На протяжении последнего столетия Россия пережила урбанистическую революцию. Основная масса населения переместилась из деревни в городские поселения.

Исследователи и теоретики считают урбанизацию основным критерием социальной и демографической модернизации. В городах у людей, как считают теоретики, должен меняться весь образ жизни, тип занятости, способ образования семьи и многое другое.

И все же есть ощущение, что в культурном и поведенческом отношении что-то с нашей модернизацией не так. Само понятие «российский город» является сомнительным. Это не города, а скорее поселения, напоминающие города. Трава здесь вытоптана, а асфальт нормально не положен. Битое стекло и мусор — верные признаки того, что эти пространства ближе к деревне, чем к городу, хотя в деревне не может быть столько битого стекла и мусора.

Принципиальным признаком города являются, кроме того, публичные пространства, исторически отсылающие нас в античную Грецию, с ее агорой, театром и рощами, посвященными музам. Наличие этих общих для горожан пространств и создает горожанина — модника-денди, фланера, подчеркнуто вежливого, но при этом отстраненного.

Современный город формирует и другие типы городских публичных пространств — там, где граждане собираются и обсуждают, например, политические вопросы. Городская площадь — далеко не главное место такого рода. Это прежде всего кофейня или другое пространство, где можно вести неспешный разговор или напряженную дискуссию.

С подобными пространствами в России из рук вон плохо. Даже Москву, например, по этим критериям трудно назвать городом: здесь крайне мало публичных пространств, где жители демонстрируют себя как горожане или коммуницируют как горожане. Это одна из причин, почему даже далекие от политических пристрастий люди с таким энтузиазмом выходили на недавние митинги, — увидеть себе подобных, пообщаться и щегольнуть остроумным плакатом.

Но город — это еще и цивилизующие пространства. Места, где соблюдаются определенные общественные правила: не плевать на пол, не швырять мусор под ноги, уступать места и пропускать других вперед себя. Они более элементарные, чем театр или кафе, но и более фундаментальные. Если они не выполняют свою цивилизационную функцию, то не смогут сложиться и сложные городские практики.

Но как-то так устроена наша жизнь, что эти цивилизующие пространства свою функцию не выполняют. Это какие-то сложные гибриды двух миров: похоже на город, но не город, граждане похожи на горожан, но все еще не горожане.

Возьмем, например, простой пример — «Макдоналдс». Конечно, у городских снобов не принято жаловать эту сеть быстрого питания. Но это поверхностный взгляд. «Макдоналдс» — это не просто конвейер калорийных бургеров, это еще и фабрика современных стандартизированных цивилизационных моделей (не случайно так популярна тема «макдоналдизации мира»). Слаженная скорость — один из цивилизационных механизмов «Макдоналдса». Но если вы вдруг оказываетесь в российском «Макдоналдсе», то видите, что он оккупирован какой-то совсем другой культурой. Ее можно определить как приватизирующий захват публичного пространства. Заходя в «Макдоналдс», люди не встают в очередь, а сначала занимают свободные места. Тогда как тот, кто получил свой заказ, мечется среди пустых, но уже кем-то занятых столиков. В итоге вечная давка и толкотня — как в самом ресторане, так и вокруг него. Несмотря на все атрибуты городского заведения, ресторан оккупирован странной культурой, осуществляющей жест межевого присвоения «ничейного». Это уже не крестьяне, которые считаются со сложными правилами общины, но еще и не горожане, подчиняющиеся общим правилам.

Такую же участь, но в еще более гротескной форме, переживают и городские парковочные пространства общего пользования. Что уж проще и демократичнее: удачно подъехал — занял удобное место. Приехал неудачно — поищи свободное место где-нибудь в отдалении. Но нет, невидимая деревенская изгородь раскинулась прямо на асфальте. Заняв общественное парковочное место, недогорожане придумывают самые разные символические и механические способы застолбить его только за собой. В ход идет всё: какие-то нелепые железные конструкции с замками, ленточки, цепи, заградительные стойки. Снесли в Москве это убожество — ракушки. Но ведь нет — опять стойки и тросы лезут как грибы после дождя. Через асфальт пробивается крапива — как на пустыре, где когда-то раньше была деревня.

Эти два сюжета я привел здесь не из какого-то городского снобизма. Речь идет об элементарной азбуке современной цивилизации — не выучив букварь, не научишься читать сложные книги. Но пока даже транснациональные корпорации, муниципальная политика и сообщество автовладельцев так и не смогли вывести деревню из города.