По данным Росстата, за первое полугодие 2012 года из России уехали 55 220 человек. Эта цифра — вершина айсберга, в нее вошли лишь выписавшиеся из квартир на родине. И уж точно в эту статистику не попали политические эмигранты: они покидают страну либо через границу с Белоруссией, где нет погранконтроля, либо по краткосрочным визам. Укрылся в Голландии преследуемый за нападение на химкинскую администрацию Денис Солопов, двумя годами раньше уехала невеста убитого нацбола Юрия Червочкина Анна Плосконосова, анархист Петр Рауш получил убежище в Швеции — это лишь некоторые из громких историй.

После 6 мая политические активисты начали уезжать один за другим: власти демонстрируют, что по «болотному делу» могут забрать любого, даже того, кто на Болотной не был. Так, досталось нацболу Александру Каменскому, участвовавшему в альтернативной акции на Манежной, и Олегу Архипенкову — как утверждает защита, он не имеет никакого отношения к митингам и оказался на площади Революции случайно, как раз во время этой акции. Пока из участников протестных объединений в деле фигурируют только Каменский, левофронтовец Акименков, правозащитник Кавказский, парнасовец Кривов и активистка Баронова — для остальных обвиняемых митинг 6 мая был одним из первых в жизни. Но в среде оппозиционеров уверены: скоро доберутся и до них.

В октябре обратился за статусом беженца к властям Украины еще один политэмигрант из России — Михаил Маглов . Из России он уехал за два месяца до этого, почувствовав, что ему грозит арест. Некоторое время выбирал, куда подавать документы, но за несколько дней до похищения Леонида Развозжаева обратился в HIAS.

Мы говорим с Мишей в открытом кафе на одной из улиц Киева. В незнакомом раньше городе Миша ориентируется прекрасно, но все время обновляет ленту «Твиттера» на телефоне — в режиме нон-стоп следит за российскими новостями. «Ни одного сообщения с вопросом — чего, мол, тебя нигде не видно», — слегка обиженно говорит он: о его отъезде большинство знакомых не знали. За рубежом Маглов не прекращает расследований казнокрадства чиновников и с улыбкой говорит, что в «новой России» готов стать следователем.

— Чем ты занимался в Москве до отъезда?

— Два года назад я перебрался в Москву из Омска. Я помогал с делами разным политикам, организовывал разные акции: например,с вывешиванием баннера «Путин, уходи» напротив Кремля, «Монстрацию» в Москве, кампанию против строительства кремниевого завода в Омске. Около года был волонтером «Лизы Алерт»*. Состою в «Солидарности» с момента ее основания, участвовал в создании ПАРНАСа.

— С чего началось твое участие в политике и активизме? Почему ты уехал из Омска?

— В колледже, когда надоело заниматься одной учебой, мы с ребятами создали местное молодежное «Яблоко». В нем было не больше 20 человек, но это был такой авангард оппозиционной политики в городе. Параллельно устроился в компанию «Омскнефтехимпроект», проектировал нефтеперерабатывающие заводы.

У нас шла война с начальником УВД по Омской области Виктором Камерцелем. В 2009 году у нас появился свой Евсюков — милиционер Александр Мец. Он застрелил свою девушку, друга, покончил с собой, и никто из полицейских начальников вообще не понес наказания. Мы вели кампанию за их отставку. По сто сотрудников полиции приходили разгонять наши пикеты из сорока активистов. За мной следили, в подъезде дежурили полицейские в штатском, даже избили друга, который пришел ко мне в гости, — мы довольно похожи.

— Расскажи, что ты делал на Болотной 6 мая.

— Я пришел на мирную демонстрацию. Подошел к мосту, как раз когда там все остановились. Я не участвовал в столкновениях — стоял с краю площади, у самой реки.

Как кидали камни, я не видел. Видел расколотый асфальт — мужик носком ботинка отковырял кусок, взял его в руки, и мы все, стоящие вокруг, тут же начали кричать: «Не бери камень, дебил!» Он выбросил его обратно на землю.

Все это я расцениваю как самооборону людей. Драку развязали полицейские: в полной защите, шлемах и панцирях, они молотили дубинками беззащитных людей, женщин, абсолютно не глядя, что они делают.

— Почему ты решил, что тебе грозит опасность в связи с этим делом?

— Накануне, 11 июня, когда у лидеров оппозиции состоялись обыски, я уехал готовить учения «Лизы Алерт» в лесу в Рузском районе. Вернувшись домой, узнал, что начался обыск у Навального. Потом пришла эсэмэска, что обыск еще и у Собчак — Яшин был там же. Я помчался туда и в подъезде наткнулся на майора Ревякова из центра «Э» — он потребовал мой паспорт, говорит: «О, Маглов, ты у нас тоже в списках!» Меня задержали и повезли досматривать квартиру Яшина — почему-то думали, что я там живу. У дома уже саперы с собаками, спецназ, камеры НТВ.

Главная проблема со Следственным комитетом — в их действиях отсутствует логика. Сначала они и вовсе перепутали квартиру — дом тот же, а квартира другая (27 августа суд признал законным и обыск по ордеру с неправильным адресом, и обыск без ордера по правильному адресу, позже Мосгорсуд подтвердил это решение. — Ред. ). А когда поняли свою ошибку, увезли меня в промзону на набережной академика Туполева. Оказалось, эти знаменитые двести следователей, ведущие «Болотное дело», сидят там в огромном офисном здании, видно, что они там недавно: в огромных цехах завода — столы с компьютерами, на стенах распечатанные на принтере таблички «Группа Иванова», «Группа Петрова».

Прежде всего от меня хотели услышать, как я познакомился с Яшиным, Немцовым, Удальцовым, Навальным, что делал 6 мая, видел ли людей в масках и тех, кто бросает камни. Был еще вопрос: «Кто занимался обзвоном, приглашая на марш?» При этом следователи угрожали: сейчас придет человек и даст показания, что я подкупал людей, чтобы они устроили на шествии беспорядки. И меня посадят.

Потом пошли волны арестов, меня ни на какие допросы не вызывали. И тут по месту моей прописки в Омской области пошли запросы: требовали бытовую характеристику и спрашивали, есть ли загранпаспорт. Обычно это сигнал, что человека собираются «закрывать»: так на суде по мере пресечения доказывают необходимость ареста.

— Сейчас обсуждается, честно ли уезжать в эмиграцию и скрываться.

— Уезжать из родной страны стрёмно. Но физическая потребность жить у меня стоит на первом месте, и терять здоровье, погибать в СИЗО из-за идиотов, которые стоят во главе страны, не хочется. Я уважаю тех, кто остается, но я понимаю тех, кто уехал до меня и уедет после. Для будущего своей страны я смогу сделать больше, находясь вне страны, чем в СИЗО.

— А что ты сейчас делаешь для страны?

— Я участвую в проекте Димы Гудкова «Золотые крендели» — расследую то, как депутаты-единороссы укрывают свои доходы.

— Как ты ощущаешь себя здесь, за границей?

— Херово. Это не моя страна. Я тут никого не знаю, не знаю иностранных языков. Все, что меня интересует, — в России.

— После похищения Леонида Развозжаева ты боишься, что с тобой могут сделать что-то подобное?

— Боюсь. Потому что похищение Развозжаева и его вывоз из страны, по моему мнению, происходили при участии украинских силовиков. Но, думаю, со мной будет сложнее, потому что я вступил в процедуру получения статуса беженца и по линии ООН, и в местной миграционной службе. К сожалению, это вынужденная мера — я не очень доверял Украине и не стал доверять сильнее.

— Что должно случиться, чтобы ты вернулся в Россию?

— Путин должен уйти. «Болотное дело» связано с конкретными амбициями конкретного человека.

^{* «Лиза Алерт» — добровольческий отряд, который занимается поиском людей, потерявшихся в лесу или в городе.}

#

Миша — не единственный российский политэмигрант в Киеве. Дженни Курпен , журналистка «Граней.ру», и ее молодой человек Алексей Девяткин — член «Другой России» — в Украине с 20 июня. На встречу к нам они пришли с рентгеновскими снимками легких: сбор документов на статус беженцев предполагает диспансеризацию. Прежде чем приютить, мигрантов проверяют на туберкулез, гепатит В, сердечные заболевания. В украинском отделении HIAS — международной организации, помогающей беженцам, — молодые люди в мельчайших подробностях рассказывали о том, что сподвигло их уехать. На слово в HIAS верят, но полезно предъявить публикации в СМИ о вашем преследовании.

6 мая Дженни и Лешу задержали недалеко от площади Революции, на альтернативной акции нацболов, после которой и арестовали Каменского и Архипенкова. Дженни не стала пользоваться статусом журналиста, чтобы выбраться из автозака: предпочла снимать, как били там людей, пока ей не сломали камеру. После возвращения домой в Нижний Новгород молодым людям подкинули в почтовый ящик записку: «Вам конец», названивали по местам прописки, следователи звали «пообщаться». После ареста Каменского Дженни и Алексей решили уехать.

Украина предоставляет статус беженца примерно 5% желающих, но у молодых людей не было загранпаспортов, чтобы уехать дальше. «Можно было бы, конечно, приехать в Европу нелегально, посидеть в миграционной тюрьме, но это неинтересно», — шутит Дженни. Она знает английский, французский и даже немного грузинский. У Леши с языками плохо. Впрочем, оба надеются работать в России удаленно — Алексей сохранил место в пресс-службе «Другой России».

**Дженни: ** Для нас отъезд значит «Мы провели мусоров». Садиться за дело, в которое ты верил, которое планировал, — это одно. Но сидеть по абсурдному делу…

**Алексей: ** Глупо сидеть, если ты там не был и не участвовал вообще. В Киеве чувствуем себя нормально. Жилье нашли, заработок тоже есть. Если Украина откажет нам в статусе беженцев, то на примете есть несколько стран, готовых принимать политэмигрантов, — Америка, Швеция, Голландия… Мы хотим остаться на этом материке, поближе к России.

**Дженни: ** Самое странное здесь — что за тобой не ходят, не следят. Отъезд — это, возможно, надолго, но не навсегда. Еще пара таких приговоров, как Таисии Осиповой… Люди же не вечно смогут это терпеть.

# Сидеть или уезжать?