Сюжет построен ловко и ловко закольцован, почти зарифмован; в нем, как сказал бы Сергей Гандлевский, «слова (в нашем случае — обстоятельства действия) жадно смыкаются друг с другом, как оголодавшие магниты».
Дело в романе складывается таким образом, что мы наблюдаем за последними месяцами спокойной жизни бизнесмена Славы Морохова, однако ж ни читатели, ни сам Морохов не догадываются, что покою приходит решительный конец. Напротив того, повествование течет неспешно, как бы делая зачин к долгой и уютной саге. С драматическими, конечно, вкраплениями: в начале романа Морохов представлен нам как только что разведенный и даже немного ограбленный по части недвижимости богач, срочно ищущий нового пристанища. Но в остальном — благорастворения воздухов. На дворе середина нулевых, золотой полдень путинской стабильности; полиграфические комбинаты нашего героя — это и деньги, и влияние, но, как кажется, спокойные деньги. Сам Морохов никакой не людоед, а человек приятного разночинского склада ума. И переезжает в приятное, хотя и причудливое место — жилой комплекс «Мадагаскар». Две башни, Солнца и Моря. Бог знает сколько этажей, прокаленных бесполезным московским солнцем, бетон, стекло, мозаика, гранит, гулкие пустые переходы, заброшенные магазинные моллы, пустой лазоревый бассейн в подвале, хрустальные лифты, на которых любят кататься лифтеры, поэтическое безлюдье, обезумевшая от безделья (так кажется на первый взгляд) прислуга — Мстислав наш Романович оказывается единственным жителем «Мадагаскара». То обстоятельство, что Морохов живет в двух башнях в полном одиночестве, окруженный полным набором странно ведущей себя челяди, кажется интересным сюжетным поворотом, яркой авторской выдумкой — но на самом деле тут, как всегда у Шерги, безошибочное социологическое наблюдение, жизненная правда, ставшая частью литературной правды. Все эти московские «Паруса» и «Паласы» действительно заселяются бесконечно медленно, хотя квартиры по большей части выкуплены заранее. Но — выгодных вложений ради. Не для жизни.
И вот начинаешь читать текст с этим ощущением абсолютного благостного покоя (ну что нам опять расскажут про богатых, а дама-романист-то не без наблюдательности), и через некоторое время замечаешь, что у текста Екатерины Шерги есть загадочное свойство — интонационно не убыстряясь, никаких особенных сюжетных стремительностей читателю не даря, он совершенно меняет свои свойства. Он становится тревожным. Морохов еще ни о чем не догадывается, мелкие события, происходящие вокруг него, ничего особенного не предвещают, появляется вторая сюжетная линия, молодого авантюриста Александра Л. (линия тоже вполне себе эпическая, с рассказом о попытках молодого талантливого Л. выбиться в люди), а текст уже звучит совершенно по-другому. И держит читательское внимание, собственно говоря, не напряжение сюжета, а напряжение текста.
В общем, это роман о побеге. Морохов поймет, что его уже едят. Тихо, с тыла, из департаментской мглы, подобрался правительственный чиновник (не первого ряда, но и бизнес у Мстислава Романовича не первого ряда) и принялся за дело так споро и умело, что уж и из страны не уедешь. Но Мстиславу Романовичу убежать удалось — прелюбопытным, нужно сказать, способом.
А Александр Л., который по логике сюжета должен был оказаться антагонистом и противником Морохова, оказывается… Оказывается, он играет в книге совсем другую роль. Жанр повествования можно было бы обозначить как комедию положений (трагедию положений, драму положений), и уж точно, это плутовской роман. Все персонажи не на своих местах. Один герой сидит в прекрасном своем, да не своем жилом комплексе при своих, уже почти отобранных деньгах. Другой сидит в прекрасной своей чужой квартире, и он тоже — человек «при деньгах». Только — при чужих. Прислуга, как водится в хорошем плутовском романе, спасает хозяина, потому что в плутовском романе именно слуга — главный лирический герой.
Сюжет пересказывать не хочется, потому что он увлекательный. То есть хочется, но, наверное, это недобросовестный по отношению к будущему читателю ход.
Главное же открытие для меня — это, повторюсь, атмосферные качества текста Екатерины Шерги. Житейская и словесная точность делает ее текст необыкновенно поэтическим, потому что поэзия — в деталях.
Как все поэтические произведения, текст обобщает сам себя, и перед нами появляется образ времени — ленивого, закормленного, спокойного снаружи и пронизанного изнутри тревогой, страхом и предчувствием неизбежности личных и общественных изменений. Это роман о последних годах покоя — в том числе и гражданского.
И когда дочитываешь роман, кажется, что он — о будущем.
