До сих пор мы довольствовались сюитами вальсов из этой оперы, исполняемых в концертах; заядлые меломаны смотрели видеозаписи множества постановок — ведь это одна из самых популярных опер в мире. А в России она прошла только однажды — в 1928-м, в Ленинграде. Почему так?
Созданный Штраусом в 1910 году «Кавалер розы» сверкнул в Европе особенно ярко перед Первой мировой. Но тут из-за войны в России вышел высочайший запрет на немецкие оперы. При Гитлере Рихард Штраус, уроженец Мюнхена, был назначен Геббельсом главой Имперской музыкальной камеры (что-то вроде министра музыки) и принял этот пост. Повлияло и то, что все советское время было фактически запрещено исполнение его симфонической поэмы «Так говорил Заратустра» (Ницше было словом ругательным). Вот и не сложилась традиция.
Так что Большой театр, которому много чего есть наверстывать, сделал важный просветительский шаг. Чувственная лирическая комедия, в которой витает мистический дух Вены, но, к счастью, весьма различимо то и дело звучат вальсы, явилась на историческую сцену Большого скорее в форме сатисфакции, чем триумфа.
Приглашенный постановщик Стивен Лоулесс объяснял, что он вполне ощущает ответственность за первую постановку оперы. Тут не до выкрутасов режиссуры. Это «Евгения Онегина», памятного со школы, можно переиначивать, задавая публике остроумные головоломки. Лоулесса же, очевидно, попросили о постановке довольно традиционной.
Вот теперь мы окончательно убедились, что это такое. Статичность артистов, неработающая пружина действия, самодеятельные массовки. Когда в музыкальном спектакле нет адреналина — даже самые жгучие любовные истории выглядят балаганом.
В том числе и данная история о том, как стареющая Маршальша благородно уступает своего 17-летнего возлюбленного Октавиана молодой красотке Софи (всех троих поют женщины), уходя в моральную богадельню.
Роскошная музыка, не дробящаяся на арии и отдельные номера, но текущая непрерывно, конечно, поднимает не столь уж душераздирающую фабулу чуть не до небес. Но не слишком высоко пока уносит нас оркестр Большого театра (дирижер Василий Синайский).
Режиссер, как и исполнительница роли Маршальши Мелани Динер (Германия), признавались, что их главная задача — показать течение и неотвратимость времени. Вероятно, поэтому Лоулесс позволил себе такую вольность: первое действие разыгрывается в XVIIIвеке, второе — в XIX, третье — все-таки в ХХ веке. Бог мой, Лоулесс, конечно, переоценил нашу темную публику, вряд ли способную отличить мебель Вены века Моцарта и века Вагнера, а в парке Пратер (третье действие) с его допотопным Луна-парком, наверное, все три века продавали одинаковые сосиски и одинаково громко палили в тире. На сцену назидательно повешены часы — увы, внимание то и дело переключалось на то, много ли осталось до конца.
Некоторые вещи поразили нехорошо. Так, в спектакле в моменты ссор бьют много огромных тарелок — разве это возможно в театре? Зачем выводить на сцену двух овчарок, которые заметно нервничают, курьезно переключая на себя внимание зрителей? Зачем в третьем действии на сцене стоит никому не нужная кровать? Таких мелких вопросов слишком много.
Но всё победили певцы, большей частью приглашенные, так как петь Рихарда Штрауса нам еще надо долго учиться. Мелани Динер, не раз исполнявшая Маршальшу в разных постановках, прекрасно справляется и с партией, и с ролью. Ее возлюбленному Октавиану (хрупкая Анна Стефани) ровно на голову не хватает росту, чтобы поверить в жгучую любовь этих разновозрастных любовников, — для современной постановки сие обстоятельство не годится. Однако всё прощаешь за потрясающее пение и, как кажется, безукоризненный стиль. Хорошо вписалась в треугольник солистка Метрополитен-опера Любовь Петрова (Софи). Если бы режиссер дал себе труд более изысканно выстроить мизансцены, а не пускать на самотек игру артистов, искушенных в исполнении Штрауса в прежних постановках, мог бы выйти превосходный спектакль. Например, топорную финальную сцену, когда Октавиан разрывается межу Маршальшей и Софи, можно было слушать только с закрытыми глазами — а пели певицы этот сложнейший терцет ангельски, да и оркестр играл недурно.
Потрясающе исполнил свою неоднозначную партию сэр Томас Аллен (Фаниналь, отец Софи), 40 лет поющий в лондонском Ковент-Гардене; а бас Стивен Ричардсон (барон Окс) всеми силами напоминал о том, что Штраус писал в первую очередь комедию (во многом в духе Моцарта). И уж что поразит любого зрителя — так это роскошные декорации (Бенуа Дугардин) и костюмы (Сью Вилмингтон). Пяти подсвеченным застекленным семиэтажным шкафам с посудой даже похлопали, как в советские времена.
Впервые в Большом удивил перевод текста (проекция над сценой). Вроде по-русски, но как-то не очень. Правда, позднее объясняли, что это была попытка передать особенности венского диалекта. А получилось нечто марсианское: «Кто сильно обнимает — тот неплотно держится», «Вижу любовь и беру ее»,«А мне нужен мужчина, чтобы я чем-то стала»;«Тебе я стану всем»,«Вы ввергаете меня в десперацию» и т.д.
Что в сухом остатке? Музыка великая. Певцы (основные) великолепны. Смотреть не смешно. Не грустно. Не слишком интересно. От Вены с какими-то ее специфическими переживаниями мы пока страшно далеки. Но, может, кто-то на шаг приблизился.
Куда дальше поведет нас главный театр страны? В июне — «Чародейка» Чайковского (дирижер Александр Лазарев; и он тоже не любит авангардных постановок; всё будет как при бабушке). Дальше — тишина. Известно лишь, что Юрию Любимову в качестве утешения за изъятый у него театр предложили ставить «Князя Игоря». Кажется, Франческа Замбелло поставит очередную «Травиату».
На прямой вопрос о планах гигантского театра его директор Анатолий Иксанов отвечает: планов много, их мы объявим на пресс-конференции в конце сезона. Отчего же такая провинциальная непрозрачность? Помнится, как-то планы заявляли на три года вперед — было хоть представление, куда идем, чего ждать.
Талантливый и очень энергичный дирижер Владимир Юровский (он только что выступил на Фестивале Ростроповича с возглавляемым им Лондонским филармоническим оркестром), еще пару лет назад гордо объявленный одним из основных приглашенных дирижеров Большого, рассказал, что у него с этим театром нет никаких планов. Он выступил музыкальным руководителем спектакля «Руслан и Людмила» в постановке Дмитрия Чернякова; отдирижировал две серии спектаклей — в ноябре и феврале, — и больше, получается, этот спектакль ни в каких планах не числится! И ничего другого Юровскому тоже не предложили. То же — с Теодором Курентзисом. Да, Курентзис возглавил сейчас Пермский театр — но такими интересными дирижерами, ради которых публика прет в театр, не разбрасываются.
Есть впечатление, что Большой застыл в неприятном ожидании. Может, это вертикаль в действии? Ждут, кто станет министром культуры взамен уходящего Авдеева? И куда подует ветер? Фу, как это было бы стыдно! И так уже ясно, что революционных постановок не предвидится (за инновации «Руслана и Людмилы», наверное, пожурили те же депутаты, у которых были истерики по поводу оперы «Дети Розенталя»). Не потерять бы с возвращением на историческую сцену спектаклей-долгожителей самого ощущения актуального европейского театра, которым, как некоторое время назад казалось, Большой стремился стать.
Премьерные спектакли состоятся 3, 4, 6, 7, 8 и 10 апреля.
