Монолог антисемита

Судя по открытым письмам писателей, полуписателей, а также выкрикам обычных граждан, российское общество скоро накроет антисемитизм. Высказывания интеллектуалов украшены философией («типа философией») и экскурсами в историю, а заканчиваются они усталым вздохом: «Довели вы, евреи, русский народ». Однако украшения не могут скрыть основы историко-философских выводов интеллектуалов. Основа эта — бытовой антисемитизм. Между «Бей жидов» и «А давайте, друзья, спокойно поговорим о еврейской наглости и неблагодарности в контексте мировой истории» — нет никакой разницы.

Нет отличий между бытовым антисемитизмом и тем, который претендует на понимание всемирно-исторических процессов. В голове писателя и погромщика звучит один и тот же голос — великого, могучего и дремучего антисемитизма:

«Ты — Изя? Можешь не отвечать, я вижу: ты — Изя. Чего ты всё здесь шастаешь? Ищешь, чего бы стянуть? Хоть заводик, хоть пирожок, хоть младенца, да, Изя? Поможешь мне продать самокат? Почти совсем новенький. Не торгуешь самокатами? А чем торгуешь? Не зли меня. Все вы всегда чем-то торгуете. Даже бездомные евреи что-то все время продают… А можешь спеть: «Здравствуй, русское поле, я твой тонкий колосок»? То-то. А я могу. Но тебе не буду… Изя, ты мне скажи: вас много или мало? Пересчитываем — вроде бы вас мало. Присматриваемся к начальникам, к банкирам — и вас уже много. Как так, Изя? Законы математики не вам писаны? А может, вам и на закон тяготения плевать? Летите, голуби, тогда на землю свою святую, а мы по вам салют дадим из наших гаубиц… Не беги так быстро, Изя, когда от меня убегают, я догоняю, а когда догоняю — злюсь, а ты же не хочешь, чтобы я злился? Куда ты мчишься, Изя? Небось на митинг? Полицейских кусать? Тебя там сразу арестуют, выражение лица у тебя такое… антигосударственное… Чего ты так шарахаешься, будто от меня воняет? Если от нас воняет, чего тогда кровь нашу пить?.. У меня вчера друг смотрел репортаж из Израиля: везде, говорит, зима лютая в телевизоре, а у этих — солнце, а на солнце — шекели кругом блестят. И никакого кризиса. Все радостные ходят, обрезание друг другу делают… Ты мне ответь: вы собираетесь растворяться? Или так и будете отдельно? А? Не понимаешь по-русски, конечно, еще бы. Ассимили… бля… роваться собираетесь? Молчит. Наглый ты, Изя. Намекаешь, что ты лучше меня. А если бы мы в сороковые вас не спасли — намекал бы ты сейчас, а? Пррравильно молчишь! Сколько народу за вас положили, а вы даже нашу «эр» уважать не научились… Ну всё назло… Вот и молчи! Нет, скажи, почему нам так плохо? Опять нечего сказать в свою защиту? Сейчас я тебя… А, напугался, жиденок. Нос прямо трясется. Это хорошо. Это запомни. А если по морде тебя сейчас тресну, ты сразу в суд, на заседания какие-нибудь, на демонстрации, и письма начнешь против меня писать. Ну что за народ!.. Особо не люблю я вас весной и осенью, вот. А скоро осень… Ты передай там своим — в закулису: у нас столько яда, газа, бомб… Мы что, зря всё это создавали, зря смешивали? Застоялось всё. Работы просит. Пусть твои заокеанские друзья вспомнят наши арсеналы, крякнут от ужаса — и впрыснут нам помощь. Потом отдышатся — и снова впрыснут. И так — пока нам хорошо не станет. Тогда мы вам простим. И кризис простим. И революцию. И контрреволюцию… И девяностые, и двухтысячные, да всё… И то, что Христа нашего не пощадили… А вот вы басню пустили — что Христос евреем был! Чего только вы ни напридумываете, чтобы нас расстроить. Вот уже и в храме нашем пляшете развратно, вы же этот концерт заказали… Охрана оскорблена, чувства охраны оскорблены, Изя, чувства охраны! Мужики, военные люди, сна из-за танцев лишились, вот что вы натворили…

Изя, а мне вот друг сказал, что все московские евреи устроились на фабрику, где делают солнцезащитные очки для слепых. И как наши русские слепые поймут: качественный у вас товар или нет? Опять вы халяву себе сочинили… Знаешь эту фабрику, Изя? Там есть еще места?»