— «Четвертый театр» в «Международном Мемориале» — это долгожданное развитие темы документального театра на новомисторическом уровне. Реквизиторы провинциальных театров следят за тем, что происходит в стране, и хотят участвовать в протестах. Люди в вагонах-ресторанах во весь голос ругают правительство — год назад это невозможно было представить. С памятью и архивами нужно работать именно сейчас. Причины происходящего наконец-то интересуют всех. Во время моей учебы в ГИТИСе в конце 1990-х к нам на курс пришла группа драматургов и предложила сделать спектакли в документальной технике verbatim (дословно). Это было кстати, так как я и тогда жил с ощущением: странно ставить Шекспира, когда современность так богата на сюжеты. Два года мы брали интервью у 18-летних солдат, вернувшихся из Чечни, и сделали спектакль «Цейтнот».
Действие разворачивалось в «нулевой зоне» между прошлым и будущим — реабилитационным центром для солдат. Этот проект стал моим дипломным спектаклем в ГИТИСе и одним из первых спектаклей Театра.doc. Техника verbatim и подход «здесь и сейчас» в течение 10 лет были для меня самыми главными в российском театре.
Со временем острых тем, связанных с современностью, не стало меньше, но родилось понимание, что подходом «здесь и сейчас» можно сделать не всё. «Груз молчания», который мне предложил сделать руководитель культурных программ Гёте-института Вольф Иро, стал очень личной, чудодейственной работой с памятью. Проект стал режиссерским дебютом Михаила Калужского и одним из первых проектов Театра им. Йозефа Бойса в Сахаровском центре.
Театральный проект «Груз молчания» основан на книге израильского психолога Дана Бар-Она, посвященной исследованию памяти и чувства вины. Дан Бар-Он (1938—2008) родился в семье немецких евреев, успевших уехать из Германии в середине 30-х годов. В 1985-м он начал уникальное исследование морального и психологического влияния Холокоста. Материалы этого исследования — интервью, которые Бар-Он взял у детей, выросших в семьях нацистов, были опубликованы в книге «Груз молчания: встречи с детьми Третьего рейха» (1989). Именно эти интервью стали основой для спектакля.
Стало понятно: чтобы делать спектакли о современности, надо обратиться к прошлому, причины тоталитаризма в прошлом. Действительность надо осмыслять историческим материалом. Поэтому, например, спектакль «Четвертого театра» «Суд над Бродским» Евгении Беркович, в котором суд над поэтом запараллелен со школьной травлей учителем и учениками внешне слабого и другого, осенью будет идти в помещении «Мемориала» в Каретном ряду регулярно. Что такое тоталитаризм в школе, я знал из личного опыта. Конечно, не к одному мне обращаются с предложением интерпретировать и инсценировать современные российские проблемы и их истоки. Нас целый коллектив. Но я оказался одним из самых восприимчивых в силу личных обстоятельств. Дело в том, что в 17 лет я узнал, что мой дедушка по отцовской линии был высокопоставленным эсэсовцем, а дедушка по линии мамы — евреем, переводившим Чехова на немецкий. Все родственники по этой линии погибли в Аушвице. Про историю семьи я поставил спектакль «Я, Анна и Хельга», где соединил дневники Анны Франк, Хельги Геббельс и свою собственную историю. В СССР тоже много семей из репрессированных и служак сталинского режима. О такой семье будут делать спектакль в Сахаровском центре журналист Михаил Калужский и сотрудница «Мемориала» Александра Поливанова.
Мы должны искать и надеяться на понимание. В июне провели пробные читки, и некоторые работы провалились, например, приемы акционизма сложны для воплощения в документальном архивном театре, тяжелы для зрительского восприятия. Это урок. Но было бы странно наладить бесперебойный выпуск успешных спектаклей. Ограничиваем ли мы себя в работе с документом, возводим ли документ в культ? Нет. Всё служит театру. И при этом документальный театр — это зона ответственности. Много текстов из архива «Мемориала» касаются памяти живых людей, у нас нет права играть их чувствами. Нет моральной возможности делать из их судьбы театр — понимаете этическую сложность наших художественных задач? Сделав в «Театре.doc» «Час восемнадцать», мы позвали маму Сергея Магнитского. Сделать спектакль, который ее оскорбит, было бы страшно. Поэтому для нас вопрос: «Для чего искусство?» — болезненный и острый. Реакция причастных к событию людей для нас сегодня важнее художественного результата. А значит — надо работать с ними в тесном контакте. Режиссерские амбиции запереть в темный чулан. Важна чистая правда. На открытии «Четвертого театра» Оксана Мысина прочитала письмо женщины, чьего мужа расстреляли, но она считала, что Сталин не виноват. Такой яркий пример brainwashing’а режиссурой мог быть только испорчен.
«Аукцион театральных идей» — было рабочим названием нашей программы. Мы готовы отдавать проекты в те театры, которым интересен наш материал. Пусть завлиты МХТ, «Современника» приходят, работают в архивах, работают с нашими молодыми режиссерами. Надеемся, что школьников будут привозить на наши спектакли. В Сахаровском центре школьники смотрят «Я, Анна и Хельга», после мы говорим с ними, и я вижу, что дети не знают истории собственной страны. Поэтому так важна социальная ответственность театра.
Хочется сделать театр в «Мемориале» спорным, живым местом, где люди остро реагируют на профанацию идей и честно обсуждают ее первые симптомы. Хочется, чтобы участники общего дела горели им долго, как горят сейчас, — от этого зависит, откроется ли нам прошлое. Руководить театральным проектом мы будем коллективно. Для меня это наиболее современный подход в создании антитоталитарного театра.
Не беда, что многие люди театра, которым я предлагал участвовать, отказались, даже иногда реагировали агрессивно на предложение новой театральной темы, а один успешный театральный деятель честно брякнул: «Георг, это же очень сложно!» Сложно. Но многие отказавшиеся сейчас придут потом, и будем работать. Избегая высокого самоощущения причастных к большому делу. И для авторов, и для зрителей театр по архивам — история не для ленивых.
