Польский коллекционер Петр Новицкий собрал благодаря своему вкусу, упорству и доверию арт-среды большую коллекцию польского и советского искусства второй половины ХХ века — больше тысячи единиц. Этого исчерпывающего факта достаточно, чтобы дойти до музея декоративно-прикладного искусства на Делегатской и понять, что название экспозиции — «За железным занавесом. Официальное и независимое искусство в Советском Союзе и Польше. 1945—1989» — манок и повод к знакомству с частью — около 100 работ — внушительной частной коллекции, заложившей основу Фонда польского современного искусства.
Борис Жутовский, чьи «Автопортрет» и «Дедушка» приехали в Москву, а были созданы когда-то в мастерской неподалеку, давно дружит с Новицким, да и свою книгу портретов «Последние люди империи» не случайно начинает с портрета Мечислава Рачинского, главного редактора польской «Политики», — Польша была образчиком небывалой идеологической вольницы. «Свои работы Пете я и дарил, и продавал — мы с ним, говоря дворянским языком, дружим домами, и я знаю, что работы ушли в приличный дом. Художник надеется остаться во времени, а коллекция всегда шанс, что твои работы какое-то время просуществуют.
Занятно, что поляк сегодня упорно собирает коллекцию современного советского искусства, и она получается последовательной, исторической. Ему самому и занавес не мешал собирать искусство. Петр ходил по мастерским, искусствоведы в штатском шли следом. А мы говорили, что показываем искусство представителю польской демократии, гражданину польской советской республики».
Новицкий действительно собрал не только советский авангард, до которого всегда были охочи западные коллекционеры. В его коллекции не только Илья Кабаков, Эрнст Неизвестный, Эдуард Гороховский, Владимир Янкилевский, но и Владимир Яковлев, и Макс Бирштейн, преданный идеям Павла Дейнеки и французских импрессионистов (выставлена его «Доярка с Холмогор»). Тут и скульптуры орденоносца Михаила Аникушина, лепившего не только рабочих, вождей и героев, но и Пушкина, и Чехова, и Уланову.
Работы подобраны так, что польская традиция увязывать метафизические откровения с историко-политическим опытом переносится и в зал советского официоза. «Всё висит на волоске», — любил повторять польский художник и театральный режиссер Тадеуш Кантор, начинавший в 1930-е годы как художник- авангардист в «Краковской группе» таких же «рассерженных» на официальное искусство. Всю жизнь он «судился» с авангардом, повторяя, что авангард, признанный большинством, — это нонсенс (в Польше в 1960 году директивой секретариата ЦК Польской объединенной рабочей партии (ПОРП) «О культурной политике в области изобразительного искусства» определялась возможная доля абстрактного искусства на официальных выставках, так называемые «15 процентов художественной свободы»). Они особенно презирались нежелающими попасть в «процентовку» художниками. Условность любых теорий, дихотомий, «занавесов» — про это собрание Новицкого, желающего привлечь внимание к художественному процессу, причудливо и неумолимо диагностирующему и фиксирующему свое время. Как сохранившиеся работы польского скульптора Катажины Кобро, вынужденной однажды порубить свои деревянные скульптуры 1920-х годов, чтобы истопить печь и приготовить завтрак дочери. Или полутораметровый «Маяковский» иконописца Ежи Новосельского 1950-го — своеобразный пример насаждения польского соцреализма, короткого периода, закончившегося в Польше в 1955-м после выставки в варшавской галерее «Арсенал». Художники добились права на проявление спонтанных эмоций, права на трагическое видение мира, невозможное в ура-патриотическом соцреализме, где всегда светит солнце и побеждает великая идея. Поэтому в московских околодиссидентских кругах была популярна идея «гражданского гуманитарного заговора поляков против собственного несправедливого государства». Советская арт-среда в 50-х таких результатов не добилась. Солидарность и сегодня еще не наш путь.
Катажина Кобро и Владислав Стрежеминский, Эдуард Штейнберг, Дмитрий Краснопевцев, Николай Вечтомов, Владимир Немухин, Владимир Янкилевский, Мариан Чапля, Владимир Яковлев, Тадеуш Кантор — 74 представленных художника вряд ли за работой всякий раз размышляли о тоталитарной системе, но как-то неизбежно с ней соотносились, она закрадывалась в холст каплей, краской, линией. И происходила борьба, прорыв в неизведанное. Или рождался оммаж.
Выставку недавно показали в Национальном музее Гданьска, на родине движения «Солидарность» и первого президента постсоветской Польши Леха Валенсы. Директор Музея декоративно-прикладного искусства Александр Сысоенко хотел бы включить в проект все страны Восточной Европы. В то же время, по его словам, использование только советского и польского материала позволило сконцентрироваться и объемно продемонстрировать парадокс: маргинальный статус академического и силу нон-конформистского искусства.
Выставка открыта до 8 октября
