нарядов несет исправно»

Железо «Единой России»

— Фамилия «Железняк» у всех ассоциируется с революцией, с матросом.

— Это естественно, так обычно и говорят — матрос-партизан Железняк.

Да что вы? Где же вы партизаните — здесь, в Думе?

— В Думе я больше матрос. Если говорить про партизанское движение, то я считаю необходимым в законодательной и политической работе опираться на общественное мнение и задействовать как можно больше людей.

Внедряться?

— Нет, наоборот, людей активнее вовлекать в свою работу. Если ты не опираешься на народное большинство, то любые самые лучшие идеи окажутся непонятыми и неприемлемыми.

А как вас однокурсники называли?

— Фамилия действительно маркер моей жизни, бренд: Железняк, Железо…

Не надо агентам ежа пугать

— Возвращаемся к НКО, закон вступил в силу. И в первый же день на здании «Мемориала» написали: «Иностранный агент. Я люблю США»; около «Трансперенси Интернэшнл» скандировали в адрес руководителя организации: «Панфилова, сдавайся, ведьма!»; «Молодая гвардия» скандировала: «Хватит навязывать России американские стандарты» и т.д. Это явно организованные выходки, и это натравливание на людей, которые делают очень важные для страны вещи.

— Я тоже считаю, что это организованные акции. Важно понять, с чьей стороны они организованы.

Мне кажется, властей.

— А мне кажется, что власть более чем кто-либо заинтересована в том, чтобы вступление в силу этого закона прошло наименее резонансно. Было бы последней глупостью со стороны государства — брать и организовывать такие деструктивные общественные акции. Кто обычно громче всего кричит «Держи вора!»? Тот, кто своровал. Я согласен, что в первый день вступления закона в силу произошло несколько достаточно резонансных событий и они носят очевидно запланированный характер. Но кто это заказал, нужно разбираться, потому что я считаю это провокацией по дискредитации закона.

Но среди стоящих у правозащитных организаций была «Молодая гвардия Единой России», которая держала плакаты: «Хватит навязывать России американские стандарты!», «Не учите нас жить в нашей стране»…

— Я об этом и не говорю, я веду речь об оскорбительных надписях, которые являются прямой аллюзией с Германией 30-х годов.

Вы хотите сказать, что правозащитные организации сами это организовали?

— Я хочу сказать, что организовали это те, кто хочет дискредитировать закон.

Кто хочет его дискредитировать?

— Деструктивных радикальных сил хватает. Это, конечно же, не сами правозащитные организации, это маргинальная часть протестной тусовки, которая заинтересована в любом шабаше, для того чтобы никто не мог сказать, что в стране становится лучше. Им чем хуже, тем лучше.

Маргинальная часть — это кто?

— Если говорить о фамилиях, необходимы доказательства, которые должны собирать правоохранительные органы. Я рассуждаю с точки зрения римского принципа «Ищи, кому это выгодно». Очевидно, что подобные жесткие провокационные акции власти не нужны и не выгодны. Одно дело: «Не учите нас жить» — это нормально, это принцип, который есть у молодежи в любой стране мира.

«Мемориал» расценил эту запись на здании своего учреждения как «сознательное оскорбление памяти миллионов людей, погибших в ГУЛАГе».

— Я согласен с такой обеспокоенностью как человек, помогавший в программах московского «Мемориала»…

— А как вы помогали?

— …в организации и проведении их мероприятий, с публикацией материалов, как раз связанных с расстрельными списками, и с архивной работой.

Вы помогали, когда занимались рекламным бизнесом или когда вы уже были в Думе?

— Когда уже был в Государственной думе.

Они к вам обращались за помощью?

— Неоднократно.

Персонально к вам?

— Конечно.

А почему именно к вам?

— Потому что я депутат от Москвы, и они понимали, что с моей стороны найдут понимание и поддержку в тех проектах, важность которых я разделяю.

Перед принятием закона об НКО была встреча с общественностью, где выступала руководитель Московской Хельсинкской группы Людмила Алексеева и сказала, что она будет обращаться в Европарламент и конгресс США по включению авторов этого закона в «список Магнитского». После этого выступления фракция «Единая Россия» заявила, что она вся будет автором этого закона. Почему такая реакция со стороны партии?

— Это просто неприлично — пугать политиков своей страны угрозами со стороны политиков других государств.

— А это пугание?

— Да, притом абсолютно деструктивное и несостоятельное. Это некая попытка оказать давление, и притом давление, я бы сказал, нелепое.

Почему? «Список Магнитского» — это реальная вещь, в какой-то степени дубинка.

— Против кого?

Того, кто будет в этом списке. Они не смогут поехать…

— А вы по-прежнему считаете, что это манна небесная — поехать куда-то?

— Ну, когда ты лишен этой возможности…

— У нас в стране всего несколько процентов граждан имеют загранпаспорта и ездят за границу.

Потому что денег у людей нет. А тот, кто в «списке», у того есть деньги.

— Те, у кого есть средства, поедут куда-нибудь еще, мир большой. Проблема не в этом. Почему кто-то на себя берет роль судьи? Это разве правовое решение со стороны других государств? Если была попытка напугать, то она не только не достигла цели, а наоборот, она вызвала обратную реакцию, — какой смысл ежа пугать…

— Путин дал Московской Хельсинкской группе, самой известной правозащитной организации, 4 миллиона рублей. Явно этих денег им недостаточно. «Агентами» они отказываются себя называть, деньги из американских и европейских фондов они получать не будут. То есть, им придется закрывать свои программы.

— Либо находить сторонников тех программ, которые они продвигают.

А вы лично, Сергей Владимирович Железняк, готовы помочь Московской Хельсинкской группе?

— Если у Алексеевой будет программа, которую я буду разделять, как это было в ситуации с программами московского «Мемориала», то я в конкретном проекте не только могу, но и постараюсь участвовать.*

Например, какие проекты вам были бы интересны?

— Было бы полезно, например, выпустить брошюру с разъяснениями людям их прав в сложных ситуациях, я бы с удовольствием помог в издании такой книги.

Фото: РИА Новости
Фото: РИА Новости

Идеолог власти

Вас считают идеологом «Единой России». Это так?

— Неправильно сказать, что идеолог — я. Мои коллеги в этом преуспели не меньше. Просто я занимаю достаточно активную публичную позицию как координатор социальной платформы партии, поэтому такое впечатление сложилось. В этом смысле моя активная позиция, я уверен, помогает и моим коллегам по партии также занимать активную позицию. То есть не ждать, когда придет распоряжение из центра, а самим предлагать варианты решения и обсуждать, какой вариант лучше.

Вы вступали в «Единую Россию» ради карьеры?

— Нет, я к тому времени во всех смыслах состоялся. И для меня как раз уход в политику — во многом эксперимент.

Но вы же пошли все-таки в «Единую Россию».

— Для меня как общественного деятеля было важно не просто говорить о каких-то проблемах, а делать так, чтобы эти проблемы решались. Я понимал, что в то время самым эффективным инструментом решения тех вопросов, которые стояли перед общественными организациями, которые я представлял, была «Единая Россия».

— То есть «Единая Россия» — это как проводник для лоббирования интересов?

— Это некорректное сравнение. Лоббирование сразу наводит на коммерческий подтекст. «Единая Россия» для подавляющего большинства общественных организаций — самый эффективный инструмент для реализации своих планов. Именно поэтому и тогда, и сейчас большая часть реальных общественных организаций, которые работают в интересах своих членов, сотрудничает с нашей партией.

— А если «Единая Россия» не будет партией власти, то тогда она уже не будет столь эффективным лоббистом?

— Несомненно. Если общественные организации будут находить кого-то более эффективного, они будут предпочитать его.

Защита чувств

— Вы — инициатор закона по противодействию оскорблений религиозных убеждений и чувств граждан. Путин приостановил рассмотрение этого законопроекта до весны. Как вы считаете, правильно Путин сделал?

— Я считаю правильным, что мы этот законопроект предложили и идет серьезное обсуждение в обществе. В отличие от протеста социального, который оперирует прежде всего несогласием с имущественным неравенством, в провокациях на религиозную тему затрагиваются внутренние, сокровенные чувства и вера людей. Это гораздо более болезненно для многих, чем социальные аспекты, потому что для многих Бог, вне зависимости от религии, которую он исповедует, — это надежда на то, что даже те беды и трудности, с которыми сталкивается человек в жизни, могут быть преодолены с Божьей помощью либо являются испытанием, которое человек должен достойно пройти.

В этой ситуации, ударяя по религиозным чувствам человека, провокаторы лишают его последней надежды.

— А что делать атеистам?

— Продолжать считать, что Бога нет.

А кто защитит чувства неверующих? Если кто-то бьет человека только потому, что этот человек неверующий, он должен быть наказан. Но милиция его не задерживает.

— Если к вам врываются, крутят руки и заставляют биться головой об пол в поклонах и принуждать к тому, чтобы вы стали верующей, то это насилие над неверующим человеком. Богу не нужно, чтобы кого-то через насилие к нему приводили. Ни в одной религии этого нет.

Но это, если мы считаем, что Бог существует.

— Конечно. Но нормы о недопустимости насилия универсальны. Мы пропишем в законе, что так делать нельзя.

Сергей Железняк во время первого большого съезда казачьих духовников «Православие — духовно-нравственная основа казачьего мировоззрения» в храме Христа Спасителя в Москве. Фото: РИА Новости
Сергей Железняк во время первого большого съезда казачьих духовников «Православие — духовно-нравственная основа казачьего мировоззрения» в храме Христа Спасителя в Москве. Фото: РИА Новости

Что такое «религиозные чувства»? Это очень абстрактное понятие.

— Речь идет именно об оскорблении действием. Нельзя считать оскорблением чувств мнение Дарвина о том, что человек произошел от обезьяны.

Хорошо. А имеет право православный активист сдирать с кого-то футболки, если ему не нравится, что изображено на футболке?

— Я считаю, что никто не имеет права срывать одежду и вообще действовать неправовыми способами. В этом смысле есть единственный законный способ — это выяснение отношений в суде.

Уголовные дела не возбуждаются… Это политическое православие.

— Вера и атеизм — не политические темы. Варварство также никакого отношения к легальной политике не имеет. Я считаю более цивилизованным, если будет принят закон и в суде будет признано, что футболка содержит оскорбительные надписи, то такого человека остановят и попросят его переодеться или прикрыть надпись.

То есть статьи в УК про хулиганство недостаточно, чтобы защитить оскорбленные чувства верующих?

— Естественно. Потому что это совершенно отдельный предмет для рассмотрения по степени общественного воздействия. Считать, что вопросы, связанные с христианством, православием, в большей степени влияют на принимаемые политиками решения, заблуждение.

Что заблуждение?

— То, что вы сейчас говорите, что это именно вопрос, связанный с христианством, и, более того — с православием.

Нет, я сказала: попытка использовать веру в политических целях.

— Абсолютно нет. Наоборот, есть попытка не допустить использование веры в политических целях.

Кем?

— Это попытка моя, как одного из авторов закона.

Значит, все-таки такая попытка была?

— Такие попытки есть со стороны радикалов, но это вещи, связанные не с цивилизованной политикой, а с экстремизмом и радикализмом.

Мне кажется, церковь и сама не против, чтобы православие было использовано в государственной идеологии.

— Мне кажется, в этом смысле смысловой и ценностный потенциал любой церкви гораздо шире, чем вопросы политики. Потому что это сущностные вопросы бытия, любая вера на этом построена.

Мне кажется, что вера и церковь — это разные вещи.

— Это ваша точка зрения… Несомненно, церковь — это институализированный аспект веры, самоорганизация верующих для осуществления религиозных обрядов и традиций, молитв, помощи верующим. Бог или отрицание Бога — это выбор каждого. Неправильно считать, что в храме Бог есть, вышел из церкви — Бога нет. Бог вездесущ, он вокруг и внутри нас.

Из аттестации курсанта Киевского высшего военно-морского политического училища Железняка С.В.:
«Пользуется авторитетом в коллективе, основанном на высоком уровне эрудиции и проявлениях деловых качествах»

Депутат на исповеди

— Несколько дней назад был в одном храме, рядом с Думой, и батюшка сказал очень хорошую мысль. Он сказал, что Бог по определению может все, но это не значит, что он должен все делать за нас. И в этом смысле это должно быть именно наше решение, каждого — прийти к Богу или отвергнуть Бога, — поэтому не надо никого насильно приводить в храм. Если бы Господь хотел, чтобы все были в храме, он бы мог это сделать, так как он всемогущ как Создатель и Творец всего вокруг.

А вы часто ходите в церковь?

— Реже, чем хотелось бы. Я стараюсь ходить в церковь не только по выходным, но и в будни, но есть определенное время служб, и если не пришел в это время, службу уже не застал.

А на исповедь ходили когда-нибудь?

— Конечно, я и исповедовался, и причащался. У меня замечательный духовник. Это тоже большая удача в жизни.

— А с вашей работой, с вашей должностью вы не боитесь, что вы ему раскрываетесь, а этот человек…

— Духовнику государственные тайны не нужны.

Ну мало ли, может, он на кого-то работает.

— Богу и священникам не нужны государственные тайны.

То есть вы абсолютно уверены…

— Абсолютно. А как без доверия жить? Я очень жалею тех людей, которые никому не верят и находятся на постоянной измене. У них вообще жизни нет. Получается, что человек, который не верит никому вокруг, прежде всего не верит самому себе.

Подождите. У вас бесконечно звонят ваши телефоны, наверняка ваши телефоны слушаются.

— Ну и что?

Ну, чисто психологически это неприятно.

— Да нет никаких проблем. Я не говорю ничего такого, что бы противоречило моей совести.

Но все равно неприятно, когда тебя слушают.

— Если им надо, пускай слушают. Я никаких проблем по этому поводу не испытываю и тайн не разбалтываю.

Наверняка у вас в кабинете подслушивающие устройства есть…

—Не знаю, надо спросить тех, кто делал ремонт. Наверное, да какая разница. Мы что-нибудь неприличное обсуждаем?

Да, но есть же какие-то личные разговоры, которые не предназначены для чужих ушей, тем не менее кто-то сидит, слушает, потом кому-то приносит распечатки.

— Ну тогда он убедится, что я нормальный человек, в том числе и на житейские темы разговоры веду. Это не плохо, это хорошо.

То есть вы не ощущаете себя подколпаком?

— Нет, абсолютно.

Но есть же люди, которые собирают на вас компромат?

— Есть ли у меня враги? Конечно, есть.

Это политические или по прошлому бизнесу?

— Нет, я бизнесом давно уже не занимаюсь, даже у самых моих принципиальных недоброжелателей была возможность убедиться в том, что я обратно в бизнес не лезу.

Политические?

— Я бы так не сказал, потому что политическими бывают оппоненты, то есть люди, с которыми мы спорим, конкурируем. Мы можем занимать разные позиции, у нас могут быть разные взгляды — это нормально. Я любую позицию, даже если с ней не согласен, попытаюсь выслушать и уважать право человека на свое мнение. А врагами могу назвать тех, кто считает, что мои поступки и действия мешают им осуществлять их преступные планы. Например, сейчас мы вместе с ФСКН бьемся за введение оперативного запрета на новые синтетические вещества, которые могут использоваться как наркотики. Каждую неделю появляются новые подобные наркотики. Срок между подачей нового вещества на экспертизу и признанием его наркотическим средством — год. За это время может появиться несколько десятков новых наркотиков, и мы будем постоянно опаздывать, теряя жизни людей. Поэтому мы будем вносить законопроект, который позволит после выявления нового потенциального наркотика приостанавливать его обращение на период проведения испытаний.

— То есть превентивные меры?

— Да, по отношению к разным сомнительным пенам для ванн, жевательным пластинкам, специфическим напиткам и веселящим газам.

Я понимаю, что это среда, в которой крутятся огромные деньги, и, возможно, кто-то из преступников будет считать, что устранение меня будет устранением на какое-то время самой проблемы.

Я ведь являюсь координатором борьбы с этой гадостью со стороны Госдумы.

Уже пытаются как-то воздействовать на вас?

— Есть разная оперативная информация. Но я не боюсь за себя, давно уже всего отбоялся.

Вы ходите с охраной?

— Нет. Охрана в реальной ситуации никогда никому не помогла. Охрана — это защита от хулиганов. А я хулиганов не боюсь.

И понты.

— Да, и недешевые, я бы сказал. В хорошем смысле нужно быть фаталистом.

(Из аттестации курсанта Киевского высшего военно-морского политического училища Железняка С.В.:

«Внешне опрятен. Физически развит хорошо. Высказывал сомнение в целесообразности дальнейшего прохождения службы на флоте. Военную и гражданскую тайну хранить умеет».)

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow