Вообще читать я научился года в четыре и читал достаточно много — детские книжки, энциклопедии (у многих была такая советская, желтая, в 10 томах), — до чего мог дотянуться в книжном шкафу. Зато потом школьную программу по литературе проигнорировал, кажется, почти полностью — разве что «Мастера и Маргариту» прочитал сам, да и то это было до ее изучения по программе. Лет в 12 у меня появился компьютер и через год-два интернет — по-моему, всего Пелевина, что тогда был на Lib.ru, я прочитал с экрана монитора. Сейчас, когда интернет есть под рукой практически круглосуточно, книги в моей жизни свои позиции сдали — читаю с разных экранов все меньшие и меньшие литературные формы: от публицистики и новостей к твиттам. Количество информации в атмосфере заставляет форму сокращаться максимально. Надо бы купить ридер: иногда всё-таки чувствуется необходимость в большом тексте, в дороге например. Бумажные книги покупаю редко: негде хранить, да и, кажется, незачем — вообще от собирательства полезного и бесполезного стараюсь отказываться; иметь какой-то мобильный минимум, не обрастать вещами, хламом.

По роду деятельности приходится регулярно заглядывать в КоАП и УК, в ФЗ-54 («О митингах…»), отслеживать изменения, оценивать риски занятия различными формами акционизма. Например, с недавних пор за «несогласованную публичную акцию», которой суд может признать что угодно, минимальный штраф составляет 10 тысяч рублей. За «партизанское» размещение «икон Pussy Riot» в уличных лайтбоксах весной этого года я получил два штрафа по 500 рублей. В примитивных финансовых оценках это оказалось в 10 раз дешевле, чем один раз постоять с такой иконой в руках на запрещенном пикете. И с художественной стороны это интереснее, да и с точки зрения медиа, как выяснилось. После нововведений в законодательстве стало еще больше понятно, что нужно искать более эффективные и менее затратные формы, чем участие в митингах. В Москве вот в июле была попытка провести «Монстрацию» — получили штрафов на 50 тысяч. Не хочу кормить власть: она здесь не самая голодная.

Поэтому читаю, например, «Искусство и революция: художественный активизм в долгом 20-м веке» Геральда Раунига (издательство Европейского университета в С.-Пб, 2012), купленную в магазине «Циолковский» в Политехническом музее этой зимой. В «Циолковском» была лекция о художественном активизме от организаторов проекта partizaning.org — парни рассказывали об изменении городской среды, делали это интересно и посоветовали купить книгу — я им поверил. Книжка об активистских практиках с середины XIX века; о пересечении искусства и революции от Парижской коммуны до венского акционизма и действий «антиглобалистов»; о теоретической составляющей их действий, об ошибках и поиске пути.

«Параллельная травля акционистов бульварной прессой и реакционными австрийскими судами создала одновременно медийную и юридическую волну криминализации. И таким образом до того действовавшая лишь на ничтожно малом секторе поля искусства и аморфная группа была вовлечена в механизм медийной репрезентации, закреплена коллективной идентичностью «университетских свиней», а позднее «венских акционистов», сегментирована и, наконец, выслана обратно по разрозненным карьерным тропинкам (отчасти в немецком изгнании) в поле искусства».

Олег Азелицкий, Кирилл Иванов. Рейволюция. — Амфора, 2007.

Купил как-то на развалах типа «Всё по 20» в «Ашане» из-за очень китчевой обложки и знакомой фамилии Кирилла Иванова. В моем плеере как раз тогда были его «песни» («Самое Большое Простое Число»), и, по иронии судьбы, где-то в те же дни я рассказывал ему что-то про СИЗО для его текста в «Афише». Мне культура рейва не очень близка, но принцип исторификации субкультуры интересен. Про «Монстрацию» в какой-то момент придется писать что-то подобное: слишком много слухов, штампов, небылиц и вообще недорассказанного в этой пока девятилетней истории.

«Олег Назаров (промоутер): В 1990 году мы с Денисом Одингом искали сквот. Я тогда как раз вернулся из армии. Мастерскую найти было несложно. Существовала целая технология: ты с самого утра выходишь на улицу и, задрав голову, ходишь, смотришь на дома. Если в здании окна не горят и разбиты стекла, значит, дом расселяют. Ты заходишь в парадную, выбираешь заброшенную квартиру, вскрываешь ее фомочкой, ставишь железную дверь — и всё! Теперь у тебя есть бесплатная мастерская в центре города. Ну, может быть, еще начальнику жэка дашь пузырь из валютного магазина «Березка».

Виктория Ломаско, Антон Николаев. Запретное искусство. — Бумкнига, 2011.

Эту книгу-арт-объект мне подарил ее автор, новосибирско-московский художник Антон Николаев. Он писал тексты к рисункам Вики Ломаско о суде над Ерофеевым и Самодуровым за выставку «Запретное искусство-2006». Очень трогательный момент: она написана от руки, поэтому рассказанную историю воспринимаешь как-то ближе, хотя куда уж ближе: здесь, в Новосибирске, когда прокуратура передавала это дело в суд, мы устраивали перформанс «Мокрые попы» с публичными чтениями обвинительного акта и «мочиловом» возмущавшихся «еретиков», а через два года оказались в коридорах Таганского суда рядом с разбрасывавшим тараканов из коробок от чоко-пая Петей Верзиловым. Это вот одна из тех книг, которые хочется хранить, конечно.

«Внезапно двери суда отворились, и несколько охранников выволокли сопротивлявшегося молодого человека. Это был Петя Верзилов, активист группы «Война». Он запланировал «террористический акт»: собирался выпустить во время чтения приговора 620 шипящих мадагаскарских, 900 венесуэльских и 2000 мраморных тараканов. Но охранники на входе заподозрили неладное при виде шуршащих коробок с «кукурузными хлопьями». Они разорвали коробки, и освобожденные тараканы расползлись по зданию суда. Петю по земле тащили в милицейский автобус. Он сопротивлялся и кричал про «тараканий суд». Хоругвеносцы изгоняли из Пети бесов молитвенным пением, а Симонович-Никшич осенял его своим огромным крестом».

Борис Гройс. Утопия и обмен. Стиль Сталин. О новом. Статьи. — Издательство ЗНАК, 1993.

Гройса моя подруга Маша взяла почитать у нашего старшего товарища художника Кости Скотникова в его огромнейшей библиотеке в мастерской. С возвратом мы не торопимся и пытаемся небольшими фрагментами постигать: Гройс к прочтению обязателен, если вы хоть как-то связаны с искусством.

«Юмор возникает прежде всего из-за того, что художник постоянно хочет быть искренним и аутентичным, но с тем же постоянством терпит поражение, поскольку обречен пользоваться уже готовыми формами визуального языка, которые ему не подчиняются — при этом создание новых, собственных визуальных знаков, по существу, также является готовым приемом, потому как повторяет ставший уже традиционным авангардный жест».