В представлениях о будущем разброд: либо режим рушится и вот-вот падет, либо… Во власти свой набор эмоций: от панической решимости до решительной паники. Все уже поняли: эта история просто не кончится. Люди живо интересуются, как и что будет потом, а про это у нас либо ничего не говорят, либо высказывают торопливые пророчества, пугающие революциями и новыми превращениями государства-люмпена.

О революции

Это звонкое слово до сих пор вызывает отклик в сердцах, смятение в душах и помрачение в умах. Обычно подразумевают типовой бунт с захватом «центрального офиса» и насильственной сменой власти, забывая о революциях в науке и технологиях, в военной сфере, в экономике и геостратегии, в сознании и средствах его массового поражения. А зря: все это связано. Под «социотрясением» поверхности (Б. Грушин) происходят глубинные, порой тектонические сдвиги, и мы тут не исключение. Просто не надо так увлекаться оперативной политикой и быстрой событийностью, которую Ф. Бродель называл «пылью истории».

Это меняет горизонт и оптику зрения. Если Владимир Владимирович Путин, 1952 г.р. от Р.Х., хуже редьки надоел значительной и пусть даже «лучшей» (В. Сурков) части общества, это еще не повод выламывать булыжники из мостовой. Если, как теперь модно самовыражаться, разногласия с режимом сугубо эстетические или стилистические, то самый адекватный сейчас — альбатрос революции Лимонов, на театр власти отвечающий стильным троллингом.

Однако дело серьезнее. Замеры инновационной динамики показывают, что даже в меру прогрессивное человечество уже впало в перманентную революцию, которой грезил Троцкий. Наркомвоенмор нервно курит, переворачиваясь в гробу вместе с вождями пролетариата. Мы же, наоборот, уверенной поступью движемся к культурной контрреволюции. Все начало нового тысячелетия и нового века Россия тыкалась в унылую «стабильность», как черепаха в стекло аквариума, а теперь ее и вовсе разворачивают ровно против хода времени.

Есть страны, которые все изобретают, и есть, которые все производят. Есть страна, которая ничего не изобретает и не производит, а лишь качает и гонит. Скоро первые и вторые изобретут и произведут нечто (в прототипах уже), после чего третьи станут лишними, и тогда эти миры сомкнутся над нами, причем даже без передела территории и войны за «российское наследство». Остатки человеческого капитала вывезут сами себя, и на этой части суши останется одичалое племя, вожди которого будут форсить айфоном прошлого поколения и винтажной «Калиной».

Выход предполагает два эпизода. Прежде чем куда-то двигаться, надо еще обеспечить саму возможность выбора и смены курса. Сейчас в управлении все переклинило, и эта красивая глиссада ведет прямо на историческую помойку. Поэтому сначала разворот с выходом из пике, а уже затем набор скорости и высоты. Сначала возвращение политики в собственном, почти шмиттовском смысле слова — а уже затем решение «исторических задач». Нынешняя конструкция их не решает и не решит, из истории она выпадает, но не в атемпоральный постмодерн, а в дерьмо: отстой цивилизации — естественный продукт некультурного метаболизма.

У этих стадий разное отношение к революционности, особенно в отношении формы процесса и его содержания: бывают исторические переходы, революционные по глубине и масштабам изменений, но счастливо избегающие привычных для революций катастроф («ре-эволюции». — А. Ксан). В начале 1990-х Россия пережила слом, близкий к истматовской смене формации. Обустроить рынок и свободу на руинах СССР оказалось не проще, чем впервые в истории мира создать плановую экономику и монопартийную деспотию. Сейчас хуже. Сменить «вектор развития» (хотя какое тут к черту развитие!), перейти от экспорта ресурсов и перераспределения к производству и массированным инновациям — это будет драма посильнее, чем «великий перелом» Сталина или Гайдара. Преодоление собственной истории, исход целой цивилизации экспорта льна и пеньки…

На этом фоне уже не так важно, в какой именно форме произойдет отключение инерции: демонтаж и реформа, простая или бархатная революция, удачный мятеж или дворцовый переворот (вариант «табакерка в висок» исключается за экстремизм). Как говорит художник Пчельников, я человек принципиальный, мне все равно. И это правильно: речь только о начальной точке движения.

Форма перехода зависит от времени старта: чем раньше, тем мягче. Уже зашло довольно далеко, но еще остается вариант компромисса с переходным элитным ядром, разменивающий начало трансформации на гарантии безопасности участникам пакта. Такие политические шарниры беспринципны, но вовсе не обрекают на половинчатость будущих преобразований. Точно так же, как революции не гарантируют прорыва именно вперед. В астрономии (откуда термин) «революция» означает возвращение планеты на круги своя. История эту модель подтверждает (если, конечно, это не срыв через реставрацию назад и вниз).

И наоборот: чем дальше, тем жестче. Когда другого выхода не останется, придется утешать себя тем, что крайне неприятное спасает от кошмара вовсе без краев, как гнойная хирургия от гангрены. Но и здесь не надо так нервничать от воображаемого запаха крови и разрухи: бывает и без фанатизма.

Но для начала надо хотя бы сесть лицом по ходу движения — разобраться с идеологией.

О государстве

Смелые умы договорились до правки Конституции и едва ли не учреждения в России новой государственности. Но это будет «прорыв» все в том же тупике: в разговоре вовсе отсутствуют до- и постконституционные поля.

Мнение, будто срыв в авторитаризм заложен в действующей Конституции, — надсалатный миф. Никто не удосужился показать, на основе какого положения и с соблюдением какой конституционной нормы осуществляется этот дрейф через феодализм в деспотию. Зато для власти создается алиби: она себе это позволяет, ибо Конституция такая. Переключать внимание с нарушений Конституции на ее якобы авторитаристский строй — не самая умная и своевременная находка.

Но здесь кроется и более опасная ловушка, даже две.

Порвав с предыдущей эпохой, мы это зафиксировали формально и отчасти технологично (прямое действие) в Конституции, но без доконституционного документа идеологического уровня. Э. Соловьев показал, что Всеобщая декларация 1948 года была еще и клятвой народов впредь не допустить катаклизмов, подобных истории с фашизмом. В России более литературной и историософской, нежели формально-правовой, декларация была бы тем более кстати — и в менее лапидарном формате, чем в документе ООН (его установочная часть имплементируется в Конституции государств). Каждый, кто сейчас ссылается на букву и дух Основного закона, вынужден этот самый дух из текста экспортировать и реконструировать, с чем одни поздравляют, а другие посылают: всю идеологию в юридический документ не впихнешь. Декларация, конечно же, мало кого остановит, но было бы сложнее утопить дискуссию в казуистике, а цинизм антиконституционного преступления проступал бы отчетливее.

Однако главные ловушки — в постконституционном поле. Если люди плюют на Основной закон, открыто нарушая и на корню переписывая нынешнее законодательство, то почему они не проделают то же самое и с новым? Что помешает повторить опыт под равнодушным, а то и поощрительным взором «большинства» — реального или фальсифицированного?

Проблема власти, государства, статуса народа — это бездонный сундук, открыв который, мы пока схватили только то, что сверху. Еще есть практики повседневности и микрофизика власти, снизу и изнутри определяющие среду, в которой большая политика реализуется. Думать, что страна изменится без сильного движения в этих слоях, — жестокий самообман.

Еще сложнее с федеральными отношениями, с самим типом сборки этой государственности, с выбором в спектре между империей, нацией-государством, республикой… Хотя, в отличие от увлекающихся этой темой, боюсь, что пока Россия — это скорее магнит, сохраняющий полюсность при распиле на сколь угодно малые кусочки: она останется империей даже при сжатии до границ Московской области. Что же до аккуратного развала на цивилизованные части, то это идея теоретически правильная, но пока практически нереализуемая и политически проигрышная, даже самоубийственная. Агрегат заминирован и весь в ловушках.

Но если этим не заниматься, мы так и утонем в откровениях В. Пастухова, считающего, что это слабое государство надо сделать большим, больше нынешнего, и выходить из коллапса его же силами. Привычная мечта этатиста и обычная каша: надо менять не людей, а систему, поэтому сменим диктатуру на диктатуру, там придут новые люди из правильного меньшинства, и вот они… Какая-то унтер-офицерская, вдовья логика. Комментаторы правы: если бы про Конституцию такое наплел студент — отправили бы домой учить материал. Фраза «Либерализм встроен в конституционный порядок, а не наоборот» рождена вовсе под грибами. Но это популярно. Если по-простому, весь этот культ чистой воли и авторитарных решений косит подпарасемито-хтонический деционизм натурализующе-дегенеративного типа (М. Хайдеггер). Но если по науке, то сквозь узнаваемый теоретический базис фашизма здесь пробиваются установки совсем иных политических желаний. Так бывает, когда одним актом хотят удовлетворить либералов и фанатов порядка.

О времени и о себе

Однако все эти углубления не должны портить политический момент. Все должно развиваться ступенчато. Кто-то заметил: глупо приставать к людям с требованием «позитивной программы», когда они в кои-то веки объединились, чтобы для начала убрать с дороги дохлую лошадь. И это правильно: отрицания (системы запретов) всегда проще объединяют людей, чем проекты. Мы тут скоро на одном дыхании получим новую историческую общность — имени «России без Путина» уставший народ России.

А вот от пророков революции требуется сценарий. Проваливается Олимпиада и под провокацию на Кавказе в Москве вводят ЧП? К протесту присоединяются пострадавшие от реформы пенсионной системы? Старца калечит отмороженный омоновец, который хочет квартиру, тачанки перегораживают Рублевку и блокируют кортеж, «Аврора» через Яузу входит в Москву-реку, женский батальон штурмует шестой корпус Кремля, оформляется аппаратно-силовая альтернатива, блокирующая военный ответ, толпа захватывает Думу, ГУМ и «Останкино», обалдевшая страна застывает у экранов с Навальным и Миловым, а в это время, прочерчивая ночное небо, в сторону государственной границы движется силуэт стерха в женском платье на дельтаплане с ручным приводом… Или целый клин? Вы об этом мечтали?

Спасение в другом. Защиту чувств верующих надо всемерно развить: посчитать, сколько раз и как их оскорбили, а затем транслировать ту же бескомпромиссную логику на всех, чьи чувства, достоинства и права ежедневно и ежечасно в миллионах эпизодов попирает эта власть, не боящаяся греха, ненависти современников и презрения потомков. Именно эти права и надо бросаться защищать, чтоб выдернуть страну из колеи отставания.

Для самого режима это тоже было бы полезнее, чем нормотворческая активность на Моховой, все более похожая на тщательно продуманную и грамотно скоординированную судорогу.

Компромисс не так уж нереален, если учесть, что с изменением ситуации эта власть все менее будет заслуживать того, чтобы за нее цепляться. Это до сих пор Путин катался на галерах, как китайская принцесса по озеру, вся в цветах и под музыку. Будет много хуже. ГКЧП тоже легко сдал власть, которая уже тогда не казалась подарком.

Сейчас все будет зависеть от времени. Либо Путин вовремя уйдет, сохранив остатки политического лица и предоставив другим разбираться с кризисными плодами правления. Либо досидит до обвала, когда страну, встававшую с колен на четвереньки, будет уже не поднять, но зато в этом коллапсе впервые начнется серьезное разбирательство с российской государственностью, народностью и духовностью. Суицид во имя будущего — чем не национальная идея!