Во властных органах обсуждается возможность обязать кинотеатры показывать отечественные фильмы, установив минимальную квоту на них в российском прокате — 24%. Решит ли эта мера главную проблемуразрыва отношений между отечественным кино и публикой? И остановился ли процесс профессиональной деградации нашего кино?Спрашиваем у продюсера Сергея Сельянова, главы кинокомпании «СТВ».

— Я вообще не очень согласен, что в последнее время продолжался процесс деградации. Вот сценаристов у нас как не было, так и нет. Это самая большая проблема. Даже в советские времена были отдельные одаренные люди — школы не было; таланты есть и сейчас. Говоришь талантливому сценаристу: есть заказ от продюсера, тема интересная. Талантливый человек может сочинять по вдохновению, для исполнения заказа у него нет школы. Сейчас в кинематографе идет скорее позитивный процесс. Прежде всего благодаря реформе, которую надо расширять за счет увеличения студий-лидеров («СТВ» входит в семерку привилегированных студий-мейджоров, получивших поддержку от Фонда кино. — Л.М.). От кого идет самый сильный натиск, несравнимый с давлением продюсера, телевидения, государства? От зрителя. Серьезный разговор публика отказывается поддерживать…

— Что же случилось с нашим зрителем?

— Исчезла система ценностей. Живем не зная где, для чего… Что строим? Если капитализм, то какой?

— Разве «экран» не может формулировать ценности, простраивать систему координат?

— Мы всего-навсего кинематографисты. Где взять властителей умов, которых бы слушали, да еще способных на художественное высказывание… Из ценностей в стране очевидная одна — деньги. Но даже и она не отрефлексирована.

— Была такая попытка в вашем фильме «Бабло».

— Мы же не с Марса. Люди, делающие кино, — часть страны. И поскольку вообще разлажен диалог между людьми, нужно его нащупывать. Мы прокатывали фильм Лунгина «Остров», который стал общественным событием.

— Вы не предполагали подобного резонанса?

— А достаточно ли «угадывания»? Не этим ли и занимаются кинотеатры, ублажая, потрафляя зрительским желаниям. От кинематографа хочется большего.

— Я к этому иначе отношусь. Когда-то делал фильм по сценарию Олега Ковалова «Русская идея». Там говорилось, что русские кинематографисты Эйзенштейн, Пудовкин, Довженко с помощью кинематографа стремились изменить мир. Бывают такие времена. Но мессианство, учительство — не мое. «Вот, сейчас объясню вам, как надо жить». Кому-то кажется это единственно верным способом диалога со зрителем. Проблема как раз в том, что свобода наступила, не спрашивая нас о нашей готовности. В позднесоветское время кино было больше, чем кино, больше, чем жизнь, потому что сама жизнь была выхолощена и лжива.

— Приходили к Тарковскому за ощущением правды, хотя бы эстетической.

— Правды и свободы, а не фиги в кармане. Хотя и это приветствовалось. Вот в «Гараже» были правильные «фиги». Каждый брал у экрана то, чего ему не хватало. Свобода — тяжелое бремя. Мощные режиссеры, такие как Герман, после перестройки об этом говорили. Для Климова это стало личной драмой. Кто-то вовсе остановился, другие двигались по инерции.

— Считаешь, сейчас у кинематографистов есть абсолютная свобода? Можно снимать что хочешь, вне цензуры и самоцензуры?

— Цензура у всякого человека есть. Иначе он не человек. Эстетическая, художественная, нравственная. Есть просто запреты «психотерапевтические»: чего художник никогда не будет делать. Можно говорить о предпочтениях: что ты любишь…

— Ты никогда не делаешь того, чего не любишь?

— У меня было примерно полтора случая… тут чисто профессиональное. Проект не был плохим, просто недожатым, сценарий — недоведенным. Я чувствовал: не надо снимать, но по разным обстоятельствам — приходилось. А недожатый проект и на экране останется полуфабрикатом.

— Ладно, кинематограф не будет «менять мир», что же тогда значит новая программа «социально значимых фильмов»?

— Просто есть невнятно сформулированные ожидания общества. Что, наверное, надо делать и кино, для общества полезное, позитивное.

— Для общества или государства?

— Конечно, общества. Государство влияет на кинопроцессы, когда впрямую заказывает фильмы. Но я считаю это нормальным.

— Как «Август. Восьмого»…

— Полагаю, что государство должно заниматься подобными проектами — в меру, но продуманно и последовательно. То же самое можно сказать и об общественно значимом кино. Действительно в киносообществе был какой-то вывих на эту тему. Все-таки советское рабство неискоренимо. Когда буквально все стали нести сценарии про Суворова… Суворов — часть нашей истории, можно делать красивый батальный фильм. Но продюсеры просто хотели угадать: «Чего изволите». То есть радостно было воспринято ложное. Сверху не было никаких заказов заявок на этот счет. Люди возжелали услышать именно это: «Закажите нам! Избавьте от проблем выбора. От мучительных поисков идей, проектов, путей к зрителю. Дайте установку!» Ну сняли про Суворова…

— И еще про Минина с Пожарским…

— Это ослабляет и нашу историю, потому что и про Минина с Пожарским, и про Суворова можно сделать замечательные фильмы. И патриотические, полноценные эстетически, и зрелищные.

— В какой же момент происходит подмена?

— Она совершается в сознании людей, которые ищут работу… Главная продюсерская проблема — а что собственно снимать? Поиск даже не столько идей, сколько сценариев… Когда тебе этот выбор облегчают или тебе кажется, что могут облегчить…

— А снимите-ка нам кино про пионерию 20-х годов!

— Именно. Сидишь, как Агафья Тихоновна, губы Никанора Ивановича пытаешься приставить к носу Ивана Кузьмича… А тут начальственная «сваха» велит: живи с Балтазаром Балтазарычем, будет тебе счастье.

— Уже, очевидно, сформулирован заказ на «патриотическое кино», правда, мало кто понимает, что это такое.

— Да хотя бы тот же Гайдай, которому кинематографисты высокомерно руки не подавали. Мы говорим про термины — не люблю про них говорить. Предпочитаю говорить про конкретный фильм. К нему и надо подбирать слова. Любовь к родине — естественное человеческое чувство, и должно художниками рефлексироваться, и быть поводом для размышлений, для гордости. Это важно для человека. А как-то пытаться это личное чувство по каким-то ведомствам «проводить» в графе «Изготовление патриотического фильма»…

— Но так же и происходит. Продюсеры, высунув язык, ищут патриотический «верняк». А государство выделяет транши общей суммой $16 миллионов на один фильм про военный конфликт в Осетии.

— Но это и есть госзаказ. Государство, как любая организация, как МЧС или Дерипаска, — должно тратить какие-то ресурсы на заказное кино. В пределах разумного это нормально. Мы вправе не соглашаться с постановкой задачи. Всё решает результат, сам фильм. Кино хорошее сделать вообще трудно. По заказу — еще раз в пять сложнее.

— Ты снимал кино по заказу?

— Если под заказом понимать тупое администрирование заказчиком кинопроцесса — не буду снимать. Это безнадежно. В режиме диалога это возможно. Продюсеров подобные проекты привлекают мощными ресурсами. Большой фильм — особая статья, иной пилотаж производства. Сергей Бодров говорит: это пересесть с «Москвича» не на «Мерседес», это пересесть с «Москвича» на истребитель. Такое кино нам необходимо, ведь в кинотеатрах мы соревнуемся с мейджоровским американским кино. А бюджет одного голливудского фильма равен бюджету всего российского кино.

— На мой субъективный взгляд, самое патриотическое кино Сельянова «Кукушка» и «Груз 200», который, кстати, обвинили в русофобстве.

— Любой замечательный фильм — патриотическое кино. Поэтому общие слова про патриотику — либо слишком широкие, либо слишком узкие. Они — круги на воде, следствие, вытекающее из творения художника, который производит смыслы. Трудно себе представить, чтобы сели мы с Лешей Балабановым, и я предложу: «Давай поправим положение в здравоохранении или поднимем нравственность населения…» Абсурд.

— Печально, что обществу не нужны сильные высказывания о драме его существования, подобные «Грузу 200».

— Мы делаем кино, потому что видим в конце туннеля съемок свет именно кино.

— Фильм как…

— Как образная система, в которой много смыслов. Чем сильнее образ, тем более он многогранен. Мандельштам говорил о слове, из которого смысл пучками торчит в разные стороны. Мы генерируем образы, которые производят разную, не прямую работу в мире, — не потому, что мы такую поставили задачу. Потому, что всякое художественное произведение — единица гармонии, связанная с мировой гармонией. Это трудно предсказуемо. Ну хорошо, нет этого властителя дум сегодня. Может быть, он святой или революционер, или еще не проявился — не знаю. Но в целом общество не настроено на серьезный разговор. Сегодня модно остроумничать. И тема гламура из нашего общества потребления никуда не истекает. Пытались сделать серьезное жанровое кино «Дом» с прекрасными актерскими работами. Не нужно. Раз не нужно… Что завтра? Выложить еще $5 миллионов за картину, замечательную в художественном отношении, которая соберет сотню тысяч долларов?

— И что делать?

— Суть существования продюсера сегодня в поиске со многими степенями неопределенности. Почему все делают комедии? Потому, что этот уровень разговора зритель поддерживает: развлечение как можно более легкое, на уровне релакса. «Пошли в кино поржем». Я к этому отношусь лояльно — если это не всё пространство кино. Еще важный фактор. Здесь американцы нам не конкуренты: Голливуд нашу национальную комедию не сделает ни при каких обстоятельствах.

— Но мне хочется развлечения не идиотского, умного.

— Вот делает Данелия анимационную «Кин-дза-дза», хочется, чтобы она вышла, мы объединили усилия. Посмотрим, что получится. Фильм — это риск, большое количество денег. Особенно зрительский фильм, не важно, серьезный или развлекательный. Смотри: $5 миллионов — бюджет, $3 млн — на выпуск — всего $8 миллионов, из них, допустим, $3 млн от государства ($2 миллиона — на производство, $1 млн — на выпуск). Ты должен собрать еще $5 миллионов — твоих или инвестиционных: денег, за которые отвечаешь. Для этого бокс-офис должен быть $12 миллионов. Много ли у нас фильмов с такими сборами? Дело даже не в деньгах, достаточно сделать один великий фильм — и твоя жизнь оправдается. Но жизнь продолжается, если даже снимаешь не великий фильм, надо делать еще и еще. Много делать кино, которое искусство — статистическое. Во всем мире из общего потока — 10% приличных фильмов.

— Что кроме денег для тебя является основанием продолжать работу.

— Деньги — важная вещь. Раньше я любил сравнить их с сульфатом натрия, необходимым для проявки пленки. Они дают зеленый свет съемке фильмов. Обнадеживает то, что благодаря реформе наметились контуры индустрии. Мне это интересно. Я индустриальный человек, хотя и любитель разного рода кино. Индустрия способна решать многие вопросы походя. И задачи дебютов, и сценарную проблему, и образовательную, и взаимоотношений с кинотеатрами.

— Останется решить главную проблему — привлечь зрителя.

— Нужно больше кинотеатров, чтобы вся страна могла кино в кинозале смотреть. Пока эта привилегия лишь у 40%.

— В твоей фильмографии десятки картин. Неужели ни разу не было желания вернуться к профессии режиссера?

— Я много раз объяснял, что, как только начал заниматься кино, был и продюсером, и режиссером. Так что я не сменил профессию — просто оставил режиссуру, продюсирование мне интереснее. Видимо, в режиссуре, что мог и хотел, — сказал, а без страсти кино снимать не хочется.

Справка «Новой»

Сергей СЕЛЬЯНОВ— продюсер, сценаристирежиссер. Среди его продюсерских проектов— «Брат», «Кукушка», «Бумер», «Груз200». Анимационная лента «Иван-царевич и Серый Волк», продюсированная Сельяновым и Александром Боярским, собрала в прокате около $25 миллионов.