Дорогие коллеги!

Довольно импульсивные, если не сказать нервные, несолидарные действия всех участников нынешнего процесса формирования нашего Совета, за которыми сегодня неистово следит вся страна, побудили меня высказать личную точку зрения в виде нескольких вопросов, а также тезисов моего ответа на них.

1. Вы действительно считаете, что наша деятельность не была востребована?

Я категорически не согласен с утверждением, что Совету, по крайней мере, в минувшие полтора года, которые я имею честь в нем состоять, мало что удалось сделать. И что власть к его экспертизам и оценкам никогда не прислушивается. Вы прекрасно знаете, что в России сегодня нет ни одной общественной организации, высказывания которой буквально еженедельно обсуждались бы «всем миром». Если набрать в равнодушном Яндексе слово «Совет», то наряду с Советом Федерации и Советом безопасности наша «контора» оказывается на самых топовых местах по вниманию пользователей. Куда бы вы ни пришли, с кем бы не беседовали на политические темы, наши взгляды появляются чуть ли не в любом публичном пространстве. Да и «чисто конкретных» дел — совсем немало: от освобождения мальчиков от летнего призыва в армию и «дела Магнитского» до научно обоснованной экспертизы, согласно которой Президент имел конституционное право помиловать Ходорковского. У паровоза КПД — кажется, тоже всего то ли 7, то ли 13 процентов, и ничего — 200 лет он довольно успешно справлялся с перемещением человечества.

Надеюсь, что мы все осознаем, что Администрация в любом ее составе вовсе не призвана стремглав, да еще положительно реагировать на наши заявления. Это заведомое тяжелое, требующее бескрайнего терпения противостояние.

2. Разве мы — только — Совет при Президенте, как это следует из формального Положения об этой структуре?

С любой точки зрения — юридической, функциональной, моральной, символической, — основная наша функция — вовсе не легитимация личности, статуса или действий Президента. Он в этом не нуждается, да и для этого в стране есть другие институты и процедуры. И даже не просто консультационный орган при нем. По сути, мы одна из самых репутационно значимых сегодня площадок диалога общества с властью. Разговора не при Президенте, а сПрезидентом. Но еще в большей степени — с неравнодушными гражданами страны. И действуем мы, вы же знаете это, не от имени «первого лица», не исполняя его волю, а в соответствии с собственными, независимыми и гласными представлениями, превратив нашу площадку в востребованное всеми категориями населения «место для дискуссий».

До настоящего момента ничто этому не препятствует. Предлагаю исходить из великой китайской мудрости шахматного правила «Ходом является передвижение фигур по доске, а не любые слова и намерения, которые это передвижение сопровождают».

3. Вы решили добровольно отказаться от власти?

Я убежден, что наш Совет в настоящее время обладает очень большой и действенной властью в современном мире — правом и ресурсом публичной интерпретации реальности. Жизненная практика миллионов людей — от экономической и социальной до политической и моральной — зависит от того, как люди понимают происходящее. Как его оценивают, рубрицируют, проектируют. Что является для них приоритетами. В этом смысле наш Совет сегодня — этим можно только гордиться — приобрел в России настоящую объяснительную власть. Вчера на Московском кинофестивале, вместо того чтобы делиться со мной впечатлениями о французском экспериментальном фильме или южнокорейской порнографии, не знакомые мне люди нелицемерно расспрашивали: «Ну что там у вас в Совете? Мы так переживаем по поводу его сохранения». Я не знаю подобных сетований по поводу какой-либо другой общественной структуры в нашей стране, включая все правозащитные (двадцать лет вхожу в государственные советы разных уровней, около шести был членом Президентского Совета по культуре и искусству, так что мне есть с чем сравнивать).

4. Кто уже назначен в Совет, с кем бы мы не хотели работать?

Природа подозрений очевидна: ждем формирования лояльного Администрации состава Совета. По этому сюжету, вы это видите, началась настоящая информационная война, цель которой изнутри развалить нынешнее мировоззренческое единство Совета. Газеты, журналы, радиостанции, информационные агентства и интернет-порталы с беспрецедентным тщанием формируют ценностную и — шире — психологическую атмосферу самоликвидации. Проводятся массовые опросы, публикуются обзоры, аналитические статьи с единственным требованием-вердиктом: «Если у вас есть совесть и чувство достоинства, вы обязаны покинуть Совет».

Кто от этого выиграет? Чем вызвана такая поспешность? В чьих интересах развернута истерика?

Никто не мешаетмногоуважаемым коллегам покинуть структуру в следующее мгновение, после того как станет известно, что вместо Е. Ясина, Ч. Хаматовой или А. Сокурова назначены «чужие». Но ведь этого не произошло! И даже и в этом случае у меня лично нет комплексов и паники от вероятности публичного оппонирования таким «мастерам слова», как М. Шевченко или А. Проханов. При условии сохранения большинства старослужащих, убежден, мы не должны сами взрывать наш Форум. Даже если все наши предложения будут бойкотироваться (это невозможно сделать в новых медиа), а Президент ни разу с Советом не встретится.

5. Кто, в конечном счете, выиграет от жеста нашей самоликвидации?

Ответственные сотрудники Администрации недоумевали на нашей встрече 25 июня: если бы одновременно из Совета не вышли 13 человек, никому бы и в голову не пришло искать новые механизмы его формирования. Коллеги ведь не покидали его по 3-5 человек в течение, скажем, полугода, руководствуясь врачебным постулатом «Не навреди». Обратились в первую очередь не к своим товарищам, а в СМИ. Вдруг куда-то испарилась психология солидарности, «общего дела». На мой взгляд, это значит, что в качестве единственного партнера воспринимается только власть. И подсознательно вызрела готовность согласиться с изменениями «правил игры» в этом поле. Информационная война этому только поспособствует.

Каждый самоисключившийся в нынешних условиях может, конечно, не задумываться о том, что тем самым он приглашает на свое место не менее трех неизвестных персонажей. Всего 40 кандидатов. И тут, конечно, могут возникнуть совсем неожиданные фигуры. Во всех случаях я отрицаю модель «чем хуже, тем лучше».

6. Вы не допускаете, что наряду с правозащитными у Совета могут появиться другие столь же важные функции?

Он, если не будет сообща разрушен, способен стать главной переговорной площадкой разрешения будущих вызовов. Надвигающихся экономических, а следовательно, социальных и политических, кризисов. Эта потенциальная миссия, если подобное предположить, может оказаться бесценной. Зачем нам в угоду собственным фобиям отказываться от предоставляемых историей обязанностей? Думаю, мы все понимаем, что приобрели национальный ресурс не только благодаря нашим трудам, доблести и стойкости, но и, в значительной мере, с помощью огромных ресурсов официального статуса нашей структуры. Зачем тогда мы так спешим пожертвовать еще и будущими возможностями нашей работы?

7. Кто учил наших соотечественников различать понятия «гражданское общество», «народ», «страна», «государство», «власть», «режим»?

Мне кажется, перезагрузка понятийного мира жителей России в плане формирования гражданского самосознания еще даже не начиналась. Тем более, мы сами, признаем, совсем не занимались строительством институтов гражданского общества, а — исключительно (и естественно) — правами человека как самой неотложной в российском социуме деятельностью. До сих пор абсолютному большинству людей не понятно — они просто не думали об этом, — что такое гражданское общество, каковы его институты, чем они по сути своей отличаются от государственных, как, к примеру, должна осуществляться экономика гражданского общества, какие еще функции есть у него кроме защиты прав человека (в частности, не только надзор за властью, но и за рынком, отслеживание развития личности, формирование гражданского самосознания, оценка состояния морали и др.). Все то, с чем государство давно не в состоянии справиться.

8. Зачем именно сейчас надо отказываться от морального авторитета?

Одна из невидимых функций Совета, на мой взгляд, — соединение профессиональной экспертизы разного рода нарушений прав человека с мировоззренческой и моральной оценкой происходящего. Эта миссия иногда уходит на второй план, но она не менее значима, чем дотошная юридическая проработанность нашего несогласия с действиями власти. Моральный вердикт, стоящий за всеми гуманитарными и политическими интерпретациями — это, на мой взгляд, то, что сегодня подсознательно привлекает в акциях Совета множество думающих людей. И этот вердикт не менее существенен, чем любая симуляция правительственных реакций на наши заявления. Гражданские действия осуществляются ведь в головах людей не в меньшей степени, чем на городских площадях.

Мне кажется, легкомысленно и не совсем гуманно передать это свое институционное предназначение множеству фрагментарных частных, а следовательно, уязвимых практик.

Все явные и скрытые защитники феодализма в России жаждут того, чтобы побыстрее из Совета вышли 20 его членов и этот оплот публичного надзора за государством в результате скоростной психологической войны самораспустился. Самоподрыв — лучшая техника боя.

Прошу извинить меня за столь велеречивый и чрезмерно пафосный текст. А также если я случайно кого-то обидел.

Призываю всех коллег — и тех, кто уже вышел, и тех, кто пока сомневается — прийти на общий живой сбор труппы 2 июля. И поговорить!

У меня возникло военное ощущение, что настал, как называл это состояние писатель Владимир Богомолов, «момент истины».

С уважением,

Даниил Дондурей