Прямо не знаю. Какая-то неловкость вторглась в сознание, словно не король, а я голый, и все это видят, и сами голые. Король как раз в костюмчике с накладными плечами, в красивой рубашке, галстуке и говорит:

— Одеты вы прекрасно, лучше прежнего. А уж как обули мы вас…

Обули, правда. Не спорю. И все смотрю на короля, который некогда, каюсь, вселял романтические иллюзии и казался мне вполне живым. Теперь же он, словно упокоился, но все ходит, улыбается, встречается с молодежью, бодрится. А мы знаем, что он уже там. Значит, и мы там, раз принимаем все это как норму.

Я сочувствую герою, и в голову лезет оптимистическая частушка: «Мимо тещиного дома пронесли покойника./У покойника торчит выше (знаю, знаю слова) подоконника». Значит, жив, значит, может, и печаль моя напрасна. Но оптимизм омрачает старый философский анекдот. «Везут усопшего на катафалке к кладбищу. Вдова, друзья, члены руководящей партии следуют в оптимистической скорби. Вдруг покойник садится в гробу. Процессия не прекращает ход. К нему подбегает приятель:

— Коля, ты живой?

— Ну.

— Так тебя сейчас зароют.

— Ой, Вася, кого это волнует?»

И ведь, действительно, мало кого. Но ведь он сам (в отличие от персонажа анекдота) выбрал функцию быть похороненным и теперь может оглянуться вместе с нами на пройденный путь. Посеял надежду, пожал много рук, в том числе и достойных, издавал голосом порой хорошие, правильные звуки, был аккуратен, намерения проявлял, держался не стыдно. И сейчас делает нам вид, что в наших, открытых было для понимания душах ничего не произошло. Ан нет, произошло. Стало как в другом анекдоте (эк меня прорвало на цитаты из народного творчества). «Выносят младенца напоказ. Гость смотрит и говорит: «Президентом будет». — «?» — «Видишь, обосрамился, а как головку держит».

Мне по-человечески его жаль, но своих заблуждений жальче. И не хочется быть лохом (лох — дыра (нем.); у карточных шулеров-катал человек, который обязательно будет обыгран и обманут) в чужой игре. Не то чтобы я обиделся. Для того чтобы заслужить обиду, политическому деятелю надо быть Черчиллем, де Голлем или Тэтчер…

Он стал мне безразличен. И неразличим. Нет, грешу. Кое-что запомнилось из последнего сезона. Если пощадить самолюбие и вычеркнуть сентябрь, то журфаки, комбайны, бадминтоны, большое правительство, говорящая женщина Канделаки, переименование милиции, сокращение часовых поясов (Земля и Солнце проинформированы) и освобождение народов России от оков зимнего времени (кстати, биологически нам более близкого).

Конечно, отставание от Европы теперь на лишний час создает деловым людям и партикулярным неудобство, но, полагаю, следующий (если я правильно догадываюсь, кто это будет) может вернуть этот час на место. У каждого бенефицианта — свое время. Да и Олимпийские игрища у нас зимой, и три (вместо двух) часа разницы создадут дополнительные проблемы в наблюдении за нашими достижениями.

Понимаю, дойка коров в одно время — серьезный аргумент, хотя и раньше этому ничего не мешало. А тут четыре-пять месяцев встаешь в темноте и гордишься — да, сильная личность! Так прямо и сказал: я, дескать, принял решение отменить время (пока только зимнее) для улучшения самочувствия подданных.

Глянешь в окно на эту серую снежно-дождливую дрянь, на промокших теток и мужиков, спешащих по мокрым тротуарам, частью выложенных прогрессивной плиткой, и загрустишь.

Ну да, со временем разобрался, но главного-то не совершил.

Сказал бы: я принял решение отменить погоду. И всё-ё. Хорошо, пусть не всю пока. Но хотя бы упразднил осеннюю темень и распутицу! (Чтоб не только для Москвы, но и для регионов.)

Не сделал.

Может, следующий сделает.

До чего надоел этот климат.