Занимаюсь тем, чему учился. Ничего другого делать не умею. Постараюсь «якать» поменьше. Если поставить циркуль на карте, то в радиусе двух километров мы будем одни такие. Заходят из близлежащих офисов: «Вы что — приборы делаете? Да ладно. Да вы охренели…» И эти их глаза удивленные, когда они видят на столе паяльник…

Я не люблю приходящих вовремя на работу, и тем более — вовремя с нее уходящих. Это как знаете: подходит сотрудник к Резерфорду: «Я всё сделал, что мне делать дальше?» И Резерфорд его увольняет. Молодые… гигантская проблема. Они приходят и начинают разговор о зарплате. Вот тут, правда, появился один паренек из МИРЭА. Просто позвонил, пришел и говорит: «Вот я бы предложил такое решение». Сделал к нашему прибору беспроводные наушники. Принес макет, всё уже работает. И вопроса про деньги при этом — вообще не задавал. Видно, что живет этим. Наш человек. Но это всё равно как встретить сейчас на трассе «Руссо-Балт». Год будешь стоять — один проедет. Очень редкая машина.

Вот мы приходим к директору завода. Иван Иваныч — пальцы веером: «Мы можем всё!» А я говорю: «Пойдемте прямо сейчас в цех — посмотрим, кто это всё будет делать». Это всех почему-то настораживает.

В Сафронове, под Смоленском, там было литейное производство. Там стеклонаполненные пластики. Мы разместили заказ, уже сделали пресс-форму. Звонит наш человек оттуда: «Мужик, который мог это сделать, только что уволился. С ним сейчас ведутся переговоры, чтобы он на два дня вышел — заказ доделал».

Я послушаю декларации с телевизора, потом смотрю, что на заводах… Ребята, вы кого нае…ть-то хотите?! Самих себя?

Так сказать, менеджментом у нас занимается Юрий Петрович. Он был когда-то замминистра химической промышленности. Он меня уважает, но знает, что я раздолбай по жизни. А у него в подчинении раньше было 250 тысяч человек. Так что это мне противовес мощный — всех от меня гоняет. Петрович — это человек, который никогда ничего не украл и противник всякой халявы. Сидим с ним в кафе, ему говорят: «У нас акция, второй кофе бесплатно». А он ей: «Возьми деньги!» На меня Петрович орёт: «Мы же коммерческая организация. Надо зарабатывать. Надо производить то, что есть». Я ему говорю: «Если не изобретать, то мне нечего будет завтра делать».

Утром встал. Репу почесал. А чего я так раньше-то не сделал? Идеи приходят свыше. Но всегда этому способствует багаж физических знаний.

Я не люблю пиариться. Есть какие-то мерки, чтобы начинали считаться, — этого достаточно. Я — изобретатель. Был, во всяком случае. Когда на слетах кладоискателей подходят люди и фотографируются с тобой, то это приятно.

Кладоискатели — очень своеобразный пласт людей. Это долбанутые люди, один из тех кирпичиков, основа страны. Они всё время в полях. Перелопачивают тонны земли. Все разговоры только об этом.

Вы бы посидели денек в офисе, посмотрели, какие к нам приходят люди за детекторами. Только что веревкой не перепоясаны. Просто увлеченные мужики из глубинки, которые трёшек, образно говоря, насобирают, приезжают: «Мне бы приборчик какой, сынок…» Я спрашиваю: «Так вот у вас же в Костроме есть дилер, зачем вы сюда приехали?» — «Да-от нам так посоветовали».

«Мы принципиально ведем белый бизнес. Вот вам платежка, вот за углом сберкасса — идите оплачивайте». — «Ну если только запасной аккумулятор за 600 рублей — тогда ладно».

(Показывает микросхему.) Вот она, красота инженерной мысли. Мысль — наша, динамик тайваньский, пластик — китайский. Если размещать заказ у нас, она бы стоила восемь долларов. А в Тайване она стоит полтора.

Тут звонят: «Виктор Олегович, ваша фирма награждается орденом героя славы труда. Церемония состоится тогда-то…» Оказывается, я еще должен заплатить им 300 рублей — с тремя нулями. Везде вот это же говно.

В Украине был мой конкурент. Андрей. Разрабатывал датчики к металлодетекторам. А «ник» у него на форумах был Марс. Так и фирма называлась. В кладоискательстве фирмы часто называют по «никам». А в быту это был такой потерянный инженер. Хрущевская квартира, недавно народившийся ребенок… Я ему прислал ряд задач, на которые у меня не хватало времени. Он на всем этом смог заработать. И я рад, что сын у него сможет получить нормальное образование, просто на папином инженерном искусстве.

Идей должно быть больше, чем денег. Слава Богу, пока это так.

Давай популярно, про прибавочную стоимость. Вот можно вырастить картошку, и ее продать, и получить доход, скажем, один рубль. А можно сделать из нее чипсы, и доход будет уже 10 рублей. А килограмм авионики «Боинга» дает прибыль 5 тысяч процентов. Поэтому-то там все ребята, которые с головой, лезут не к нефти, не к газу, не к вентилям, они идут заниматься высокими технологиями. В стране должна быть мотивация, чтобы все люди бросились изобретать.

Когда мы пришли в это всё, мы были молоды. Нам было по 30—40 лет. Мы получили прекрасное советское образование. У нас были прекрасные учителя. На наших приборах часто есть желание написать: «Сделано в СССР».

Мы жили в Гяндже. Это Азербайджан. Папа у меня был военный летчик на Ан-12, грузовом. А мама была учительница литературы. Отец во Вьетнаме летал. «Розы на крыльях» — это когда осколок пробивает крыло — пробоина по форме напоминает цветок. Когда ему в Москве вручали орден Красного Знамени, привез мне трехколесный велосипед… И я был абсолютно счастлив.

Мы с братом были в первом-втором классе, отец стал приносить списанные блоки от военных самолетов, гироскопы, к примеру, — чтобы мы их курочили. Это было лучше любых игрушек… наблюдать красоту механики.

А из Вьетнама все тогда, весь полк, привезли макак. Потом идешь по ДОСу, у офицеров на плечах макаки. Кому с норовом попалась, та на ремешке, чтобы не убежала. Оборвали все занавески в комнатах. Но им климат не подошел все-таки. И они все попростужались и передохли.

Мой отец был беспризорником, остался без родителей в войну. Среди таких, как он, — кто помер, кто спился. А мой отец получил образование. Вот что называется: мастерство в ограничении.

Главный человек для меня, после моих родителей, — это наш учитель физики. Нураддин Мамедович Мамедов. Он класс делил на три части: которым ничего не надо, которым хоть что-то надо, допустим, идут в медицинский, и которым физику сдавать. «Физику, — говорил, — надо руками щупать».

Прислали новые учебники. Нураддин Мамедович стоит у доски, держит два учебника, смотрит в один, смотрит в другой: «А хер его знает, какая между ними разница». «Посмотрите, — говорил, — как жизненны законы Ньютона. Сила действия равна силе противодействия — ведь так и с людьми».

У меня дома тонна музыкальной аппаратуры стоит. Да, и на работе комбик и гитара. Шевчуку я самолично подарил наш прибор. Перед концертом. «Вот, — говорю, — это вам от нас». На что Шевчук мне говорит: «Ага, очень интересно».

Тут было дело. Ловят на «Чистых прудах» моего сотрудника. Ну тот посидел с работягами. Приводят в отделение. И начинают его нашим же металлодетектором обыскивать. Он мне потом рассказывает: «Думаю, с одной стороны, я ничего не нарушал. Ну выпил, но не нарушал же. Так что можно «возбухнуть». С другой стороны, вот я возбухну, и мне дадут этим прибором по голове — а потом мне же его ремонтировать».

А вообще я скажу: хуже нет пьяных ученых. Своеобразное состояние…

Дело в том, что мы остались одни. Такое ощущение, что никто «наверху» этого не понимает. Все разыгрывают какую-то свою карту. Тут еще одну лычку на погоны повешу. Мы просто делаем приборы. И никто никуда не уехал. Нами придумана технология визуализации металлических объектов. Вот австралийцам подпортили ситуацию на российском рынке. Предотвратили, можно сказать, вывоз денег из страны.

Вот если ты возьмешь два куска металла, то самое интересное для любого исследователя будет не то, что внутри каждого, а процессы на границе сред. Вот и Россия — не Европа, не Азия.

Приезжает к нам человек с элементами… ну такой убогости. Сам из-под Тулы. Говорит: «Вот хочу у вас купить самый дорогой прибор». — «Ну хорошо, покупай». Через месяц снова приезжает — высыпает две горсти, точнее два пакетика, медных крестиков, монет, образков и серебряную медаль «За материнство» — потеряшка… «Вот, это вам подарок. Остальное у меня купили». (Выясняется, нашел белогвардейский портсигар, еще что-то по мелочи.) Представляешь, он мне такое говорит: «Появился повод жить». Это и есть нормальный способ оживления экономики — людям должно стать интересно.