Реакционный экстаз, которому предался Владимир Путин, градус отмороженности правоохранительных органов (превращенных фактически в репрессивные), спецслужб и служб телепропаганды можно объяснить только одним образом: несмотря на то, что Путин вроде бы убедил пугливые элиты, что у него все схвачено и что он достаточно силен, чтобы справится с любыми протестами, сам он в этом совершенно или даже все менее уверен.
Первоначальный сценарий дела о беспорядках 6 мая (ставших, очевидно, результатом сознательной провокации) выглядел более или менее понятным. Он разворачивался в логике характерного для Путина фиктивного легализма: ну вот, дескать, люди повоевали с полицией, бросались асфальтом, неприятно, конечно, сажать их в тюрьму, ничего, мол, не имею против их политических взглядов, но закон есть закон. Чтоб другим не повадно было его нарушать и переходить к насилию. Как во всем цивилизованном мире.
Еще в июне этот сценарий вкупе с репрессивными законами о митингах смотрелся одним из главных инструментов давления на оппозицию. Однако к осени оказался отодвинут, уступив место на авансцене делу Удальцова. В отличие от болотного, удальцовское дело – шпионское, и оперирует совершенно другим набором пугалок и мифологем. «Подготовка террористических актов», дестабилизация обстановки, «захват власти», профинансированный из-за рубежа. Какое-то, в общем, кино 1930-х годов со злодеем Удальцовым аки японским (грузинским) шпионом в главной роли. А основной уликой по делу является телефильм. Как при Сталине: ареста ждали после статьи в «Правде».
Да, если «Анатомия протеста-1» с ее инсценированными массовками и печеньками была не более чем наглым и самодеятельным оплевыванием оппозиции и продвинутого класса, то «Анатомия протеста-2» - это прямое и очевидное обращение к политическому и пропагандистскому наследию сталинизма, рассчитанное на совершенно другую аудиторию и преследующее несколько другие задачи. Характерно, что для продвижения фильма в массы была задействована партийно-административная вертикаль – его велено было рекламировать в местной печати и бесплатных газетах. «Анатомия протеста-2» и удальцовское дело - это попытка поддержать градус истерики и мракобесия, заданный делом «Pussy Riot», но на сей раз – в политически-охранительном регистре борьбы с внешним и внутренним «агрессором». В той же логике лежит и театральная истерика с топтанием белой ленточки грязнулей Сидякиным, черпающим вдохновение все из того же саквояжа пропагандистов НКВД – «пятая колонна», «подстрекательство» и пр.
Зачем все это понадобилось? Ответ лежит на поверхности: мощная пропагандистская атака, начатая в феврале и эффектно продолженная делом «Pussу Riot», не дала на самом деле никакого практического результата.
Судите сами. Так называемые рейтинги Путина, вздувшиеся к марту-апрелю (уж пусть на небесах разбираются, каким образом), за лето совершили пике в ту же точку. По версии ФОМ, в сентябре уровни доверия Путину оказались даже ниже декабрьских 2011 года (42% против 45% в декабре 2011-го). Мизерный подъем в первой половине октября (44%), вдохновивший некоторых экспертов, в том числе пресс-секретаря президента Дмитрия Пескова, пока ничуть не меняет картины.
Радикализация пропагандистских и репрессивных методов – это не проявление силы, а агрессивность, призванная скрыть ее отсутствие
Более того, например, такой менее знакомый экспертам показатель, как баланс ответов на вопрос «За последний месяц вы стали больше или меньше доверять Владимиру Путину?» (ФОМ), однозначно указывает на сугубо негативный тренд реального рейтинга. Дело в том, что баланс этот практически всегда оставался позитивным. Когда рейтинг Путина был стабилен, например, в начале 2010 года, соотношение составляло 25% («больше») против 12% («меньше»). Когда доверие росло после спада, например, в марте-апреле 2012 года, соотношение составляло 27% против 20%. Когда рейтинг Путина снижался на протяжении 2011-го, положительный баланс планомерно сокращался, и в IV квартале вышел в отрицательную зону: 19% «больше» против 26% «меньше». Так вот, с июля 2012 года баланс опять в отрицательной зоне, а в сентябре-октябре приблизился к небывалому двукратному разрыву: 14% «больше» против 25% «меньше». Ни о какой стабилизации рейтинга здесь речи идти не может.
Но бог с ними, с рейтингами. Они уже, видимо, стали ареной нешуточной войны, и я не завидую социологам в ближайшее время. Опросы «Левада-центра» об отношении к акциям протеста дают не менее яркую картину. Несмотря на летнее затишье, пассивность оппозиции осенью и мощную пропагандистскую кампанию властей, уровень поддержки протеста остается на том же уровне, что и зимой 2011 – 2012 годов – 40% поддерживают протестующих (в Москве – 50%). Принять участие в акциях выражают намерение осенью 17%, а прошлой зимой, на пике протестов об этом заявляло 13-14% опрошенных (по России). Наконец, 63% в Москве и 67% в других крупных городах заявляют, что их не остановят сидякинские штрафы и наказания за участие в акциях протеста.
Иными словами, «Анатомия протеста-1», взбесившийся охотнорядский принтер, улюлюканье Мамонтова и тупой процесс над девушками из панк-группы – все это оказалось почти бессмысленным. Что получил Путин? Деморализацию элит, в первую очередь – столичной бюрократии и бизнеса, которые ощущают себя скорее заложниками, чем опорой режима. И – практически «ноль» в попытке развернуть негативный социальный тренд. Тренд устоял. Мамонтов способен мобилизовать обскурантов, мечтающих публично пороть девушек, но на поддержке Путина и на готовности протестовать против жуликов и воров это почти не сказывается. В этом, пожалуй, и состоит новизна социологической «картинки».
Социальные настроения таковы, что к посадкам демонстрантов в тюрьму в логике болотного дела общество отнесется резко отрицательно. Даже если демонстранты кидались асфальтом в сторону полиции. Сама конструкция, в рамках которой человека, вышедшего на митинг, могут «подловить» и посадить в тюрьму, вызывает глубокое отторжение, а путинский псевдолегализм читается здесь именно как обманный, ложный, антинародный. Население не только трепетно относится к своему праву на публичное выражение недовольства, но и с полным пониманием глядит на бросание асфальта в сторону полиции. Именно потому, что хорошо считывает логику провокации со стороны власти. Эта внутренняя радикализация протестных настроений, причем отнюдь уже не «креативного класса», описана и в последнем докладе ЦСР (см. «Новая газета», №122 от 26.10.2012).
Радикализация пропагандистских и репрессивных методов и перенесение направления главного удара с «рассерженных горожан» на левый радикализм – это попытка реакции на закрепление негативных для Путина и правящей верхушки социальных трендов. Это не наступление, а открытие второго фронта обороны. Не проявление силы, а агрессивность, призванная скрыть ее отсутствие.
