Эта концепция настолько прочно утвердилась в идеологии российского самовластия, что неоднократно воспроизводилась при оценке различных эпох. К ней обращались совершенно разные властители во время острых внешнеполитических столкновений. Так, война с Германией и Австро-Венгрией в 1914 году была объявлена «Второй Отечественной», а нацистско-советская 1941 года вошла в сознание как «Великая Отечественная». Между тем современники 1812 года были склонны относить победу над Наполеоном не за счет народного подвига, а видели причину скорее во вмешательстве провиденциальных сил. «Русский Бог велик!» — эту фразу повторяли многие участники событий. Император Александр I, сам в первые же месяцы войны глубоко уверовавший в чудесную помощь Божию (особенно после того, как удалось избежать сдачи Наполеону Санкт-Петербурга, которой все ожидали тогда со дня на день), велел выгравировать на медали, изображавшей Всевидящее Око, слова: «Не нам, не нам, а имени Твоему», являвшиеся фрагментом девятого стиха 113-го Псалма: «Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу, ради милости Твоей, ради истины Твоей».

Следует помнить, что 200 лет назад Россия являлась православным царством. Это означает (в отличие от современности), что основные знания о мире, духовное содержание жизни население получало почти исключительно из рук православной церкви. Только несколько процентов жителей Империи владели грамотой и могли читать книги. Неграмотное же большинство слушало церковные проповеди и питалось различного рода слухами.

Когда говорят, что неграмотный человек стоит вне политики, следует помнить, что это вовсе не означает, что у него нет общественной и духовной жизни. Напротив, такой человек обладает развитыми ценностными представлениями, яркими эмоциями. Они у него такие же сильные, как у ребенка, но и не менее фантастические, сказочные. Всякую информацию он воспринимает в превращенной форме, согласно со своим миропредставлением.

Так случилось и в 1807 году, когда Российская православная церковь официально объявила Наполеона антихристом. Поскольку явление антихриста, согласно христианскому учению, предшествует наступлению конца света, то и сознание простолюдинов оказалось подвержено в результате этой декларации, зачитывавшейся во всех церквях, сильным эсхатологическим настроениям. Слухи о непрерывных победах корсиканца, доходившие до российской глубинки, воспринимались как свидетельства его сверхъестественной, дьявольской силы.

# Ангел бездны невежества

Вот одно из зафиксированных свидетельств подобных распространенных воззрений: «Французы предались антихристу, избрали себе в полководцы сына его Аполлиона-волшебника, который по течению звезд определяет, предугадывает будущее, знает, когда начать и когда закончить войну, сверх того, имеет жену-колдунью, которая заговаривает огнестрельные орудия, противупоставляемые ее мужу, отчего французы и выходят победителями». Аполлион — «ангел бездны» — один из персонажей Апокалипсиса (Откр. 9,11).

Народное воображение рисовало французов не людьми, а какими-то «чудовищами с широкой пастью, огромными клыками, кровью налившимися глазами, с медным лбом и железным телом, от которого, как от стены горох, отскакивают пули, а штыки и сабли ломаются, как лучины». Вполне естественным выводом из таких представлений стало убеждение, что подобные монстры питаются человечиной.

Власти вскоре осознали, какую идеологическую бомбу они создали. Сохранилось донесение начальника канцелярии Особого отдела Министерства полиции М. фон Фока, свидетельствующее о превратном толковании в народе даже официальных известий: «Люди непросвещенные, внутри Империи живущие, а особенно среднее сословие и простолюдины, приобвыкшие считать все, что напечатано, за неопровергаемую истину, приходят от того в уныние и, слыша токмо о победах и завоеваниях Наполеона, все народы порабощающего, теряют дух бодрости, особливо в отдаленных городах и селениях, где каждый дьячок и грамотей есть светило и каждая напечатанная строка — Евангелие».

Некоторые сановники предприняли меры контрпропаганды. Особую известность получила на этом поприще деятельность московского губернатора Федора Васильевича Ростопчина, издававшего книги и брошюры для народа. Весьма популярными стали его «Мысли вслух на Красном крыльце российского дворянина Силы Андреевича Богатырева». В короткое время было раскуплено уникальное для того времени количество экземпляров этой книжки — 7 тысяч штук! В ухарском тоне в ней давались уничижительные оценки французского воинства. Неприятельские солдаты объявлялись трусливыми, никчемными людишками, скопищем неумех и доходяг. Утверждалось, что «француз не тяжелее снопа соломы» и любая баба может поднять на вилы нескольких таких вояк.

Образованные люди, бывавшие в Европе и неоднократно общавшиеся с французами, зачитывавшиеся парижскими романами, морщились от площадного языка и убогих мыслей ростопчинских поделок, но в народе эти брошюрки воспринимали на веру — откровенная брань в адрес неприятеля повышала самооценку русских грамотеев из простонародья и их неграмотных друзей, которым, порой по складам, читали грамотеи «мысли вслух» Силы Андреевича. Но уверенности в своих силах эти размышления, как теперь ясно, в русском народе не очень прибавляли.

# Почему под ногами французов горела земля

В преддверии 1812 года напряженное ожидание грядущих бедствий стало нарастать. Усиленные военные приготовления невозможно было полностью скрыть от населения, да это тогда и не очень умели делать. Во всём люди находили приметы грядущих бедствий «движущихся на вселенную». Каждый старался поведать о своих наблюдениях, уверял, что «давно чуял неладное: и каша у него в горшке неладно варилась, и домовой расшалился, и кот Васька стал недобро глядеть».

Но главным апокалиптическим знаком всеми было признано явление кометы Галлея в конце 1811 года. Вот типичное свидетельство, в котором описана толпа, выходящая из церкви с вечерней службы: «Как бы по сигналу все сняли шапки и перекрестились. Послышались тяжелые, где подавленные, где громкие вздохи. Долго стояли в молчании. Но вот одна женщина впала в истерику, другие зарыдали, начался говор, затем громкие восклицания: «Верно, прогневался Господь на Россию», «Согрешили непутём, ну вот и дождались» и т.п. Начались сравнения: кто говорил, что хвост кометы — это пучок розог, кто уподоблял метле, чтобы вымести всю неправду из России, и т.д. С тех пор народ толпился на улицах каждый вечер, а звезда становилась все грознее и грознее. Начались толки о преставлении света, о том, что Наполеон есть предреченный антихрист, указанный прямо в Апокалипсисе под именем Аполлиона».

Естественно, что апокалиптические настроения не только не ослабли, но значительно усилились с началом военных действий. Неученые русские люди, слыша о наступлении наполеоновских войск, отступлении русской армии, уверялись в сверхъестественной природе французского императора, ожидали «конца света». Они видели в завоевателях не военных противников, а «нечистую силу». Широко распространялись слухи, что французы — сущие черти, у них на ногах копыта, а на голове рога. При приближении неприятельских войск жители бросали свои дома, уводили скот, забирали самое необходимое, а оставленные пожитки предавали огню. При этом превалировали не столько прагматичные соображения навредить врагу («Не доставайся злодею»), сколько эсхатологическое отчаяние («Пропади всё пропадом!»). В результате перед неприятелем в буквальном смысле горела земля.

Характерный пример. Когда французы вошли в Смоленск, в городе из 15 тысяч жителей осталась всего 1 тысяча. Это были самые бедные и немощные люди: старики, женщины с малыми детьми. Посреди горящего города они надеялись найти защиту и убежище в стенах городского собора, под покровом его древних святынь. Когда неприятельские солдаты вошли в храм, они были глубоко поражены воплем животного ужаса, исторгнутым обезумевшей толпой. Один итальянец, служивший в армии Наполеона, вынужден был спасать молодую женщину, которая, увидев его, со страху бросилась в реку. Вытащив женщину из воды, он дал ей свою порцию хлеба и мяса, чтобы немного успокоить и привести в чувство.

Конечно, не все обыватели бежали от неприятеля. Значительная часть пыталась ему противостоять. Крестьяне многих деревень создавали кордоны, предупреждавшие о набегах вражеских фуражиров, организовывали засады, вылавливали отставших неприятельских солдат. В плен брали редко (в основном это происходило только в отрядах, находившихся под командованием кадровых офицеров — просвещенных дворян, старавшихся соблюдать законы войны). В остальных случаях с захваченными врагами безжалостно расправлялись. Жестокость была ответной реакцией на пережитый страх.

Генерал Лористон, посланный Наполеоном на переговоры с Кутузовым, жаловался русскому фельдмаршалу, что война ведется русскими не «по правилам». На что русский полководец лукаво заметил: русский народ 200 лет не видел врагов на своей земле и поэтому «правилам» не обучен, он воспринимает действия неприятеля как нашествие татар и поступает с захватчиками по собственному усмотрению. В действительности же враг, да еще неправославный, воспринимался как нелюдь, которой и страшно боялись и которую старались при возможности изничтожить как ядовитое насекомое: жить с ним бок о бок было невыносимо.

В отличие от западных губерний, где процент православного населения был сравнительно невысок, а значительная часть иноверных подданных русского царя, существенно лучше образованных, симпатизировала французам и поддерживала их, — в исконно русских землях армия захватчиков оказалась в безвоздушном пространстве страха и отчуждения. В частности, наполеоновские интенданты везли в обозе большое количество фальшивых рублей ассигнациями, думая расплачиваться ими с обывателями за продукты и фураж. Этот запас остался практически неиспользованным. Русские люди не желали вступать с «нехристями» ни в какие отношения, даже торговые.

С другой стороны, захватчики сами старались сделать всё возможное, чтобы оскорбить чувства верующих людей и подтвердить свое звание «антихристов». Имея за плечами опыт самого жестокого богоборчества недавней собственной революции 1789—1801 годов, французы со старанием несли «просвещение» на русскую землю — оскверняли церкви, разграбляли их сокровища, глумились над святынями, устраивали в соборах и монастырях конюшни, склады, казармы. Понятно, что этим они только усиливали враждебность к себе населения.

Особенно выросло народное сопротивление после падения Москвы. Пожар, испепеливший древнюю столицу, означал для русского сердца акт искупительной жертвы, который помог преодолеть отчаяние, наполнил души решимостью и жаждой мщения. Люди говорили не «Москва взята», но «Москвы больше нет» — и подымались на борьбу. Кутузов хорошо понял изменение настроения народа и всячески способствовал развитию «малой войны». Наполеон в Кремле почувствовал себя обложенным со всех сторон, как «волк на псарне» (именно так называлась известная басня Ивана Крылова). Французов ловили уже не единицами, а десятками и сотнями. Это и привело к бесславному исходу Великой армии Наполеона из России.

# Шаромыжники

Когда прежде непобедимые полки и корпуса Великой армии бежали из «этой страны», гибли от холода и голода, народное отношение к врагу вновь стало меняться. Русский язык обогатился в то время словом «шаромыжник». Отставшие французские солдаты, обмороженные и истощенные, заходили в селения и обращались к жителям: «Cher ami (дорогой друг)». Этих жалких доходяг уже не воспринимали как смертельных врагов, как демонов ада, их, как правило, жалели, давали им кров и пищу. Да и сами солдаты непобедимой когда-то армии в страданиях часто вспоминали о своем старом христианском Боге и о том, что русские очень по-разному встречают тех сдающихся в плен, у кого на груди распятие или образок Божией Матери, и тех, кто носит вместо них клык волка или медведя, что стало модой еще во времена республиканской французской армии в последнее десятилетие XVIII века.

К многочисленным пленным теперь относились с жалостливым и снисходительным состраданием, делились с ними одеждой и продуктами. В них увидели людей, и это было колоссальным расширением опыта.

Еще больший опыт дал простым русским «солдатушкам-ребятушкам» заграничный поход 1813—1814 годов и жизнь в оккупированной Франции, которая для многих русских полков затянулась до 1818 года. Тут была и работа на французских фермах, и общение с торговцами, и даже неуставные отношения с овдовевшими француженками, мужья которых остались лежать «под снегом холодным России». Впрочем, и некоторые из пленных французов не стали возвращаться на родину, хотя после 1815 года никто их в России не удерживал. Они нашли здесь свою новую судьбу и новую жизнь и так, самим фактом своего существования среди русских людей разрушали идеологемы насаждаемой императорскими властями ксенофобии.

Юрий ЕПАНЧИН
Саратов