25 февраля, второпях и явно пытаясь вписать это событие в контекст предвыборной кампании Владимира Путина, российские спортивные власти провели матч, формально отсылавший к хоккейной Суперсерии СССР — Канада. (Подробности — в статье Владимира Мозгового «Как кандидат в президенты стал героем Суперсерии-1972» в №21 от 27 февраля 2012 г.) Отмечать сентябрьское событие в феврале — это сильно. Но политика есть политика, и спортсмены всегда становились ее заложниками.

Как на самом деле шли переговоры по поводу организации матчей СССР — Канада? Как в СССР благодаря хоккею было прорублено окно в евроатлантический мир? Об этом рассказывается в книге Андрея Колесникова «Холодная война на льду», которая ближе к 40-летию Серии увидит свет в издательстве «Новой газеты».

Сегодня мы публикуем (в сокращении) фрагмент, описывающий политические и организационные «танцы» вокруг сближения двух хоккейных держав. Сближение, которое навсегда изменило игру и одним из своих «побочных» следствий имело политику разрядки.

Из-за травм во время Суперсерии один из лидеров Chicago Black Hawks — Стэн Микита провел на площадке всего две игры. Знаменит он был тем, что в 1960-е ставил рекорды по результативности и кардинально пересмотрел свой чрезмерно жесткий стиль игры, когда его маленькая дочь, сидя у телевизора, поинтересовалась у мамы, почему основной маршрут папы на льду лежит по направлению к скамейке штрафников…

Когда сборная Канады играла после Серии-1972 товарищескую встречу со сборной ЧССР в Праге, тренер Гарри Синден назначил Микиту капитаном. По одной причине: партнер Бобби Халла по Chicago, который в результате провел за эту команду 22 сезона, по национальности был словак. Звали его Станислав Гоут. В 1948 году восьмилетнего Станислава в связи с коммунизацией Чехословакии родители отправили в Канаду к его дяде и тете, которые носили фамилию Микита. Мальчик, оказавшийся в провинции Онтарио, ни слова не говорил по-английски, и языком общения со сверстниками стал канадский хоккей. Так произошло превращение Станислава Гоута в Стэна Микиту, которому в Праге устроили овацию: победив команду СССР, канадцы, в рядах которых играл центрфорвард Black Hawks, отомстили за 1968 год.

Это был еще один эпизод «холодной войны», перенесенной на искусственный лед дворцов спорта. Так кому нужна была эта война, кто больше всех хотел столкновения двух систем на льду и зачем?

Это — длинная и сложная история, где много чисто хоккейных обстоятельств, но не меньше и политических. Бывали и совпадения, символические, но с исторической точки зрения не случайные. Именно в апреле 1972 года, во время чемпионата мира в Праге, представители советской и канадской сторон договорились об организации кульминационного события «холодной войны» на льду, за которым последовала разрядка. И тогда же секретная миссия Генри Киссинджера, приехавшего в Москву договариваться о саммите Никсон–Брежнев, увенчалась успехом, а сами переговоры в конце мая обозначили начало эры детанта.

Организация такой серии матчей и участие в ней были давним желанием Анатолия Тарасова. Но реализована мечта была уже его вечным оппонентом Всеволодом Бобровым. Казалось бы, политика тут ни при чем. Но она вторгалась даже в отношения двух выдающихся игроков и тренеров. Первый раз их пути разошлись в сезоне 1950/51, когда Бобров перешел из ЦДКА (играющий тренер — Тарасов) в патронируемую Василием Сталиным команду ВВС МВО, ставшую чемпионом страны. Лишь в сезоне 1954/55 армейцы под руководством Анатолия Владимировича снова стали чемпионами СССР, но во многом потому, что наступило постсталинское время, ВВС присоединили к ЦДКА, и Всеволод Михайлович снова оказался в одной команде с Тарасовым-тренером… Что уж говорить о победе бобровского «Спартака» над непобедимым тарасовским ЦСКА в 1967 году — спартаковцы стали чемпионами страны.

Пылкий характер Тарасова мог стать причиной уже чисто политического решения — отстранения его от сборной в 1972-м. И первый нехороший сигнал прозвучал во время знаменитого матча, в воскресенье, 11 мая 1969 года, между московским «Спартаком» (который тренировал Николай Карпов, тоже в свое время поигравший под началом Тарасова и имевший с ним напряженные отношения) и ЦСКА. Оппонентом великого тренера неожиданно стал лично генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев.

В то время вратари менялись воротами спустя десять минут после начала третьего периода. «Спартак» вел 2:1, а на отметке 9:59 третьего периода Владимир Петров, сравнительно недавняя находка Тарасова, бережно перенесенная из «Крыльев Советов» в ЦСКА, забросил шайбу в ворота спартаковцев. При этом так называемый контрольный секундомер, в отличие от табло, показал, что шайба влетела в ворота уже после остановки игры. Гол не был засчитан. Разъяренный Тарасов увел команду в подтрибунные помещения.

Пауза длилась чуть ли не 40 минут (из-за чего полетела сетка Центрального телевидения). До тех пор пока она не надоела Брежневу, который присутствовал на матче. От Леонида Ильича к Тарасову прибежал гонец, который потребовал возвращения команды на лед. «Спартак» победил со счетом 3:1, стал чемпионом страны, а наставника армейцев лишили за выходку звания заслуженного тренера СССР с публичным осуждением в прессе. Впрочем, из сборной и ЦСКА Тарасова никто не гнал, больше того, осенью того же года без шума и пыли восстановили звание. В следующем сезоне ЦСКА вернул себе золотые медали, а чернышевско-тарасовская сборная блистательным образом завоевала «золото» чемпионата мира в Стокгольме. Но осадок от тарасовской выходки в номенклатурных верхах остался.

Характерно, что именно на рубеже 1968–1969 годов сборная СССР провела серию товарищеских (сейчас бы сказали — выставочных) матчей в Канаде. К концу 1960-х советская сборная была очень мощной: канадские клубы из разных лиг, которые выставлялись на международные турниры высшего уровня, уже не могли противостоять команде СССР. Поэтому в начале 1969-го Тарасов бросил вызов Toronto Maple Leafs и Montreal Canadiens, однако не был понят. Но цель была сформулирована. Обеим сторонам по оба берега океана нужно было только привыкнуть к идее: Суперсерия возможна, пришло время ставить точку в споре, кто сильнее.

Пьера Эллиотта Трюдо сегодня назвали бы богатым словом «метросексуал». Сухощавый, изящный, неизменно изысканно одетый, он словно бы воплощал в себе французскую составляющую канадской идентичности, хотя и был сторонником единой Канады. В 1968-м 48-летний лидер Либеральной партии и министр юстиции стал премьером. И началось то, что очень скоро было названо Trudeaumanie, «трюдоманией». Кто-то о нем сказал: «Пьер, он как еще один «битл». 23 декабря 1969 года премьер встретился с Джоном Ленноном и Йоко Оно, после чего главный «битл» заявил: «Если бы все политики были, как мистер Трюдо, на планете наступил бы мир».

Свою разрядку с Советами Трюдо начал раньше американцев, и здесь его партнером выступал советский премьер Алексей Косыгин, который если и не очень увлекался романтикой хоккея, то должен был, по крайней мере, учитывать страсть Брежнева к этой игре. К тому же ему нравилось заниматься внешней политикой — до той поры, пока во вкус международных ритуалов не вошел Леонид Ильич. Естественно, Трюдо использовал для сближения с Советами и хоккейную дипломатию. Ему нужна была Суперсерия — и для страны, и для себя лично.

Для страны, потому что ему постоянно приходилось обеспечивать ее единство, считаясь с таким фактором, как квебекский сепаратизм. Хоккей на высшем уровне, да еще с участием лучших игроков без различия их происхождения, без учета англо- или франкофонии, мог бы объединить канадцев, заставить их почувствовать себя одной нацией. В те времена даже среди хоккеистов Montreal Canadiens были и такие, кто двух слов не мог связать по-английски, например, защитник, которому предстояло стать одним из лучших в лиге — Ги Лапуэн, упорно транскрибировавшийся у нас на английский лад — Лапойнт.

Личный мотив канадского премьера сводился еще и к тому, что в преддверии выборов осени 1972 года победа в Суперсерии могла поддержать его пошатнувшийся рейтинг. Отравленный «трюдоманией», он не мог смириться с тем, что век популярного политика иной раз бывает недолгим. Символическое вбрасывание 2 сентября 1972 года в монреальском «Форуме», исполненное Трюдо, облаченным в брюки клеш, приталенный пиджак, полосатую рубашку, из-под которой виднелся не формальный галстук, а продуманно повязанный шейный платок, не вернуло «трюдомании», но выборы он выиграл.

Канадские хоккеисты перед Суперсерией не испытывали сколько-нибудь добрых чувств к советской команде. Для них русские были всего лишь «комми», к тому же претендовавшие на лидерство в спорте, который в СССР с конца 1940-х называли «канадским хоккеем» в отличие от «русского». Вся Канада, включая игроков, была уверена в победе. Исключение составлял лишь голкипер Кен Драйден, который совсем молодым вратарем играл за любительскую сборную Канады на чемпионате мира 1969 года и имел возможность наблюдать за командой, ставшей победителем этого турнира. И в этой команде, как и в 1972 году, играли те же Харламов, Якушев, Петров, Михайлов, Мальцев, Викулов.

Позднее Фил Эспозито в одном из интервью скажет, что, в сущности, все русские ребята ему нравились, кроме Михайлова, который постоянно позволял себе мелкие тычки клюшкой. Ничего похожего нет в книге его мемуаров «Гром и молния» (Lightning — аллюзия на команду, где он был потом генеральным менеджером и которую, по сути дела, создал с нуля). «Красные козлы» (red bastards можно перевести и иначе) — так он называл своих противников: «Я ничего не хотел знать про них. Они были коммунисты, и это все, что мне нужно было знать». И далее в воспоминаниях следует весьма характерный пассаж, вскрывающий идеологические — в высоком смысле слова — разногласия: «Я не интересовался их образом жизни, но обнаружил, что им нужен мой образ жизни. В Канаде их принимали по-королевски. Они ели, как короли, они занимались шопингом и покупали джинсы. Третьяк был наихудшим нарушителем дисциплины. Я вот думаю, что если ты коммунист, то для чего тебе деньги, одежда и прочие материальные предметы? Потому-то я их и не уважал — уж будь, по крайней мере, тем, кем ты себя объявляешь».

Словом, лидер сборной Канады был недоволен тем, что заезжие коммунисты оказались в недостаточной степени коммунистами и любили джинсы. Так что разрядки на льду нечего было и ждать. Особенно от опытного 30-летнего Эспозито. Однако чем сильнее протирался «деним», тем больше становилась заметной дыра в железном занавесе…

Почему-то считается, что Тарасов не рвался играть с профессионалами. Даже открытые источники — его собственные книги — свидетельствуют ровно об обратном. Игры со сборной НХЛ должны были стать венцом его карьеры, доказательством преимуществ советского хоккея и советского строя. К ним он готовил лучших своих питомцев — от Фирсова до Третьяка, наигрывал тактические схемы, пробовал и тасовал тройки и пятерки, экспериментировал, вводя в хоккей понятие «полузащитник». Один из его экспериментов своим следствием имел тот факт, что даже в Суперсерии-1972 Михайлов и Петров играли без Харламова: в сезоне 1971/72 Тарасов в ЦСКА разбил наигранную тройку, заменив «Харлама» Юрием Блиновым, а Харламов с Владимиром Викуловым стал нападающим в пятерке, где появились полузащитники — Геннадий Цыганков и Анатолий Фирсов; на чемпионате мира-72 и в Суперсерии Харламов играл в сборной с Викуловым и Мальцевым, но сразу после игр с канадцами великая тройка была восстановлена Бобровым в правах.

Запрет президента Международной хоккейной ассоциации Джона Ахерна на участие профессионалов в чемпионатах мира (а значит, по факту и в Олимпийских играх) мешал реализации планов Тарасова. Его невольным союзником стал Пьер Трюдо, который сказал во время официального визита в Москву в 1971-м: «Давайте позволим нашим лучшим игрокам сыграть с вашими лучшими — без всяких предварительных условий».

Историк хоккея Майкл Маккинли пишет, что одним из тех, кто в начале 1972-го стал активно лоббировать организацию Серии, был дипломат Гэри Смит. Примечательно, что в партнеры по переговорам Смит взял не кого-нибудь, а Бориса Александровича Федосова, выдающегося спортивного журналиста, председателя Федерации футбола СССР (с 1973 по 1980 год), куратора турнира на приз «Известий», неизменно проводившегося под эгидой газеты с декабря 1969 года, автора несмываемого знака эпохи — Снеговика с вратарской клюшкой.

Когда в апреле 1972-го, во время чемпионата мира в Праге, официальные лица с обеих сторон договорились о том, что Серия будет проведена, Тарасов уже не был тренером сборной. С советской стороны над организационными вопросами работал в том числе ответственный секретарь Федерации хоккея СССР, бывший хоккейный судья и игрок ЦДКА Андрей Старовойтов (когда-то «отставленный» Тарасовым из армейской команды). Старовойтов вынужден был вести сложную бюрократическую интригу с Джоном Ахерном, чтобы тот, по крайней мере, не возражал против самого факта проведения Серии. А вот с противоположной стороны мотором «сделки» был куда более эксцентричный и энергичный персонаж — исполнительный директор Ассоциации игроков НХЛ, легендарная и весьма противоречивая фигура — Алан Иглсон (достаточно сказать, что подзаголовок книги Расса Конвэя о нем звучит так: «Алан Иглсон и коррупция в хоккее»).

В интервью журналисту Всеволоду Кукушкину Иглсон говорил: «В 1969 году я приехал в Швецию на чемпионат мира. Я был ярым канадским болельщиком, и меня задевало, что на мировых первенствах регулярно побеждала советская команда. На том турнире в составе нашей сборной играли Кен Драйден, Уэйн Стивенсон и еще семь хоккеистов калибра НХЛ, но мы заняли лишь четвертое место. Именно тогда и начались переговоры с русскими о серии матчей с командой НХЛ. Шли они довольно долго, но в итоге закончились успехом.

Я не хотел, чтобы в серии было четное количество матчей. Предложил сделать так, как в розыгрыше Кубка Стэнли, — определять победителя в серии из семи поединков, но Андрей Старовойтов настоял на восьми. Нам было все равно, где начинать, — полагали, что без особого труда возьмем верх в семи из восьми матчей. И когда Андрей предложил начать серию у нас, мы согласились».

Иглсон обладал потрясающей пробивной силой и талантом переговорщика. А говорить ему пришлось и с хозяевами клубов, и с самими игроками, которых интересовала не только патриотическая и чисто хоккейная составляющая Серии, — они хотели заработать. Но, кстати говоря, и он хотел заработать. И хотел этого четверть века — все то время, что возглавлял Ассоциацию игроков НХЛ, своеобразный профсоюз и пенсионный фонд в одном флаконе. Это в результате сгубило и его самого, и его репутацию.

Советская сборная уже методично тренировалась, уже прошли командные сборы на летних базах, а у канадцев еще конь не валялся. В июле Алан Иглсон позвонил Филу Эспозито. И между ними произошел следующий разговор:

— Мы собираем команду Канады, чтобы играть с русскими.

— Будет ли играть Бобби Халл?

— Мы еще не уверены. Мы даже не уверены в том, что будем играть. Я хотел только дать тебе знать, что мы были бы очень рады, если бы ты и твой брат согласились играть в команде.

Конечно, Иглсон хитрил. Во-первых, все уже было договорено. Во-вторых, у сборной был старший тренер — Гарри Синден, который тренировал команду Boston Bruins как раз тогда, когда именно в ней восходила звезда Эспозито и бостонские «медведи» стали обладателями Кубка Стэнли.

Еще в июне тренер договорился с монреальскими звездами Курнуайе, Трамбле (который в результате с русскими не играл, потому что перешел в лигу-конкурент ВХА), братьями Маховличами и Драйденом, что они присоединятся к сборной.

Иглсон просто не хотел отвечать на вопросы человека, который очень быстро станет неформальным лидером сборной Канады; вопросы, касавшиеся финансовой составляющей, заработков игроков Серии и отчислений в пользу ветеранов НХЛ. На последнем обстоятельстве Иглсон делал особый акцент, подчеркивая, что заработанное пойдет в помощь энхаэловцам-пенсионерам. И это же обстоятельство стало формальным поводом для того, чтобы не взять в команду мощнейших игроков, которые перешли в недавно созданную ВХА. И речь шла не только о Бобби Халле, но и, например, о Джерри Чиверсе, блестящем вратаре, который два года спустя будет защищать ворота сборной ВХА в серии игр со сборной СССР.

— Это команда Канады, и они не будут играть? Тогда и я отказываюсь, — говорил Эспозито.

Серия сделала Фила Эспозито самым узнаваемым хоккеистом по ту сторону океана и подлинным героем Канады. Но не принесла существенных доходов. Мало того что он и его брат Тони из-за Серии вынуждены были закрыть свою хоккейную школу. Даже права на трансляцию игр, а значит, и на доходы от нее были у Алана Иглсона и его клиента, лучшего клиента, выдающегося защитника Бобби Орра, который не смог участвовать в матчах из-за травмы колена. Пройдет время, и Иглсон «кинет на деньги» уже самого Орра. Да и вообще все кончится для выдающегося хоккейного менеджера плохо, он даже отсидит несколько месяцев в тюрьме. А главное — его исключат из Зала хоккейной славы, куда он вошел именно за выдающиеся менеджерские заслуги перед канадским хоккеем.

14 августа сборная НХЛ, она же сборная Канады, была собрана под началом тренера Гарри Синдена в Торонто, чтобы начать тренировки в Maple Leafs Garden. За две недели было нелегко наиграть сборную, создать из ярких индивидуальностей команду. Доминирующим настроением было требование быстрой и разгромной победы Канады во всех восьми матчах. Репортер Globe and Mail Дик Беддаз пообещал «съесть свою колонку при полной луне с тарелкой борща на ступеньках советского посольства», если команда Канады проиграет хотя бы один матч. Но в Торонто царили не только шапкозакидательские настроения. Нервничал уже не только Драйден. Гарри Синден, прославившийся необычайной подвижностью за скамейкой запасных, клетчатым пиджаком и сильно расслабленным галстуком, признавался одному из журналистов: «Я дьявольски нервничаю. Больше всего меня беспокоит скорость, с которой они играют».

Серия, впрочем, могла в очередной раз сорваться. Канадец, чья машина пострадала в Праге во время вторжения советских войск в Чехословакию, требовал возмещения ущерба. В качестве обеспечения судебного вердикта квебекский суд арестовал экипировку советской сборной. И тут снова историческую роль сыграл Алан Иглсон. Утром 2 сентября, за несколько часов до матча века, он заплатил из своих личных денег злосчастные 1889 долларов 00 центов канадскому сутяжнику. Причем прямо в лобби Queen Elizabeth Hotel, где с комфортом разместилась советская сборная, которой предыдущим вечером устроили коллективный просмотр «Крестного отца» Френсиса Форда Копполы.

В этот жаркий день, 2 сентября, в субботу, в монреальском «Форуме», где, кстати, не было кондиционеров, все было готово к исторический встрече лучших канадских и советских хоккеистов.

В раздевалке советской сборной внезапно появился в сопровождении переводчика… Жак Плант, легендарный вратарь, в свои 43 года продолжавший карьеру в Maple Leafs. Усевшись рядом с Третьяком и вооружившись мелом, Плант начал наглядно объяснять, как играют Эспозито, Маховлич и Курнуайе и что вратарь может противопоставить их мощи.

Возможно, многоопытный мастер, первый канадский голкипер, введший в регулярный оборот НХЛ вратарскую маску, просто пожалел юного коллегу, игравшего в смешной для канадцев «птичьей клетке» на голове. Ведь он, Жак Плант, тоже был уверен в победе канадской сборной. Во всех восьми играх.