Наговорено о деле Pussy Riot, кажется, сверх всякой меры. От «поругания святыни» (произносимого с подлинно исламской яростью) до канцелярского «наказание не соответствует преступлению». От брезгливого презрения к «пуськам» до восхищения ими «как святыми». От «конфликта цивилизаций» (из ответа МИД РФ на международное возмущение уголовным преследованием) до бесчинств «крайнего либерализма» (из отзыва протодиакона Андрея Кураева). Все, что можно, вроде бы уже сказано, а вот не покидает меня ощущение, что чего-то самого важного во всей этой разноголосице нету. Но чего?
Мне всегда в таких случаях приходила на помощь история. Первым, впрочем, вспомнил о ней тот самый ученый диакон, ратующий против либерализма. «Не делайте из них Засулич», — настойчиво увещевал он своих разбушевавшихся единомышленников.
ОПРАВДАНИЕ ЗАСУЛИЧ
При чем здесь, казалось бы, бедная Вера, «капитанская дочка», как ее прозвали (она действительно была дочерью капитана Ивана Засулича)? Ее дело отгремело давно, почти полтораста лет назад. По здравом размышлении понял я, однако, что ученый диакон прав —и по всенародному звучанию, и по неоднозначности преступления, и по ошеломляющей разноголосице откликов, и в особенности по тому, насколько вопиюще наказание не соответствовало преступлению, случай PussyRiotдействительно напоминает легендарное дело Веры Засулич. Мало того, напоминает он его и по возможным историческим последствиям, которых так боится упомянутый диакон.
Вкратце состояло это дело в том, что Засулич стреляла в петербургского градоначальника Трепова —и присяжные признали ее НЕВИНОВНОЙ. «Преступница», — говорили о ней одни. «Героиня», — говорили другие. Интрига заключалась в том, что правы были и те и другие.
Засулич действительно преступила все законы, божеские и человеческие. И она действительно совершила акт «трогательного самопожертвования», как описал ее поступок впоследствии председательствовавший на суде А.Ф. Кони. Она вступилась за честь неизвестного ей арестанта, которого Трепов приказал ВЫСЕЧЬ РОЗГАМИ за то, что тот не снял перед ним шапку. Да, подпустили бы ее близко к Трепову, она, возможно, дала бы ему публично пощечину. Но знала, что не подпустят. Оставалось стрелять —несмотря на то, что светило ей за этот выстрел по меньшей мере лет 20 каторги. Да, сказала она на суде, протестовала против полицейского произвола. И против системы, сделавшей этот произвол возможным («против царя», уточнил впоследствии Кони). Но разве все это ее извиняло?
Преступница? Да. «Тургеневская девушка», какие, похоже, бывают только в России (поверьте мне, я сам на такой женился), готовая пожертвовать собой ради ЧЕСТИ другого? Да. Вот перед какой немыслимой дилеммой стояли тогда присяжные. Какое решение приняли бы на их месте вы?
« C ИСТЕМА» ПЕРЕД ВЫБОРОМ
Как бы то ни было, они приняли решение. Единогласно. И это решение словно высветило для меня то, чего недоставало во всех разноречивых суждениях о деле PussyRiot. Ведь те присяжные оказались перед дилеммой не только юридической (закон требовал одного, а справедливость другого), но и политической: правомерна ли система власти, неминуемо воспроизводящая такие дилеммы? Другими словами, воспроизводящая произвол тысяч маленьких самодержцев на всех уровнях власти —от градоначальников, таких, как Трепов, до гоголевских городничих? Вот на какой вопрос на самом деле отвечали присяжные.
И оправдав Засулич, они ответили на него громко и ясно: нет, не правомерна. Не хочет больше Россия мириться с произволом самодержавия! Такой вот грозный сигнал тревоги послали они власти. Да, страну можно изнасиловать, можно придушить, но кончится это плохо, кончится катастрофой —и для власти, и для страны. Но разве не тот же сигнал послали власти PussyRiot? Разве не это имели они в виду, моля Богородицу «Прогони Путина!»? И разве не это подчеркнула в своем последнем слове Мария Алехина: «Говоря о Путине, мы говорили о СИСТЕМЕ, которую он создал»?
Так или иначе, во второй половине XIXвека вердикт присяжных по делу Засулич поставил самодержавие перед решающим выбором. Оно могло начать закручивать гайки, насилуя страну и превращая ее в полицейское государство. Но могло заняться и тем, с чего следовало начинать еще в 1856 году, после капитуляции в Крымской войне, —постепенным демонтажем системы произвола. На первый путь толкала ее бюрократия во главе с председателем Святейшего синода РПЦ К.П. Победоносцевым, толкали генералы, на второй — либералы.
Еще тогда ведь, в 1850-е, когда готовилась крестьянская реформа, писал Алексей Унковский, предводитель тверского дворянства и лидер тогдашних либералов: «Крестьянский вопрос касается уничтожения не только крепостного права, но и всякого вида рабства». Тогда самодержец послушался генералов. Но и в конце 1870-х, о которых речь, еще не было поздно, и тогда не добивалась еще «Народная воля» ничего, кроме конституции, то есть все того же «уничтожения всякого вида рабства».
Даже 2 июля 1881-го, уже после цареубийства, она так протестовала против покушения на президента США Гарфилда: «В стране, где свобода личности дает возможность честной идейной борьбы, политическое убийство есть проявление того же духа деспотизма, уничтожение которого мы ставим своей задачей. Насилие имеет оправдание, только когда направляется против насилия». Как видим, вовсе не борьбе против капитализма посвящали свою жизнь — и смерть — тогдашние террористы, всего лишь свободе «честной идейной борьбы».
ТРАГИЧЕСКОЕ НЕДОРАЗУМЕНИЕ
И представьте себе, сигнал присяжных по делу Засулич был тогда услышан. С обычным, конечно, для российской власти опозданием, но услышан. Словно глаза вдруг открылись у Царя-освободителя, успевшего запятнать свое долгое царствование многими и многими актами насилия и произвола. На этот раз, однако, выбор между генералами и либералами он сделал правильный —в пользу «честной идейной борьбы». В пользу, иначе говоря, демонтажа самодержавия, единственно способного тотчас выбить почву из-под ног террористов. Увы, на этот раз опоздание оказалось роковым.
Вот как это было. Утром 1 марта 1881 года Александр IIподписал конституционный проект, представленный ему либеральным правительством М.Т. Лорис-Меликова. Подписал, полностью отдавая себе отчет в том, что делает. Согласно присутствовавшему на этой церемонии военному министру Дмитрию Милютину, царь сказал тогда своим сыновьям: «Я подписал это представление, хотя и не скрываю от себя, что мы идем по пути к конституции».
Другое дело, что у террористов, взорвавших тем же вечером его экипаж, не было никакой возможности знать, что они потеряли в этот день могущественного союзника, а Россия — последнюю надежду избежать катастрофы. Я не знаю во всемирной истории другого такого трагического недоразумения. Во всяком случае такого, что обошлось бы великой стране в целое столетие беды, разорения и ужаса, включая ГУЛАГ.
ПОВОРОТ
И подумать только, что именно воля одного человека так круто развернула курс страны — от надежды к отчаянию, и потом к катастрофе. Я говорю о Константине Петровиче Победоносцеве, наставнике туповатого Александра III, вовсе и не предназначавшегося в наследники Царю-освободителю и попавшему на престол случайно, благодаря преждевременной смерти старшего брата, наставником которого был Василий Ключевский. Вот так несчастливо сошлось все тогда для России.
…Несколько недель спустя после смерти Александра II правительство Лорис-Меликова подало в отставку и — «Победоносцев над Россией простер совиные крыла». Это Александр Блок. Все большие поэты у нас немножко либералы. Но вот отзыв о Победоносцеве самого, пожалуй, непримиримого врага либерализма Константина Леонтьева: «Он не только не творец, он даже не реакционер в тесном смысле этого слова; мороз, я говорю, сторож, безвоздушная гробница; старая невинная девушка и больше ничего». Если даже Леонтьеву, «реакционеру в тесном смысле этого слова», было смертельно тоскливо жить под совиными крылами Победоносцева, представьте, каково это было другим.
Спора нет, строились железные дороги и броненосцы, открывались банки, отменялись подати, люди по-прежнему влюблялись и рожали детей, были счастливы и несчастливы, жизнь продолжалась. Но тоскливое ощущение удушья, ощущение, что страна идет в никуда, отчаянно отставая от мира, не покидало мыслящую Россию до самой революции 1905 года, когда разжались, наконец, тиски четвертьвекового тандема РПЦ и самодержавия, превратившего великую страну в «безвоздушную гробницу». Времени наверстать упущенное, однако, уже не было.
ВОЙНА
Статистика впоследствии подтвердила: роковой тандем этот действительно оставил страну вопиюще отсталой. Единственная среди великих держав Европы, она была неграмотной. Во всяком случае, если верить компетентному исследованию Ольги Крисп, уровень грамотности в России накануне войны был «значительно ниже, чем в Англии XVIIIвека».
И если Бисмарк гордился тем, что своими военными успехами «Германия обязана немецкому учителю», то Александра III, несмотря на то, что он с первых дней своего царствования определил именно Германию на должность противника в будущей войне, «русский учитель» не заботил. Судите сами. В Японии на тысячу населения приходилось тогда 2,8 учителя, в Англии —4,4, во Франции —4,8, в США —5,7. В России их было 1,1.
Отсталость была чудовищная. Даже просто военная. Несмотря на замечательный экономический подъем после 1905 года, в России все еще добывалось в 1912 году лишь 13% угля, добываемого в Германии, и выплавлялось лишь 26% стали по сравнению с будущим противником. И протяженность немецких железных дорог на порядок превосходила протяженность российских (10,6 к 1,1). Короче, избежать войны с Германией было sinequanon(необходимое условие, лат. — Прим. ред. ) для России.Я не говорю уже, что делить им было решительно нечего. Тем более что Германия была крупнейшим торговым партнером Российской империи. Но воля самодержца была законом. Такая была система.
И преодолеть отравленное идейное наследство уже почившего в бозе тандема Россия за оставшиеся 9 лет не смогла. А наследство это обрекало ее на войну с Германией, на поражение и на катастрофу 1917-го.
И все потому, подумайте, что наследники Царя-освободителя отказались исполнить его завещание и принялись насиловать неграмотную страну. Упустили время. В 1917-м власти противостояла уже не «Народная воля» с ее простодушным требованием «честной идейной борьбы», а партия большевиков с ее проектом мировой революции, требовавшим переломить Россию через колено.
АНАЛОГИЯ
Еще товарищ Сталин учил, что все исторические аналогии хромают. Но все-таки, все-таки прав ведь ученый диакон: началось-то все и впрямь с ошеломительного вердикта присяжных по делу «капитанской дочки», с сигнала тревоги, который они послали власти. Они не молили Богородицу «прогнать царя», но они единодушно проголосовали против архаической системы, чреватой произволом. Сигнал, однако, был тот же, что и у наивной мольбы PussyRiot: не хочет больше Россия самодержавия.
И они, те присяжные, угадали: не хочет. Чтобы сохранить самодержавие (на современном жаргоне «ручное управление»), пришлось наследникам Александра II превратить страну в «безвоздушную гробницу». Так ли уж нелепо в этом случае спросить: а что если и **Pussy ** **Riot ** угадали ? Я не уверен, что та же Мария Алехина, когда говорила в своем последнем слове о «системе, созданной Путиным», когда-либо слышала о деле Засулич и тем более о выборе, перед которым поставил самодержавие вердикт присяжных по этому делу. Но она ведь поставила «систему, созданную Путиным», перед тем же выбором.
Вот почему важно, чтобы за шумихой о «поругании святыни» и о «наказании, не соответствующем преступлению», не утрачена была суть дела —вызов новому самодержавию. Нет сомнения, страну можно изнасиловать. Для того, однако, и написал я это эссе, чтобы показать, что из этого получается.
