СюжетыКультура

От додекафонии до малограмотности

Книжная ярмарка-2012: что вышло в свет?

Этот материал вышел в номере № 103 от 12 сентября 2012
Читать
Сентябрьская Книжная ярмарка на ВВЦ год от года проходит все спокойнее и респектабельнее. Следует признать: она полностью утратила прежнее сходство с кипучим пристанционным рынком, где роль цыганок играли детективщицы и авторессы эзотерических брошюр, а роль контуженных в камуфляже — радикал-патриоты и борцы с масонством...

Сентябрьская Книжная ярмарка на ВВЦ (по полному паспортному имени — Московская Международная книжная выставка-ярмарка) год от года проходит все спокойнее и респектабельнее. Следует признать: она полностью утратила прежнее сходство с кипучим пристанционным рынком, где роль цыганок играли детективщицы и авторессы эзотерических брошюр, а роль контуженных в камуфляже — радикал-патриоты и борцы с масонством.

Одна из причин обновления: колоссальный переворот на книжном рынке России явно завершен. Социальные кошмары 1990-х стали новыми предлагаемыми обстоятельствами. Двух-трехтысячные тиражи качественных книг — новой нормой. На круглый стол газеты «Книжное обозрение» «Снижение грамотности населения и социально-культурная ответственность издательств» на ММКВЯ-2012 пришло душ пятнадцать (от чего тема дискуссии не стала менее ключевой для настоящего и ближнего будущего). Спикеры круглого стола признавали: грамотность в РФ падает отчаянно, вплоть до орфографических ошибок в классных журналах. Но тут же оговаривали: хорошо было издателям позднесоветских времен нести свою социальную ответственность — при таком-то бюджете на редактуру, корректуру и службы проверки…

Тем не менее: на ММКВЯ-2012 читатели толпились у стендов. Шли встречи с поэтами разных поколений — от Игоря Губермана до Веры Полозковой. Впервые прошла концертная программа ярмарки на Крымском Валу, в парке «Музеон» возле ЦДХ. Завершала программу встреча Бориса Акунина с читателями. Там же, на Крымском, выступил в роли диджея Фредерик Бегбедер.

Франция была страной — почетным гостем ММКВЯ. На ярмарке представили литературное расследование Жан-Клода Перрье «Загадка Сент-Экзюпери». С читателями встречались авторы бестселлеров: Мари Дарьесек, прославленная хлесткой книжкой «Хрюизмы» — о превращении продвинутой барышни в свинью; Гийом Мюссо — автор мистических триллеров. Были и встречи более старомодного формата: лекции французских историков о Бонапарте, презентация философского трактата Андре Мальро «Голоса тишины».

Профессиональную общественность волновал вопрос о разделении издательства АСТ на несколько брендов. Всё выше — от ярмарки к ярмарке — становится удельный вес дискуссий об электронной книге и форматах ее существования: на ММКВЯ-2012 они вылились в жесткий спор между издателями и библиотекарями о правах на цифровые версии свежевышедших книг.

…Вот еще тенденция. Профессионалы стыдливо говорили друг другу: «Ну вы же понимаете: главное выйдет в декабре, к ярмарке Non/fiction». Тем не менее: и среди новинок сентября есть очень достойные издания.

Сквозной их темой можно назвать подведение итогов XXвека. Хотя бы — освоение ХХ века как поля уже исторического. В глаза бросается обилие биографий и мемуаров: изучение века в лицах. С интересом ждали книгу Кеннета Славенски «Дж. Д. Сэлинджер. Идя через рожь» (М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2012). 500-страничная биография великого затворника добротно излагает его путь: от корней семьи, уходящих в черту оседлости Российской империи (Шимон Залингер, дед писателя, покинул ее в 1881 году), через юношескую любовь к Уне О’Нил, дочери Юджина О’Нила и будущей жене Чарли Чаплина, через дружбу со взбалмошной барышней, ставшей прототипом Холли Голайтли в «Завтраке у Тиффани» (прототип мирно дожил на Манхэттене до 2003 года!) — к Сэлинджеру на Второй мировой, участнику высадки в Нормандии и боев в Арденнах, к Сэлинджеру-прозаику и его философским взглядам, к инкарнациям Холдена Колфилда в интернете.

По трагически выразительному совпадению — в канун той же ярмарки вышла биография другого великого затворника. Русского. Том «ЖЗЛ» «Варлам Шаламов» написан Валерием Есиповым. Достойно и усердно проработан исторический фон: раздавленная Советами Вологда начала 1920-х, кипучая, пронизанная бодрым духом доносительства студенческая Москва конца 1920-х, бдительная борьба с детьми лишенцев в высшей школе (у-у, какие доносы писали на Шаламова, сына священника, однокурсники — и какую благополучную жизнь оные однокурсники прожили!). И далее — по всем кругам шаламовской судьбы.

С биографиями писателей «начала» ХХ века странно монтируются в разуме читателя мемуары писателей «конца» столетия — и русская проза начала ХХIвека. По тональности, по утрате напряжения, ярости сопротивления… просто опера «Погибшая сила». Подчеркнуто спокойны и лаконичны до разреженности воспоминания Сергея Гандлевского в новой книге «Бездумное былое» (М.: Астрель, 2012). Лучший эпиграф к ней — цитата из эссе Льва Лосева, вынесенная на обложку: «Гандлевский превратил однообразие и скудость советской и постсоветской жизни в лирику высочайшей пробы и добился этого поистине минималистскими средствами».

Столь же оцепенело-спокойна по интонации новая книга Андрея Дмитриева «Крестьянин и тинейджер» (М.: Время, 2012). Маленький роман о девятнадцатилетнем москвиче конца 1990-х, который скрывается от военкомата в рухнувшей (похоже, безвозвратно) деревне Средней полосы, — очень плотен по качеству прозы, очень точен по интонациям, по инструментовке речи полумафиозных порученцев, секретарш уездного начальства, заезжих охотничков, московских пенсионеров из блистательных когда-то шестидесятников, плакальщиц на похоронах в райцентре. Хроника распада и смертей безысходно мрачна. Внешняя ее причина видна отчетливо: «Если о нас когда-нибудь напишут священное писание, там будет так написано: Иван споил Ерёму, Ерёма споил Фому, Фома споил Никиту и братьев его. Михаил споил Василия, Василий, тот — Елену, а уж Елена — та споила всех остальных… На этом наше священное писание закончится, потому что писать его будет больше некому и не о ком». Но есть и более глубокая: по Дмитриеву — изгрызен ХХ веком, распался в прах какой-то узел общего смысла, державший «одну шестую»…

Разделять эту рабочую гипотезу очень не хочется. Но изложена она хорошей прозой.

Так же трагична посттравматическая повесть Игоря Вишневецкого «Ленинград». Лаконичная проза, получившая премию «НОС»-2012, вышла отдельным изданием в том же «Времени». Музыковед, автор новой биографии Сергея Прокофьева — Вишневецкий написал поэму в прозе о блокадном Ленинграде, медленной и безысходной гибели недобитков Серебряного века в ледяной преисподней 1942 года. «Если рухнет Петербург и восторжествует Ленинград, это будет их общей победой — этих мутных волков, этих Фаустов и их «молоткастых-серпастых» Вагнеров», — думает герой, впервые, с ошеломляющим его самого радикализмом, отделяющий себя от СССР (а СССР — с той же предсмертной ясностью и решительностью — от России). Пророчество «Быть пусту месту сему» сбывается на глазах героев… Но в финале ясно виден открытый вопрос: какая жизнь взойдет на вымерзшей, разбомбленной, изможденной голодом территории Петербурга?

…Впрочем, хватит. Почти все лучшие отечественные прозаические книги, вышедшие в канун сентябрьской ярмарки-2012, — предельно мрачны. И почти никто из авторов не предлагает ответа на ключевой вопрос: какая жизнь взойдет и всходит на растоптанной ХХ веком территории?

Пока длится пауза — можно прочесть что-то, далекое от «последних вопросов». Зато безусловно полезное. Лучшей книгой Non/fiction, вышедшей в канун ММКВЯ-2012, мне кажется том Алекса Росса «Дальше — шум. Слушая XXвек» (М.: Астрель, CORPUS, 2012).

Росс, музыкальный обозреватель журнала TheNewYorker, написал историю классической музыки минувшего столетия: от премьеры «Саломеи» Штрауса в Граце 1906 года до премьеры «Доктора Атома» Джона Адамса, оперы о первых испытаниях атомной бомбы, — в Лондоне 2004-го. Росс — отличный эссеист: он набрасывает портреты Шенберга, Дебюсси, Стравинского, Гершвина, Сибелиуса, Шостаковича, Бриттена, Мессиана, Булеза, точными штрихами намечает время — будь то Вена Климта, Париж «Русских сезонов», Берлин 1920-х, США времен «нового курса» Рузвельта, Байройт при Гитлере, сталинская Москва, Америка 1960-х. Он отлично умеет «описывать музыку», передавая словом финальные аккорды «Воццека» и минимализм Филипа Гласса. Он создает достаточно прочную логическую структуру «развития процесса» — и щедро осыпает читателя (особенно российского) десятками новых и малоизвестных нам имен.

И в определенной степени: сквозь историю музыки он пишет и историю века.

А в эпоху, когда «нового понимания» не может предложить никто, — объективное знание обладает особым обаянием невозмутимой прочности. И какая бы жизнь ни взошла на пространстве «одной шестой» после бомбардировки XXвеком — знание ей будет необходимо.

…В дни ярмарки вышли еще две отечественные новинки. Энергией и внутренним теплом обе очень отличаются от траурного шествия мейстрима. О книге Алексея Иванова «Увидеть русский бунт» (М.: Олма Медиа Групп, 2012), похожей по жанру на «Хребет России», и о романе Майи Кучерской «Тетя Мотя» (М.: Астрель, 2012) — «Новая газета» напишет в ближайших номерах.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow