Камила —красавица. Она в джинсах и кроссовках, что выгодно подчеркивает длину ее ног. Лицо без косметики: высокие скулы, миндалевидные глаза, четко очерченные губы. Темная шатенка, очень стильная короткая стрижка. На первый взгляд ей максимум лет 30. На второй — 35, если сильно придираться. Камила — приходской священник в тюремной церкви. Тюрьма в Дании, в городочке Ринге. Когда делегация «Руси сидящей» пришла к ней знакомиться, она деловито рассказала о тюремном храме, о прихожанах (мусульмане тоже ходят — посмотреть и поговорить после службы, Камила не против), о своем образовании, о семье. Потом мы долго ходили по тюрьме вместе с седовласой маленькой женщиной в вязаной зеленой кофте — это тюремный начальник Бодил Филип, 40 лет в пенитенциарной системе, форму принципиально не носит, как и другие тюремные начальники, потому что считает: любая униформа увеличивает расстояние между людьми. Потом мы попросили у Бодил Филип разрешения фотографировать. Бодил разрешила, предупредив, что мы можем снимать все и всех, кроме осужденных — они должны дать согласие на съемку. А охрану и все остальное — сколько хотите. И вот вам еще открытки — общая тюрьма в Ринге с высоты птичьего полета. Мы обомлели: и снимать можно, и план тюрьмы дают, и в комнату с мониторами и дежурными запросто запускают, а на входе даже документов не спросили. «А зачем? — удивилась нашему вопросу про документы Бодил Филип. — Вы не похожи на преступников». Хм. Половина нашей делегации была осуждена в РФ на длительные сроки — например, Светлана Бахмина или Инна Бажибина. А другая половина имеет уголовные дела — у кого закрытые, у кого нет. Мы немедленно сообщили об этом Бодил Филип, она посмотрела на нас с сочувствием: «Я слышала о ситуации в России». Деликатный ответ, ничего не скажешь.
В общем, через несколько часов после встречи с удивительным священником Камилой нам разрешили снимать. И мы захотели вернуться в тюремную церковь, чтобы Камилу запечатлеть. Датчане удивились нашему желанию: эка невидаль, женщина-священник. Ну, красотка — в Дании много красоток. Ну, в джинсах — так не в сутане же ей ходить, это не самая удобная одежда. Оказалось, что рабочий день Камилы давно закончился, и она уехала домой. Мы откровенно расстроились. Начальница тюрьмы, видя такое дело, сказала нам: «Я позвоню Камиле, и если она не очень занята, попрошу ее вернуться». Камила вернулась довольно скоро, тоже удивленная нашим интересом к ее скромной персоне, и кажется, так и не поняла, что я не шучу, объясняя ей, почему в России ее давно бы распяли.
Я часто езжу по тюрьмам: в России — при отчаянном сопротивлении ФСИН, в других странах — по приглашению тюремных ведомств. Общаюсь с зэками. И вот что я вам скажу: настоящие преступники везде одинаковые — и здесь, и там. Те еще отморозки встречаются: и хитрые, и злобные, а в Дании в строгой тюрьме, где сидят пожизненные (типа нашего «Белого лебедя» или «Черного дельфина»), я со многими зэками не рискнула бы не то что заговорить, а вообще приблизиться — в России мне пока такие страшные не попадались.
Но Россию от других стран отличают две вещи. Первое — количество сидящей интеллигенции и представителей креативного класса. В других странах этого почти нет, а настоящим мошенникам (например, строителям пирамид или хакерам) создают условия, в которых они могут быть хоть немного полезны обществу. И, конечно, тюремщики не понимают там наших вопросов про невинно осужденных: «Что происходит, когда выясняется, что произошла судебная ошибка и человек сидит зря, когда международный суд, например ЕСПЧ, начинает заниматься делом вашего сидельца?» — они не сталкиваются с такими проблемами, во всяком случае, так массово, как у нас.
Второе — сами тюремщики. В каждой стране я спрашиваю тюремных докторов, начальников, простых служащих, зачем они работают именно в тюрьме. Кто-то объясняет долго, кто-то коротко; одним словом общую мысль выразил начальник строгой тюрьмы (вот как раз типа «Белого лебедя») Юрен Бан: «Престиж». То есть служение обществу на одном из самых сложных и проблемных участков. Общество это ценит и уважает такой выбор.
А у нас работать в тюрьму идут от безнадеги. Идут, ненавидя зэков, свою работу, зарплату, коллег и начальство. Вот в «шестерке», в московском СИЗО в Печатниках — зарплата у дежуров по 10 тысяч, с квартирами обманули, не дают, живут немолодые бабы-дежуры в общаге, все подрабатывают, одна корпусная — и я ее знаю — дежурной в метро у эскалатора работает сутки через трое. Другая (она сейчас увольняется, хороший, кстати, человек) говорит: «Да я здесь два срока за убийство отмотала» — про свой стаж. Люди темные, необразованные, кто во всем виноват у них? Зэки, конечно, — наворовали, а дежурным корпусным теперь квартиры не дают. Поощряются ненависть и вранье. Я спросила у Юрена Бана, который долго и подробно рассказывал нам про пронос наркотиков в свою тюрьму и про то, что члены банды «Ангелы ада», которые у них сидят, контролируют других заключенных, — зачем он нам это рассказывает? В России ни один начальник не признается в подобных проблемах. «Зачем я буду врать? — удивился начальник тюрьмы. — Могут узнать журналисты, и тогда у меня будут проблемы. В главном тюремном ведомстве должны знать правду, чтобы преодолевать проблемы и помогать мне работать. За правду не ругают». Да ну? А у нас наоборот.
