Точнее, картина выглядит так. Вот стоит Фемида с весами. На одной чаше у нее две жизни, моя и моего мужа, а на другой — народные деньги. Да, деньги. Задумалась секунд на 10. Деньги, безусловно.
А началось все 10 декабря прошлого года. В ночь с 9-го на 10-е мы остановились на даче у друзей, дабы с первыми лучами солнца отправиться на важный для нас обоих международный семинар по гражданской активности, ибо семинар был назначен в пансионате неподалеку. На самый первый митинг на Болотной решили не ходить: ну его, муж под судом, под подпиской о невыезде, мало ли что. Береженого бог бережет, а не береженого конвой стережет. Утром встали, зубья почистили, позавтракали, распрощались с добрыми хозяевами, завели стылую машинку, доехали до перекрестка: Звенигород налево, в Москву направо. Посмотрели друг на друга — и поехали направо. На подъезде к центру города стали часто попадаться группы ужасно симпатичных и веселых людей с белыми цветами, белыми шариками и белыми ленточками. Заехали на Большой Каменный мост, оттуда хорошо видно Болотную — и дыхание перехватило. Да сколько же их! Вернее — нас. Я барышня жесткая, не слезливая, а тут как брызнет чего-то фонтаном из глаз, аж до лобового стекла, сама удивилась реакции организма на невиданное, и счастье захлестнуло с головой. Захлестнуло и завертело в водовороте, и жизнь снова разделилась на две половины. Раньше было «до посадки» и «после посадки». А теперь «до Болотной» и — …и хочется верить, что теперь уж навсегда. «Прощайте, годы безвременщины, простимся». Кажется, я читала это вслух, потому что первая Болотная вспоминается мне не заснеженная, как сейчас, а в желтых листьях, будто бы осенняя, с черной водой Москвы-реки. Да и когда это было, первая Болотная? Я как-то спросила соратницу Машу, давно ли она знает Колю, лидера группы «Сопротивление». «Давно, — протянула уверенно Маша, — с 10 декабря». Действительно — сто лет, мы прошли огонь, воду, медные трубы и слопали пуд соли. А мои тюремные друзья, мои дорогие зэки и зэчки так плотно перемешались с расправившими плечи хомячками, что скоро, я думаю, два наших подвида будут образовывать семьи. К тому же и некоторые хомячки оказались братьями: «Романова, ты где с утра шлялась, к телефону не подходила?» — «В «трешке» была по делу (это СИЗО № 3 на Пресне)». — «А-а-а, я там сидел как-то, недолго, по глупости».
В общем, уже через неделю в два часа ночи к нам с мужем пришел Пархоменко Сергей. Я была страшно недовольна и пыталась отвертеться: какая-то дрянь с утра в глаз попала, и я сидела в ночной кафешке в образе Кутузова. Пархоменко Сергей безошибочно оценил обстановку и завел с моим мужем мужской разговор, покуда я оставшимся глазом пыталась изучить меню — отвлеклась, в общем. Это был маневр: минут через пять Пархоменко Сергей, коротенько рассказав мужу про деятельность Навального Алексея (муж в тюрьме много пропустил), уже заводил в моем ноутбуке «кошелек Романовой» — так, эксперимента ради, чтобы показать финансисту, как это просто. Еще через пять минут «кошелек Романовой» оказался кошельком будущих митингов. Резона была три. Во-первых, мы с мужем оба финансисты, я — по образованию, он — и по жизни тоже. Во-вторых, мы оба, пройдя тюрьму и суды, сильно хорошо наблатыкались в юриспруденции, и особенно в законодательстве уголовно-экономическом, и уж получше, чем многие судьи и прокуроры (те в особенности, это реликтовая дубовая роща). В-третьих, к реликтовым растениям и животным мы относимся философски, поскольку понимаем: будет заказ на посадку — посадят, и доказательств вины не спросят; захотят отпустить — та же фигня, к законам все это отношения не имеет, а страх перед тюрьмой страшнее самой тюрьмы. Хоть выспимся. На следующий день я была уже модератором оргкомитета митинга, а через неделю — его ведущей, на Сахарова. За четыре рабочих дня мы собрали тогда больше 4 млн рублей — на «кошелек Романовой», открытый в ту ночь Пархоменко Сергеем на «Яндекс. Деньги». Деньги перечислили больше 5 тысяч человек.
Отчетность по сборам и тратам вывесили на сайте Slon.ru — в память о «Бутырка-блоге», который родился именно там. Вернее, он родился в Бутырке, его вел там мой муж, а я на воле, публиковали в «Слоне». Потом Чайка сказал, что митинг финансировал Госдеп. Вообще-то сие высказывание подпадает под действие сразу нескольких статей, в том числе уголовных — если сильно повезет, за такое дело года три можно запросто схлопотать, а если нет, так и пятерочку. Уверена, кстати, что эта птица еще сядет, когда слетит.
А потом мы начали готовить шествие по Якиманке и митинг на Болотной. В тот же кошелек собрали 5 млн руб (истратили ровно половину). Повторный процесс над моим мужем тем временем шел себе ни шатко ни валко — свидетели со стороны обвинения закончились, и были они прекрасны, ибо все до одного сами себя и друг друга изобличили, а мы успели выиграть процесс и в Московском, и в Лондонском арбитраже. А также подать в Следственный комитет с десяток заявлений о ложных доносах, которые повлекли за собой тяжкие последствия. И еще одно дело, возбужденное уже нами, почти что довели до суда (пока не скажу какое).
И вдруг в канун шествия суд возбудился. Приставы забегали в поисках оставшихся свидетелей, которые вкупе с прокурором по фамилии Дядюра являли собой презабавную картину: приставы приводят очумелую тетечку, которая ничего не знает и никого никогда не видела, прокурор Дядюра театрально восклицает: «А вот здесь же стоит ваша подпись!», лезет в дело и никакой подписи никакой тетечки не находит, что естественно, ибо дело читать надо, изучать, а не кокетничать с посторонними блондинками из слушательниц. И уж совсем накануне Якиманки мы с мужем с утра плетемся на очередное бессмысленное заседание, вслух подсчитывая, сколько денег налогоплательщиков угрохано на наш процесс за пять (уж скоро) лет, и сравниваем сумму со взяткой, которую у меня вымогало следствие за освобождение мужа (успешно вымогало), прибавляем взятку, которую дал заказчик дела, плюсуем расходы на взятки в тюрьмах, расходы на адвокатов со всех сторон, и прикидываем, сколько школ и больниц можно было на это построить (или один нефтеперерабатывающий завод средней мощности) — и тут я принимаю командирское решение: я не иду на суд. Я не могу больше видеть, как эти люди крадут у меня и моих сограждан десятки миллионов долларов. Не глядя, не считая — и не считаясь.
Я развернулась и пошла пить кофе, а муж один пошел в суд, потому что ему нельзя не идти. Хотя и мне нельзя — я там защитник, у меня статус. Я подключилась в кафешке к вайфаю, скоро ко мне из суда приехали зэчки, группа поддержки, и мы занялись делом — в последний банковский день перед шествием и митингом. Потом бегали и звонили в банк и в «Яндекс. Деньги», утрясали договоры, суммы и платежки, проверяли поступление денег, и больше чем наполовину этим занимался мой муж, скоренько вернувшийся из суда. И только поздней ночью я сообразила его спросить: а что в суде-то?
А в суде прокурор Дядюра закончил приобщать к обвинению документы. И снова, как и четыре года назад, обвинение наплевало на главное: на стопроцентное доказательство невиновности моего мужа.
И не приобщило банковские документы, которые — как и четыре года назад — любое обвинение полностью опровергают.
Моего мужа, Алексея Козлова, как и четыре года назад, обвиняют в хищении акций завода «Искож». Как и четыре года назад, муж предъявляет банковскую платежку: вот она, вот полная сумма. Как и четыре года назад, на суд приходит ответственный работник старейшего депозитария с безупречной репутацией — «Русские фонды», через который муж проводил покупку. Как и четыре года назад, ответственный работник депозитария Марина Бондарь удивляется и говорит: все правильно, мы все проверили, потом и нас проверили, претензий нет. Давно уж не существует в природе завода «Искож», давно уж заказчик нашего дела, Владимир Слуцкер, уже не заседает в Совете Федерации и вообще не появляется в пределах РФ, и Верховный суд давно сказал по нашему дело свое веское слово: не соблюдена у нас в деле презумпция невиновности. И все равно — все сначала.
Конечно, будь я на том заседании, я бы возопила и почитала бы вслух закон о прокуратуре, в особенности главу о надзоре, или вот мою любимую — «Участие прокурора в рассмотрении дел судами»: «Усмотрев, что решение, приговор, определение или постановление суда являются незаконными или необоснованными, прокурор приносит протест в порядке надзора или обращается с представлением к вышестоящему прокурору». Или вот присяга прокурора тоже неплоха, особенно там про мораль душевно сказано и защиту прав граждан. Конечно, я бы возопила и припомнила Дядюре его бесславное, хоть и надменное, обвинение в деле «Евросети», хоть к нашему делу это не относится. И, уж конечно, его нынешнее участие в деле «банды пушкинских прокуроров», что слушают в Мосгорсуде — историю российского правосудия это точно не украсит. Ну да черт бы с ним, с Дядюрой.
И мне наплевать на то, что они собираются сделать с моим мужем. А также со мной и с моей жизнью. Потому что я им этого уже не позволю. Вру, не так — не я. Думаю, что мы им этого уже не позволим. Мы — это точно больше, чем двое.
Неделю назад, выбирая между мужем и кошельком, то есть между судом и финансированием митинга, я выбрала кошелек. И возопила. Потому что в следующий раз я не найду в себе сил выбрать кошелек, а следующий раз непременно будет.
А потом снова была Болотная. Потому что мы уже были на Болотной и обещали придти еще. И пришли. Теперь я думаю: могу ли я попросить Болотную об ответной маленькой любезности?
Это на улице Зоологической, это недалеко. Болотная, сделай так, чтобы мне больше не пришлось выбирать между мужем и кошельком. Ты ведь, как и я, хочешь выбирать парламент и президента? Я тоже очень хочу, потому что это правильный выбор. А выбор между кошельком и мужем — он неправильный.
