СюжетыОбщество

Алена ПОПОВА: После Крымска я стала более радикальной

Координатор волонтерского «Доброго лагеря» — о том, что нужно меньше говорить и больше делать

Этот материал вышел в номере № 93 от 20 августа 2012
Читать
Изображение

В первые же дни, когда на Крымск обрушилось наводнение, Алена Попова прилетела в пострадавший город, стала одним из организаторов, а потом и координатором волонтерского «Доброго лагеря». А вернувшись в Москву, ополчила против себя многих и многих, причисляющих себя к оппозиции. Еще бы! Не в кулуарах, не исподтишка, а публично Алена раскритиковала оппозицию, заявив, что ее лидеры, кроме Ильи Пономарева, даже не приехали в Крымск, отсиделись. А вот если бы приехали, убеждена Алена, то и количество добровольцев, прибывших в Краснодарский край, было бы намного больше.

Когда мы встретились, первое, о чем я спросил, не изменилось ли отношение молодого политика к публичным акциям протеста.

— Да я и раньше не переоценивала роль митингов и пикетов. Поэтому-то никогда и не стремилась выступать на митингах. Потому что речи, призывы, резолюции — это хорошо, но должны быть и какие-то конкретные результаты для конкретного человека. Да, я не вижу конкретных результатов у власти. А слышу кучу обещаний, что будет то, будет это… Но и от оппозиции я слышу только обещания. А надо бы конкретными делами заниматься. Я не считаю, что только митинги и пикеты могут что-то изменить в России. Хотим ходить на митинги — отлично, но митинги не могут быть самоцелью, главной задачей любого митинга должна стать мобилизация для конкретных дел. Хотите поменять Россию? Отлично! Я тоже хочу, но давайте к своим хотелкам добавим какие-то конкретные, пусть небольшие дела. Политика малых дел — это тоже не самоцель. Цель — изменить систему. Но малые дела не оспорить, потому что это не слова, а результаты.

— У меня складывается впечатление, что Алена Попова, вернувшаяся из Крымска, — это совершенно другой человек. Не тот, который зимой забирался в фонтан после митинга на Пушкинской площади и которому полиция сломала руку. А человек, который откровенно нарывается на неприязнь людей с протестными настроениями, потому что говорит, что надо делать что-то конкретное, а не по митингам ходить.

— Наоборот, стала более радикальной.

— Радикальной? Но ровно то же самое советует и власть. Мол, занимайтесь конкретными делами, убирайте мусор, стройте песочницы во дворах, помогайте неимущим и одиноким, как тимуровцы. А уж как управлять страной, регионом, городом, мы и без вас разберемся.

— Я стала более радикальной по отношению к конечным результатам дела. В принципе я всегда это говорила. Но после Крымска перестала понимать многих, кто противопоставляет себя власти. Потому что мне не раз говорили, что в Крымске мы закрывали те бреши, которые образовались из-за отвратительной работы власти. Мол, если бы в Крымске не было волонтеров, было бы намного хуже и люди быстрее поняли, какая у нас отвратительная власть. А волонтеры в какой-то мере сретушировали недоработки органов власти.

— Но ведь сейчас даже сама власть признает, что произошедшее в Крымске — это не только стихийное бедствие и трагическое стечение обстоятельств. Сама власть признает, что конкретные люди, наделенные властными полномочиями, не сделали даже малой доли того, что могли сделать, чтобы масштаб бедствия был не столь катастрофичен.

— Это другое. Разбираться, кто виноват, несомненно, надо. И делать выводы тоже необходимо. Чтобы подобное не повторилось. В Крымск только при мне пришло 154 тонны гуманитарного груза, а власть даже не имела НЗ (неприкосновенного запаса.И. М.). Гуманитарка приходила от людей и компаний. Но все равно это совершенно другое. А в первые дни после наводнения задача искать недоработки власти не была главной.

— А что было главным?

— Когда мы вместе с Ильей Пономаревым и Данилой Линдэле приехали в Крымск, там уже были Настя Каримова, Костя Дихтярь, Роберт Шлегель и другие добровольцы. Было ощущение, что мы попали в город-призрак. Разруха, огромное количество свежих могил, похороны, трупы животных, лежащие по всему городу. Мы пошли на экстренное совещание краевой власти. И я была поражена тем, как бодро, с комсомольским задором чиновники отчитывались, сколько погибло, сколько, возможно, пропало без вести, сколько домов пострадало… Я возмутилась: а где живые люди? Что делается для них? Я решила остаться. И предложила: а давайте мы сделаем волонтерский лагерь и развернем его где-нибудь рядом с МЧС, чтобы мы могли получать наряды на работы. Меня перебивают и говорят: «А зачем?» — «Хочу помочь», — говорю. А мне советуют: езжайте в Москву и помогайте там Собянину. Вы знаете, мол, как там нужна ваша помощь. В общем, разозлили меня. И мы сделали лагерь.

Мы пошли разбирать завалы. Хотя понятия не имели, как грамотно разгребать завалы, как вылавливать трупы животных из воды, чтобы обезопасить себя от инфекций… Мы знать не знали, что такое муляка.

— Муляка?

— Ага, это слизь из глины, грязи, испражнений — муляка, в общем. И чудовищный трупный запах разлагающихся останков животных. Это был какой-то другой мир, где была одна задача: спасать жизни и возвращать к жизни погибший город. И никакой политики. Никакого разделения на своих и чужих.

Рядом с нами был еще один волонтерский лагерь — лагерь «нашистов». И честно говоря, мне все равно, что они делали до Крымска и что будут делать после, но о том, как мы вместе работали в Крымске, — я не могу сказать ни единого плохого слова. Мы как-то только пришли с работ, а тут приехала фура, которую надо было срочно разгрузить. Я звоню Шлегелю (Роберт Шлегель — депутат ГД от «Единой России». — И. М.), хочу попросить помочь людьми. Он долго не берет трубку, а потом быстро говорит: «Ален, я по пояс в дерьме, я перезвоню тебе…» И я понимаю, что он в буквальном смысле находится по пояс в этой самой муляке и действительно не может говорить. И что, мне воротить нос от Роберта? Только потому, что у него в кармане партбилет и депутатский мандат от «Единой России»?

— Но по блогосфере гуляли фотографии гуманитарки с символикой «Единой России»…

— Это где-то далеко-далеко от Крымска кто-то, видимо, хотел попиариться на гуманитарке. А в Крымске мы решили, что никакой агитации не будет. Даже если на гуманитарной помощи были приклеены наклейки «ЕР», их отдирали. И отдирали сами же ребята из «Наших». Понимаешь, когда приходит беда, не время разбираться, кто правый, кто левый, кто за власть, а кто против нее. Это уже потом, в «мирной» обстановке можно и нужно разбираться, кто виноват в трагедии.

— И готовиться к новым трагедиям?

— Да, готовиться. В том же Крымске не была организована нормальная работа психологов. Ни для пострадавших, ни для волонтеров. У нас одна девушка-волонтер сошла с ума, не выдержав эмоционального напряжения и физической нагрузки. Для многих детей Крымска, переживших наводнение, серьезной психологической проблемой стала боязнь воды. Я убеждена, что в России надо создать Гражданский корпус, наподобие тех, что работают во многих европейских странах.

— А чем МЧС не устраивает? Шойгу тоже создавал МЧС с небольшой команды как структуру быстрого реагирования на чрезвычайные ситуации. Это уже потом группа разрослась в МЧС. В ваших планах — альтернатива МЧС?

— Это не альтернатива МЧС. Это должна быть структура быстрого реагирования гражданского общества. Есть огромное количество людей, у которых есть потребность самореализации именно во время техногенных и природных катастроф. Не ради какого-то пиара. А потому, что по-другому они не могут. Такие люди в нашей стране были, есть и будут. И их много. Мой отец участвовал в ликвидации последствий землетрясения в Армении. В первые же дни трагедии он прилетел в Спитак…

— Вот почему Алена Попова полетела в Крымск. Наследственность?

— Возможно. Папа с детства постоянно говорил мне: «Если ты можешь помочь хотя бы одному конкретному человеку, бросай всё и помогай». Поэтому-то я и поехала в Крымск.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow