На американском телевидении полно культовых сериалов. «Доктор Хаус», «Скорая помощь», «Остаться в живых (Lost)», «Обмани меня» и прочие порождают целые генерации фанов по всему миру.

В России за все время существования советского ТВ родилось два культовых, проще говоря — любимых народом сериала, — «17 мгновений весны» (1973) и «Место встречи изменить нельзя» (1979). За 30 лет и 3 года к двум вершинам жанра (и, будь он проклят, формата) не приблизился никто. «Ликвидация», которую очень люблю, культовым кино, как показало время, не стала.

По сравнению с нашими «телероманами» мексиканское «мыло» — высокое искусство. Вообще, мыльная опера и «теленовелла» в 100 и более серий — принципиально разные вещи: «Санта-Барбара» не есть «Lost».

В России эта грань, как и все прочие, стерта. Немного поварившись в сериальном бизнесе, я усвоила в общем-то несложный закон. У нас и то и другое НАДО делать заведомо плохо. Т.е. плохо писать, плохо играть, плохо снимать. Это условие заказчика. Ему надо заработать — а значит заплатить меньше: крепкие же профи требуют крепких бабок. Поэтому собираются недоучки-халтурщики и бригадным методом шарашат как умеют. После чего редактор убирает лишние эпизоды, лишних персонажей, а чтобы как-то связать сюжетные концы с концами, переписывает диалоги. Вербуют дешевых актеров, выдают им режиссера, который не смеет пикнуть, — и вперед с песней!

Всё это называется «формат».

В Штатах тот же формат имеет совершенно другое качество по одной лишь причине: там не держат халтурщиков. А профессионалам платят соответствующие деньги.

На Западе, конечно, тоже полно всякой лажи. Разница в том, что в этом формате в России имеется только она.

Существует, впрочем, и иной формат. Небольшие сериалы на 8—12 серий, где уже совсем другой бюджет. Приглашай, господин продюсер, первачей и заказывай — ну не «Твин Пикс», но хотя бы то же «Место встречи».

Но и в этом удобном формате, где тебе и кастинг, и художники, и музыка, и спецэффекты, и всё что угодно, — всё чешут под одну гребенку от сценария до костюмов! В рамках темы, конечно. Тем несколько: «Ментовские войны», «Секс в большом (или малом) городе», «Реальные пацаны», «Золушка», «Школа».

Плюс еще три отдельно стоящие, серьезные темы — биографическая, военная и сталинская. Строго говоря, это одна тема. И исторические биографии («Маршал Жуков»), и война разворачиваются теперь в сериальном кино исключительно на фоне сталинских репрессий. (Или репрессии на их фоне.) Всё в этих фильмах, в сущности, взаимозаменяемо.

Даже актеры одни и те же.

Включишь ящик — и не сразу въезжаешь: то ли министр Фурцева водку пьет, то ли певица Русланова. Ирина Розанова — хорошая, разноплановая артистка, но две подряд работы в одинаковых сериалах хоть из кого душу вынут. Не исключая зрителя.

На тему сталинских репрессий не отметился на телевидении только ленивый. От «Московской саги» до «Московского дворика». И хотя Фурцева — вроде из другого времени, но в это конъюнктурное лекало она вписывается легко. Всем понятно, что и она, и Брежнев, и кремлевский цирк уродов тех лет — прямое продолжение Великой эпохи. Большой стиль, лагерная пыль. Если бы режиссер мог, как Дмитрий Быков, жонглировать временем, он бы с удовольствием пристроил Екатерину Алексеевну на нары.

В стране победившего всё цинизма людоедские реалии под грифом 1937/1953 стали модной индульгенцией. Но художественной правды они не прибавляют.

И вот хожу туда-сюда по квартире, привычно мельком посматривая, как очередные персонажи в синих фуражках бьют ногами фронтовиков и орденоносцев… Но при этом что-то странное происходит на экране. Что-то заставляет постепенно оставить посторонние дела и, как советовали уютные телеведущие прошлого, устроиться поудобнее.

Странным был монтаж. Резкий, алогичный, нервный. Ни одной длинноты. Незнакомые молодые актеры вровень со «звездами» сильно, органично отыгрывали каждую мизансцену. Культурно, осмысленно выстроен кадр. Дивные «капричос» блатных в лагере — впрочем, наши актеры почему-то особенно хорошо всегда играют блатарей и бандитов. Отличные дети — что редкость.

Непонятное творилось также с отнюдь не любимым мною, обычно немножко пластмассовым Игорем Петренко: живой, в глазах откуда ни возьмись — мысль, юмор, чувства разнообразные…

Короче, стали мы это кино «Отрыв» смотреть.

Все та же военно-сталинская тема. Герой Петренко по прозвищу Разведка имитирует покушение на Сталина (пьяный, стреляет в воздух неподалеку от сталинской дачи), чтобы попасть в лагерь, найти спасшего ему жизнь комбата (Андрей Смоляков) и вместе с ним бежать.

Сценарий (Илья Рубинштейн, Валентин Емельянов) пересказывать нет смысла. Это именно что телероман, причем авантюрный, с таким количеством виражей, затянутых, однако, в сложный тугой узел, что краткий пересказ займет страниц пять. Ни одна сюжетная линия (а их как минимум десять) не прерывается, каждое «ружье» стреляет. Если что пропустишь — дальше не понять.

Кого-то, возможно, возмутит или даже оскорбит, что на материале ГУЛАГа снят отменный боевик, крутой экшн, над которым к тому же витает тень Дюма. Сокровища, подкопы, три друга, три благородных сердца с д’Артаньяном-Разведкой во главе… Но погодите возмущаться.

Да, «Отрыв» — отчасти сказка. Из лагерей бежали редко, а такой толпой, как в фильме, — никогда. Восстания в лагерях, говорят, случались. Но чтобы их не могли подавить? За месяцы ежедневных шмонов не обнаружить один подземный ход из барака, а потом и другой, из котельной? Лагерный врач, жена начлага, безнаказанно изменяет мужу с зэком на территории лагеря? Плавающие острова, на каком бежали герои, в природе есть, и в том числе в Карелии, где происходит дело. Но это не оторванный кусок суши (откуда и название фильма), а лишь дерн, армированный корнями. Толпу людей он не выдержит.

Но никто и не продает нам фуфло за правду. Что придумано — то придумано, и придумано хорошо. Авторы играют в открытую: мы покажем, что не было, но могло бы быть. Тот случай, когда история знает сослагательное наклонение.

Однако любая выдумка становится достоверной, опираясь на достоверные детали.

В «Хрусталеве» герой, изнасилованный зэками, перестает быть самим собой — навсегда. Он уходит в другую жизнь, так как в этой ему места нет. Алексей Герман — самый правдивый художник в нашем кино. Видать, потому и не может закончить фантастическую притчу.

В «Отрыве» комбат Аргунов пытками, голодом, тиранией блатных сломлен настолько, что соглашается стать «сукой», стукачом. И Смоляков играет свое падение так страшно и мощно, так подробно, что веришь потом и в его возрождение. Этот — может.

Николай Добрынин после единственного фильма «по росту» — «Русского рэгтайма» Урсуляка — 20 лет мучился, играя шпану, ментов, каких-то придурков. И наконец показал, на что способен. Вор Полонез, что «держит» лагерь, — настоящий Князь тьмы. Именно «та сила, которая вечно хочет зла, но вечно совершает благо». И когда пахан читает вдруг Державина — я опять верю. Этот — может.

Об органике Андрея Панина и говорить нечего. Безжалостный начальник лагеря. Смелый авантюрист. Жалкий муж ненавидящей его жены (очередная блестящая работа Елены Лядовой). До чего ж богато отыгрывается Хозяин на всех за свою гнусную жизнь! Прячет «рыжье» (золото) в банке с капустой? Этот — может.

И — русский богатырь Петренко (по роли, между прочим, еврей из Одессы), который никого не боится, всегда побеждает и может всё.

Гердт говорил, что всегда надо искать «вторые» слова — вместо тех первых, что сами лезут в голову. Это означает: не говорить, не писать и не делать пошлости. «Отрыв» в контексте нашего телекино удивителен тем, что сплошь состоит из «вторых» слов. Поэтому я в таком ужасе от одной маленькой, но безобразной фальши в самом конце — когда Аргунов-Смоляков вдруг запевает «Землянку», и все подхватывают. Слава богу, кроме Полонеза. Слава богу, хор, будто опомнившись, быстро замолкает, и фильм, как лодка, черпанувшая воды, с напряжением выравнивается, становится на прежний фарватер.

Вот бы они спаслись! Притом сколько наворочено в фильме допущений, еще одно многие бы проглотили легко.

Но история все-таки не знает сослагательного наклонения, говорят нам в конце. Остров плывет, и Полонез жадно вдыхает воздух свободы, Разведка целует свою докторшу — но бульдожье лицо Аргунова уже цепенеет, каменеет. Мы видим, что на берегу заряжают орудие и — прямой наводкой…

А остров плывет. И люди неподвижно стоят на нем плечом к плечу. Как монумент. И за кадром громовой хор Александрова: «До тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага».

Режиссер — Сергей Попов. Сергей Попов к своим 37 годам снял уже десять фильмов. Из них восемь — сериалы. В том числе — «Фурцева».

Сергей! Как художник художнику: бегите! Бегите из этого цеха прочь, пока хищный формат не сожрал ваш талант с пуговицами! Снимите неформат — место встречи еще можно изменить.