Но уже после митинга 10 декабря стало ясно: его беспрецедентная для путинской России многолюдность не заставит власть признать состоявшиеся парламентские «выборы» недействительными и назначить новые. Не отступила она и после протестной акции, еще более массовой, на проспекте Сахарова.

Разрешив митинги и проигнорировав их резолюции, власть как бы сказала митингующим: у вас есть право требовать перевыборов, а у нас есть право отказывать, любые переговоры на сей счет считая заведомо беспредметными. У вас есть право выступать против третьего пришествия Путина в Кремль, а у нас есть право этого пришествия добиваться. И вы нас не одолеете, потому что возведенная нами государственная конструкция обеспечивает нам контроль над всеми ресурсами, причем контроль узаконенный. Наше право сильнее, потому что оно охраняется российской Конституцией, дающей нам монополию на власть. И что сможет этой монополии противопоставить, собираясь на площадях, аполитичная публика, которая революции боится еще больше, чем нас?

Понятно, что вслух ничего такого не произносится. Но подразумевается наверняка. И что же отсюда следует? Отсюда следует, что фальсификации выборов – лишь одно из проявлений узаконенной монополии на власть, а противодействие фальсификациям не есть еще противодействие самой монополии.

Но если все ведущие политики на сей счет отмалчиваются, то в умонастроениях общества наметились, похоже, существенные сдвиги. Причем наметились именно после 10 декабря.

# Монополия на власть и честные выборы

Власть, отказав митингующим в их требованиях и отослав обманутых избирателей выяснять их отношения с избиркомами в прославленные своей независимостью российские суды, заставила многих людей задаться вопросами, которыми они до этого не задавались. И едва ли не главным среди них стал такой: если она, власть, имеет возможность вести свою игру без правил, то, может быть, дело вообще не в Путине, Медведеве, Чурове или ком-то еще, а в самом государственном устройстве, такую возможность предоставляющем? А за вопросом, как водится, последовали и ответы. И в ответах этих рядом со словами «монополия на власть» появилось слово «конституция».

Раньше такого не наблюдалось. Осенью 2011 года социолог Георгий Любарский, используя разработанную им методику, по заказу Фонда «Либеральная миссия» провел исследование мнений интернет-аудитории. Инициаторам исследования хотелось узнать, как люди понимают «монополию на власть». Выяснилось, что в подавляющем большинстве случаев имеется в виду власть «Единой России», сравнивавшейся с КПСС, и лично Путина. О Конституции, наделяющей президента почти неограниченными полномочиями, речи не было вообще. Не было никакой содержательной реакции и на осенние выступления в печати Михаила Горбачева и Михаила Ходорковского, призывавших к изменению Основного Закона. Преодоление монополии большинству блоггеров виделось в «честных выборах», что и вывело их в декабре на улицы.

А потом им было наглядно продемонстрировано, что их протест и их требования власть может позволить себе не слышать. И тогда среди них стало стремительно нарастать число желающих размышлять о российском государственном устройстве и узаконивающей его Конституции. Прислушайтесь, господа политики, к этой развернувшейся в интернете дискуссии, и вы увидите, что от многих своих потенциальных избирателей вы уже безнадежно отстаете.

Разумеется, требование честных выборов и консолидация вокруг него общества чрезвычайно важны. Потому что очень важно дать понять властям, что они имеют дело с гражданами, а не со стадом баранов. Но давайте не будем все же друг друга обманывать. И насчет возможности честных выборов в нашей государственной системе, и насчет их возможности сколько-нибудь существенно – при сохраняющейся узаконенной властной монополии - эту систему изменить. Могут ли, скажем, даже сверхчестные думские выборы существенно повлиять на экономический и политический курс? Ответ: не могут. Потому что парламентские выборы и их результаты в нашей конституционной конструкции такого влияния не предусматривают. В данном отношении они, строго говоря, вообще лишены какого-либо политического смысла.

Во-первых, Государственная дума не имеет почти никаких рычагов воздействия на правительство – ни на его формирование, ни на его деятельность, ни на его отставку. Во-вторых, курс внутренней и внешней политики, согласно действующей Конституции, определяет президент. И он может проводить его даже при оппозиционном парламенте, так как именно в его руках находится судьба правительства.

Вот почему чрезвычайно наивной выглядит позиция тех, кто видит выход из обозначившегося политического тупика в юридических границах действующей Конституции. Достаточно, мол, добросовестно следовать ее букве и духу, чтобы обеспечить свободную политическую конкуренцию и сменяемость власти в соответствии с народным волеизъявлением. Да невозможна же она, такая конкуренция, при нашем Основном Законе! И реальное политическое представительство разных социальных групп невозможно тоже. Если основные направления политики определяет президент, то соперничество партий на парламентских выборах, пусть и честных, может быть лишь конкуренцией в борьбе за думские кресла и привилегии, а не за возможность проводить в жизнь свои программы. За думский статус, но не за политическое влияние.

Нам, конечно, возразят, что президент, согласно Конституции, тоже избирается населением. А раз так, то при честных выборах оно будет якобы реально участвовать в определении экономического и политического курса. Но и это иллюзия. Потому что при тех полномочиях, которыми наделен Конституцией глава государства, его политика будет представлять собой не результат компромисса разных политических сил и стоящих за ними слоев населения, а монопольно навязываемую партийную политику, которая будет определяться окружающими президента «референтными группами», т.е. высшей бюрократией. Именно такую партийную политику и проводили все три наших президента, хотя формально они были беспартийными, а при Ельцине партия бюрократии организационно и политически еще даже не оформилась. Тогда, в 90-е годы, мы могли наблюдать, как безвластный парламент при доминировании в нем оппозиции может президенту мешать. Однако изменить политику ему было не по силам.

Разумеется, президенту интереснее быть политиком, нежели гарантом. И он не хочет, чтобы ему мешали. И потому, кто бы им ни был, будет стремиться к подавлению идеологических и политических оппонентов. К встраиванию всех институтов, включая парламент, в бюрократическую вертикаль своей власти. У одних президентов, как у утратившего популярность Б.Ельцина, это получается хуже, у других, как у В.Путина, лучше. Но мы должны отдавать себе ясный отчет в том, что выстраивание Путиным тотального контроля над всем и вся – это страшный, но совершенно естественный в нашей конституционной конструкции ход событий.

Закономерно в этой конструкции и неудержимое стремление президентской власти к постоянному расширению своих полномочий. По данным исследования одного из авторов этой статьи, с момента принятия в 1993 году нынешней Конституции три российских президента получили 502 новых полномочия: 165 получил Ельцин, 226 – Путин и 111 – Медведев. Причем среди них, с конституционной точки зрения, много сомнительных, а то и просто не соответствующих Конституции. На время правления Ельцина таких приходится 41, Путина – 108, Медведева – 51. Закрепленная в Основном законе монопольная власть тяготеет к экспансии, которую некому остановить. Но самое печальное в том, что ни от кого из политиков, претендовавших в разное время на президентский пост, мы не слышали заявлений о готовности от этих полномочий отказаться. Равно как и обязательств, в случае победы, инициировать изменение самой Конституции. Судя по всему, не услышим и во время нынешней президентской выборной компании. Но сегодня это, повторим, будет означать, что от быстро меняющихся общественных настроений политики уже отстают.

Что же предлагается вместо «самодержавия»? Что и как предлагается изменить в конституционной конструкции?

# О парламентской республике и Учредительном собрании

Не будем останавливаться на предложениях, касающихся возвращения к четырехлетнему циклу президентства или изъятия из Основного Закона словечка «подряд», благодаря которому у Путина есть возможность вернуться в Кремль. Принципиально такие коррекции ничего не изменят. Могут они воспрепятствовать назначению новых «преемников»? Нет, не могут. Но, даже предположив, что очередной «преемник» на честных выборах будет избирателями отвергнут, и избран кто-то другой, мы получим ту же монополию в исполнении победителя.

Начнем с идеи Учредительного собрания. Ее, разумеется, надо обсуждать, но не скрывая при этом, что она означает революционный разрыв правовой преемственности. В том числе, и от тех, кто выходит сегодня на площади с надеждой на мирные перемены без революционных потрясений. Идея Учредительного собрания, предполагающая полную отмену действующей конституционной законности и очередное начало российской государственной истории с нулевой отметки, от таких потрясений не гарантирует. Попутно скажем, что даже для полномасштабной замены действующей Конституции разрыв правовой преемственности и созыв Учредительного собрания вовсе не требуются. По той простой причине, что инструмент для такой замены этой Конституцией предусмотрен. Просто называется он иначе – Конституционным собранием. Оно может выработать и принять новую конституцию либо вынести ее проект на референдум. Да, пока неизвестно, кто и как его может созвать, и как будет формироваться его состав, ибо соответствующий закон отсутствует. Но, повторим, сам учредительный институт предусмотрен. Вопрос лишь в том, надо ли использовать его для преобразования существующей формы правления в парламентскую республику.

О том, что парламентская форма правления более плюралистична и устойчива, чем президентская (или полупрезидентская, как у нас), известно давно. И о том, что она надежнее застрахована от авторитарного перерождения, известно тоже. Но сегодня, как и 20 лет назад, переход в России к парламентской республике несет в себе, на наш взгляд, опасность дезорганизации всего государственного механизма.

Парламентская форма правления эффективна лишь в тех странах, где сложились сильные партии и где укоренились демократическая политическая культура и конституционное правосознание. Но в постсоветской России возникшие партии не столько укреплялись, сколько разлагались. И это естественно, так как ни одна из них не имела возможности взять на себя реальную политическую ответственность. Какая может быть ответственность при отстраненности от формирования и осуществления политического курса? Это касается и «Единой России» - как бы она ни пыжилась, она представляет собой не политическую партию, а клуб сторонников Путина, приводной «парламентский» ремень между ним и бюрократией. Что касается политической культуры, то мы пока не изжили принцип «игры с нулевой суммой». В головах и политиков, и большинства общества она предстает как игра «Царь горы»: если я (мы) наверху, то все остальные внизу и должны только подчиняться.

Но по этой же причине России не подходит и вариант республики президентской, существующей в США и многих странах Латинской Америки. Вариант, при котором президент непосредственно возглавляет исполнительную власть. При неразвитой демократическо-правой политической культуре данная модель ведет к конфронтации между ветвями власти, так как в ней ни президент не может распустить парламент (нижнюю палату), ни парламент не вправе выразить недоверие президенту и его администрации. И вовсе не случайно в странах Латинской Америки столь часты были военные перевороты, когда конфликты, не разрешимые политическими средствами, устраняются силой.

Мы должны считаться с наличным уровнем культуры российского общества. С тем, что принято называть ментальностью. Учреждение форм правления, заведомо с ней не совместимых, ни к чему хорошему страну не приведет. Но и фетишизировать эту ментальность, якобы и в ХХI веке обрекающую нас на примирение с самодержавием, нам не пристало. Да, наш стиль взаимоотношений друг с другом, наше отношение к власти, как и ее отношение к нам, не очень-то соответствуют современному пониманию правового государства. И что же – ждать, пока мы до него «дорастем»? Но на основе чего будем «дорастать»? Что нас будет к этому подталкивать? Да и общество, как свидетельствуют о том последние события, ждать, загнивая под сенью самодержавия, не очень-то расположено. Разве проявившееся на декабрьских митингах отторжение «вождизма» не свидетельствует о стихийном запросе на иной, чем самодержавие, государственный строй? Разве призывы к изменению Конституции, с которыми солидаризируется все большее число людей, не свидетельствуют о том же?

Но от призывов пора уже переходить к обсуждению конкретных конституционных проектов.

# Арбитра надо отделить от игроков

Как показывает государственный опыт Франции, Португалии, Финляндии, Польши, Болгарии, Румынии, Словакии, Словении и других стран, модель эта вполне жизнеспособна. И не во всех них в пору ее утверждения население обладало высоким уровнем политической культуры и конституционным правосознанием. Почему же ни в одной из них нет персоналистского («самодержавного») режима, а у нас он есть? Почему ни в одной из них она не ведет, как у нас, к деградации этой культуры и этого правосознания, а ведет, наоборот, к повышению их качества? Да именно потому, что в этих странах полномочия всенародно избираемых президентов сбалансированы с полномочиями парламентов. Вот этого нам и предстоит добиться, изменив соответствующим образом российскую Конституцию.

Предлагаем для обсуждения следующие поправки (их принятие, кстати, созыва Конституционного собрания не требует), которые целесообразно было бы в нее внести:

1. Президенту должна быть отведена роль главного хранителя конституционного строя, гаранта честных правил политической жизни. Роли партийного игрока его нужно лишить. Для этого у него следует отнять такие функции, как определение основных направлений внутренней и внешней политики и обеспечение «согласованного функционирования и взаимодействия органов государственной власти». Вторая функция, кстати, настолько туманна и размыта, что фактически представляет собой мандат на вмешательство в деятельность любых государственных институтов. В то же время  роль президента как гаранта нужно усилить. Скажем, предоставить ему право самому назначать Генерального прокурора и Уполномоченного по правам человека, наделив последнего более существенными, чем сейчас, полномочиями. Кроме того, целесообразно передать под непосредственное президентское командование Внутренние войска МВД, трансформировав их в Национальную гвардию.
2. Конституционная конструкция должна предполагать формирование правительства, прежде всего, Государственной думой. Для этого нужно, чтобы правительство слагало с себя полномочия не перед вновь избранным президентом, а перед вновь избранной Думой. Она же должна предлагать президенту для назначения кандидатуру премьера, а не наоборот, как сейчас. И только если расклад сил в нижней палате не позволяет фракциям об этой кандидатуре договориться, президент должен быть вправе сформировать свое правительство, которому через год Дума выразит доверие либо недоверие.
3. Вотум недоверия правительству должен вести за собой неизбежную его отставку. Сегодня, напомним, президенту  представлено право выбора: он может или правительство отправить в отставку, или распустить Думу. Нетрудно догадаться, что при таком развитии событий он, скорее, выберет второй вариант. Не случайно же наши думцы,  осмелившись за время действия нынешней Конституции несколько раз грозить правительству вотумом недоверия, никаким результатом свои угрозы ни разу не увенчали.
4. Президент должен быть лишен права в любой момент по собственному хотению отправлять правительство в отставку.

Мы перечислили лишь главные поправки, которые необходимо внести в Конституцию. Поправки, без которых из самодержавной колеи выбраться, на наш взгляд, невозможно. Честные выборы в данном отношении ничего не изменят, так как при сохраняющемся в Основном Законе месте для вождя они всего лишь воспроизведут существующую систему, которая, в силу своей природы, будет тяготеть к их превращению в нечестные.

Остается, однако, открытым вопрос о том, кто и как может осуществить назревшую системную трансформацию – по сути своей революционную, но по методам эволюционную, предполагающую сохранение правовой преемственности.

# О субъекте перемен

Есть мировой опыт таких трансформаций, и в нем, при всем его многообразии, есть нечто общее. Они происходят тогда, когда запрос на системные изменения созревает в обществе. Когда оно перестает молчаливо примиряться с подавлением своей моральной и гражданской субъектности. Когда его наиболее образованные и инициативные слои отказываются признавать действующую тоталитарную или авторитарную власть легитимной, но настроены при этом не просто на замену одних властвующих персон и групп другими, а на смену государственной системы. А смена государственной системы – это не только легитимация власти на честных выборах (сами по себе они могут привести лишь к приватизации системы иными людьми), но и изменение конституционного строя страны.

Все успешные системные трансформации последних десятилетий именно потому и состоялись, что при их осуществлении признание действующей власти нелегитимной, требование честных свободных выборов и установка на изменение конституционных правил игры сочетались в одном пакете. Сочетались, консолидируя все оппозиционные силы. Там же, где эти условия обеспечены не были, происходили откаты к прежней системе при старых или новых правителях. Что же мы видим в сегодняшней митингующей России?

Мы видим, что в оппозиционном лагере нет единства даже относительно легитимности нынешней власти. Ведь если политик соглашается участвовать в проводимых этой властью выборах, то он ее легитимирует. И если требует от нее честных выборов, не требуя конституционной реформы, легитимирует тоже. Потому что тем самым подпитывает иллюзию, что честные выборы (и отмена результатов выборов нечестных) возможны и при сохранении системного статус-кво.

Речь идет вовсе не о том, допустимо или нет договариваться с действующей властью о новых правилах игры. Примеры Испании, Польши и других стран свидетельствуют о том, что такой вариант системной трансформации не только возможен, но и является наиболее безболезненным. Да, трансформация в данном случае начинается с законодательных норм, принимаемых существующей властью, которую оппонирующая сторона не считает легитимной. Но если эти нормы выводят из изжившей себя системы, существующей властью олицетворяемой, то такой прагматизм уместен. А вот готовность некоторых наших оппозиционных политиков признать за нынешней Государственной думой, объявленной ими нелегитимной, право принять отдельные «полезные» законы вызывает недоумение. Потому что дело касается законов, которые при сохранении персоналистской конструкции власти к выходу в новое системное качество не ведут.

Не потому ли предпочитает подчеркивать свою аполитичность и гражданский характер своего протеста? И не проявляется ли в этом подчеркивании неосознанный запрос не только на новое качество государственной системы, но и на соответствующий ему новый, не «вождистский» тип политического лидерства?

Возможно, что мы ошибаемся. Но если все же такой двойной запрос наличествует, а озвучиваться не будет, если политики будут по-прежнему демонстрировать свои сектантские амбиции, то волна протеста неизбежно пойдет на спад. Не могут люди бесконечно голосовать за резолюции с требованием перевыборов, осознав его недостаточность и именно потому – принципиальную нереализуемость. А других резолюций, отвечающих их быстро меняющимся после 10 декабря умонастроениям, им не предлагают. И может так получиться, что запрос на системную альтернативу и новый тип лидерства будет вытесняться запросом на альтернативный «вождизм», противостоящий не только власти, но и всем разрозненным оппозиционерам. Симптомы этого уже просматриваются.

Как бы то ни было, когда стратегия растворяется в тактике, серьезных успехов ждать не приходится. Не только быстрых, но и небыстрых. Лозунг честных выборов, адресованный российским властям, - это тактика. Лозунг «ни одного голоса Путину!» - тактика тоже. Но ради чего она, такая тактика, ради какой цели? Ради того, чтобы слегка обновить состав безвластной Думы и привести к власти другого монополиста? Вот уже и голоса слышатся из оппозиционного стана: в случае выхода во второй тур Путина и Зюганова будем призывать голосовать за Зюганова. С тем, чтобы потом с ним бороться. За что? Снова за честные выборы ради победы на них нового претендента на все ту же узаконенную в Конституции президентскую монополию?

Мы полагаем, что сегодня желательно другое.

Опорой, которая будет иметь решающее значение и после выборов, каков бы ни был их объявленный результат.

Быстрых успехов и этот путь, скорее всего, не сулит. Но в нем есть перспектива, а в том, что пока предлагается, таковая отсутствует. Перспектива мобилизует, ее отсутствие деморализует. И чем скорее это будет осознано, тем лучше.