28 апреля 2004 года профессор психологии Филипп Зимбардо посмотрел по телевидению отвратительные фотографии, сделанные американской военной полицией в тюрьме Абу-Грейб в Ираке. Увиденное стало для него шоком, но не удивило, потому что поразительно совпадало с результатами эксперимента, который он лично проводил за тридцать лет до того в Стэнфордском университете. Зимбардо посчитал совершенно необходимым взяться за перо, чтобы еще раз обдумать, подробно описать происходившее и понять, как могут нормальные люди обращаться в дьявола.

Жестокий расстрел беззащитных людей образованным добропорядочным гражданином и бизнесменом на норвежском острове Утойа в конце июля 2011 года точно так же заставил меня снять с полки книгу Зимбардо, изданную полтора года назад, и поразмышлять над ней с читателями «Новой».

Zimbardo Philip. The Lucifer Effect. How good people turn evil. — London, Rider, 2009. — 552 р. (ЗимбардоФилипп. Эффект Люцифера. Как хорошие люди обращаются в дьяволов. — Лондон, Ридер, 2009. — 552 с. (Книга издана на английском языке.)

Вглядитесь внимательно в замечательный рисунок голландского художника Маурица Корнелиуса Эшера, которым Зимбардо открывает свое повествование и им же завершает книгу. Закройте глаза и попытайтесь воспроизвести рисунок в памяти. Что вы видели — белых ангелов, танцующих в черных ночных небесах, или черных демонов под белыми дворцовыми потолками? Оба варианта равно возможны, что означает более чем тесную близость Добра и Зла.

Три психологические истины вытекают из философского рисунка М.К. Эшера. Во-первых, мир состоит из Добра и Зла — так было, есть и будет всегда. Во-вторых, барьер между Добром и Злом зыбок и проницаем. В-третьих, ангелы могут обернуться дьяволами, и что, может быть, трудно представить, дьяволы могут стать ангелами (с. 3). Дьявол может оказаться крошечным и прятаться где-то на периферии структуры личности, но может быстро вырастать и забираться в самый центр.

Возможно, этот рисунок напомнит читателям притчу Ветхого Завета о Люцифере (Сатане), любимом ангеле Бога, носителе света, дерзнувшем бросить вызов Всевышнему и изгнанному за это с Небес вместе с поддержавшими его ангелами, падшими и превратившимися в демонов ада (Ис. 14, 12-15). Возможно, читатель вспомнит «Потерянный рай» Джона Мильтона и его «тьму видимую» (darkness visible). В культурной истории мира такие ситуации описаны многократно. И вот теперь в «тьму видимую» нас ведет уже не поэт, а ученый, экспериментатор.

Профессор Зимбардо в 1971 году, когда преподавал психологию в Стэнфордском университете, поставил эксперимент, который в наше время назвали бы «реалити-шоу». Автор признается, что сегодня эксперимент явно был бы признан неэтичным и запрещен (с. 233). Но в те времена он благополучно прошел все утверждающие инстанции, что не помешало ему в скором времени стать скандальным. Тогда, в 2004 году, глядя на снимки в Абу-Грейб, Зимбардо понял, что те отдельно взятые военнослужащие, объявленные «дурными овцами» в «здоровом стаде», были по характеру ничуть не хуже благополучных студентов, участвовавших в его эксперименте в 1971 году. И вот в своей книге он, наконец, дает подробное — день за днем, час за часом — описание социальной динамики эксперимента и вызывающие оторопь его последствия.

Стэнфордский тюремный эксперимент

Стэнфордский тюремный эксперимент (СТЭ) задумывался как простая демонстрация влияния социальной роли человека на его поведенческие характеристики, но оказался ярчайшей иллюстрацией границы, разделяющей Добро и Зло. Существует немало исследований тюремной жизни, проведенных криминологами и социологами. Но все они страдают существенным недостатком: исследователи никогда не могли наблюдать все стороны тюремной жизни. Их доступ к заключенным был ограничен, а возможность войти в жизнь тюремщиков — еще меньше (с. 32). Есть категории «извне» и «изнутри». Но ведь и сами эти категории могут рассматриваться с внешней и внутренней точек зрения. СТЭ давал возможность исследовать тюремное «изнутри» с внутренней точки зрения.

Смысл эксперимента: небольшую группу студентов случайным образом (буквально подбрасывая монетку) разделили на две команды — заключенные и тюремщики. Можно сказать, запуск эксперимента произвел случай. Свои роли студенты должны были играть в течение двух недель в реальной городской тюрьме. Каждый получал вознаграждение по 15 долларов в час (психологический факультет университета получил на эксперимент небольшой грант). Строго говоря, не все участники эксперимента были студентами Стэнфорда. По газетному объявлению пришли и молодые люди двадцати с небольшим лет, приехавшие на отдых, а также в летние школы Стэнфорда и Беркли, и желавшие немного подзаработать на «детской игре в полицейских и воров» (с. 235).

Первоначальный отбор проходил после медицинского освидетельствования и интервью, проводимых психологами. Все они были физически и психически здоровыми. Будущие «заключенные» отнюдь не были склонны к антиобщественному поведению, никто из них никогда, как говорится, не привлекался и не подвергался наказанию. Тюремщиком не хотел быть никто, и среди назначенных не было особо властных и склонных к авторитаризму личностей. На начальный момент «заключенные» и «тюремщики» были полностью взаимозаменяемы, как «ангелы» и «демоны» на рисунке Эшера. «Заключенных» было девять, «тюремщиков» — одиннадцать (из них два запасных).

«Аресты» проводили настоящие полицейские, «подозреваемых» заключали под стражу в рамках большой операции, в ходе задержания около сотни участников уличных беспорядков. Всех участников эксперимента привезли в городскую тюрьму, переодели.

На «заключенных» вместо обычной одежды и нижнего белья на голое тело были надеты просторные рубахи, волосы прижали капроновым чулком (имитация обритости наголо), а на ноге закрепили цепь. Имена заменены номерами. С «заключенных» сняли отпечатки пальцев и объяснили реальные правила: они обязаны соблюдать молчание во время еды, после отбоя и в любом месте вне тюремного двора, кровати должны быть заправлены; блюсти чистоту в камерах; обращаться друг к другу только по номеру; на туалет отводится лишь пять минут в час, его посещение контролируется охраной; курение — привилегия и допускается только после еды либо с разрешения охранника, курение в камерах не разрешается; переписка — привилегия, она полностью цензурируется; посещения — привилегия и проходят в присутствии охранника, который может в любой момент прервать встречу; «заключенные» подчиняются приказам «тюремщиков» и докладывают им обо всех нарушениях; нарушение правил влечет наказание — всего 17 правил. Среди них только одно особое: никогда не ссылаться на эксперимент или имитацию заключения.

Для «тюремщиков» правил меньше: соблюдать закон, поддерживать порядок, не допускать никаких противоправных действий против «заключенных» и побегов.

«Заключенных» отправили в камеры. Никто из них не предполагал, что из райского городка Пало-Альто они спускаются прямиком в ад.

В первый день всем еще было забавно, но атмосфера быстро ухудшалась. «Тюремщики», одетые в униформу, с глазами, закрытыми темными зеркальными очками, со свистком на шее и вооруженные резиновыми дубинками, очень скоро начали запугивать «заключенных», издеваться над ними, оскорблять их и унижать. Поразительной была скорость, с которой «тюремщики» начали ощущать свое превосходство над «заключенными». Когда эксперимент начинался, все его участники были личностями без каких-либо отклонений от нормального поведения образованных людей их круга. Обе группы изначально были идентичны. Но через неделю между ними не было ничего общего.

Уже через несколько дней «тюремщики», в частности, в ночные часы, когда за ними не наблюдали ученые из группы контроля эксперимента, все хуже обращались с «заключенными». «Тюремщики» поднимали их среди ночи, чтобы пересчитать, заставляли бессчетное число раз отжиматься на руках, если им что-либо не нравилось в их поведении, или принуждали петь одну и ту же песню — о свободе. Они ограничивали выход «заключенных» в туалет, а когда выводили их по нужде, то надевали им на голову мешок; не давали еду и одеяла, а также унижали их в сексуальном плане. В «тюремщиков» буквально вселялся дьявол, а некоторые заключенные становились покорными жертвами, так реагируя на действие ситуационных сил.

Экспериментаторов интересовало, как меняются личности «заключенных» и «тюремщиков». Они приготовились анализировать. Камеры были оснащены микрофонами, и все записывалось на пленку.

Что ж, эксперимент удался: были и бунт «заключенных», и попытка установить связь с внешним миром, и неудавшийся план побега. Но самым удивительным было патологическое поведение «тюремщиков», которые еще вчера ничем не отличались от своих подопечных. Среди них немедленно проявились садисты (с. 207—208). «Тюремщики» начали творить настолько ужасные вещи, что эксперимент пришлось прервать досрочно.

Попутный вопрос, который ставит СТЭ, — не переоценивает ли общество роль тюрем как средства контроля за преступностью? Но главный урок в другом.

Мораль на «нейтралке»

«Мы можем предположить, что большинство людей большую часть времени являются моральными созданиями, — пишет автор. — Но представим, что эта мораль­ность в какой-то момент ставится на «нейтралку», то есть на время исчезает» (с.17).

Человеческая способность избирательно выключать и снова включать моральные стандарты помогает понять, почему человек может быть в одни моменты варварски жесток и полной душкой — в другие. Как и почему это происходит? Психиатры склонны искать причину в болезнях, душевных расстройствах, а социальные психологи обращают внимание на внешнее окружение, создающее условия для этих болезней. Такой анализ значим для всех, поскольку каждый из нас, как интуитивный психолог, размышляет о том, как вести себя в предстоящий день и почему люди реагируют на события так, а не иначе. Но большинство из нас склонны переоценивать важность личных качеств и характеристик (мотивы, гены, те или иные патологии) и недооценивать внешние обстоятельства, формирующие наше поведение.

Каким же образом мораль оказывается в нейтральном положении?

Все начинается с дегуманизации восприятия «другого»: сосед — бесполезен, непохожий — демон, приезжий представляет угрозу «нашим» ценностям либо вере (с. 11).

Образы дегуманизации, тотально воздействующие на нас с экранов телевидения и кино, обложек журналов и примитивных сюжетов книжных детективов, отпечатываются в тайниках лимбической системы мозга, отвечающей за мотивационно-эмоциональную регуляцию поведения человека, и как результат взрываются мощными всплесками страха и ненависти (с. 222—224). Если каждый день на страну обрушивают с экранов тысячи убийств и зверств, они действительно начинают восприниматься как рядовые события. И что же тут удивляться росту жестокости в реальном мире? На таких образах взрастает страх, который заставляет рациональных людей действовать иррационально, самостоятельные люди начинают бездумно вести себя в толпе, а мирные обыватели становятся безжалостными убийцами. Конечным признаком дегуманизации становится исключение одними людьми других из существующей системы моральных отношений (с. 307).

Далее идет лишение индивидуальности: вместо отношения «я» — «он» возникает отношение «я» — «это», а может быть, и «это» — «это» (с. 223). Потеря индивидуальности создает уникальное психологическое состояние, в котором поведение контролируется только требованиями ситуации и биорефлексами. При этом для одних людей другие теряют статус человека и рассматриваются просто как некие объекты (с. 305—307).

На этом фоне под влиянием даже абсолютно незначительного фактора может возникнуть когнитивный диссонанс — противоречие между нашими внутренними правилами и убеждениями и поведением. Когда наши действия не соответствуют нашим же установкам, когнитивный диссонанс усиливается (с. 219). Часто именно в этот момент человек и переходит границу Добра и Зла, а в этом ему помогает глубинное желание оставаться «внутри» группы или массы, ни в коем случае не оказываться вне ее (с. 256).

СТЭ просто создал условия дегуманизации потерей свободы, обстановкой тюрьмы. Затем происходила потеря персональной идентичности. Далее на фоне массовых реакций, которые становились ожидаемой нормой, выражение человеческих эмоций начинало приобретать непредсказуемые формы (с. 223—224).

Главный урок СТЭ в том, что с человеком делают обстоятельства, пишет Зимбардо в «Эффекте Люцифера». Социальная ситуация может оказывать гораздо большее влияние на поведение и ментальность индивидуумов, групп и национальных лидеров, чем мы могли представить. Ситуационные силы в СТЭ зависели от множества факторов, каждый из которых в отдельности отнюдь не создавал драматического влияния, но вместе они оказывались довольно мощными. Казалось бы, тут все ясно, но это не совсем так. Именно в западных странах, ориентированных на индивидуализм, широко распространено убеждение, что ответственность за свои деяния несет прежде всего индивид. На втором месте по значимости — ситуация, а система вообще выпадает из поля зрения, утверждает Зимбардо.

На самом деле поведение человека — это всегда сложное взаимодействие между ситуацией (здесь позитивную или, наоборот, негативную роль могут сыграть многие социальные факторы), тем, что привносят в ситуацию люди (гены, личность, характер, привычки) и что делают системы власти для создания таких ситуаций, поддержания их и обоснования их существования (с. 445—446).

Отклоняющееся, неправовое или аморальное поведение людей, находящихся на государственной службе, принято объяснять поговоркой «В семье не без урода» или сводить к мистическому понятию «оборотней». Системы являются средоточием власти — законодательной, экономической, исторической, культурной, религиозной и т.д. Если «дурная овца» попадает в «здоровое стадо», то в конце концов виновными и ответственными за произошедшее назначаются конкретные пастухи, но не система, устанавливающая правила. В любом случае речь идет о переходе некоей линии между Добром и Злом. А кто проводит эту линию? Обычно охранители системы, и цель их — изолировать проблему и отвлечь общественное внимание от управляющей верхушки, ответственной за нечеловеческие условия жизни и отсутствие контроля за порядком. Иначе говоря, это «властная элита», в чьих руках конструирование самой системы, часто работающая не на виду, из-за невидимости называемая «черной дырой» власти и создающая те формы жизни, в которых живем мы (с. 10—11).

При этом Зимбардо не говорит, что люди могут списать свою индивидуальную вину и ответственность на ситуацию или систему, но он призывает к более глубокому рассмотрению проблемы: если мы хотим понять причину необычного поведения, то сначала следует проанализировать ситуацию, а потом, если ситуационный анализ не дает решения загадки, перейти к рассмотрению индивида (с. 230—231).

Возможно ли самоочищение общества

«Не думайте, что вы отличаетесь от других», — говорит Зимбардо в интервью на симпозиуме в Высшей школе Утрехта (Нидерланды), приуроченном к выходу книги «Эффект Люцифера». — Каждому хочется верить, что он особенный, не такой, как все, и он тешит себя иллюзией собственной непогрешимости. Но это не более чем эгоцентрическая переоценка себя. Два человека из трех повернут рубильник и вызовут смертельный электрический шок у другого человека, если им прикажут это сделать. И эти двое, кстати, никогда не считали, что они на такое способны…» (De Volkskrant, 09.10.2010).

Между тем мы — рабы негативных ситуационных сил, и Зимбардо обсуждает психологические основы сопротивления им и как не поставить свою мораль на «нейтралку» (с. 446—456).

Более сложна общественная сторона дела. Можно ли создать систему, обладающую способностью к самоочищению? В мире нет пока процедур осуждения психологически калечащих ситуаций и систем. Даже специальные трибуналы по военным преступлениям и геноциду выносят приговоры лишь людям. Если общество хочет иметь влияние на системы, то нужны бóльшая их прозрачность и гражданский контроль. А этого добиться все труднее, так как многие СМИ оказались сосредоточены в руках нескольких могущественных групп и доносят до нас прежде всего их точку зрения.

• * *

В Средние века описанные грехи по латыни называли cupiditas — пристрастие в отношении другого, алчность к чужому добру, склонность к беспутству. Например, похоть и изнасилование — формы cupiditas, потому что требуют для своего удовлетворения другого человека, убийство из корысти — также cupiditas (противоположное понятие caritas — глубокое почитание). В дантовском «Аду» за грехи cupiditas (злоба, орудующая насилием над ближним) отбывают наказание в Седьмом круге. А сам Люцифер оказался в круге Девятом, вмерзший в льдину (в «тюрьме») он занимает центральное место в мироздании. То есть Абсолютное Зло (как и тюрьма) оказалось расположено в средоточии вселенной. Именно потому оно должно быть исследовано.

Сегодня пресса задается вопросом: как же появляются андерсы брейвики? Ответ на него дает книга Ф. Зимбардо — трудное путешествие в закоулки человеческой души, где обитает дьявол в любом смысле этого слова. Автор — ваш гид на этом пути — помогает увидеть ситуацию «морального переключения» глазами дьявола и даже постараться понять его изнутри. Книга полна историй о хороших людях, которые совершали ужасные поступки вопреки своим высоким целям, прекрасной идеологии и моральным императивам. Читая, вы ожидаете ужасающих встреч с демонами, но будете разочарованы их обыкновенностью и чрезвычайной похожестью на окружающих. К таким людям лучше всего подходит краткая характеристика, данная историком и философом Ханной Арендт, нацистскому преступнику Адольфу Эйхману: «Банальность дьявола» (с. 288, 483—485).

Рассматриваемый Зимбардо механизм может быть распространен и на крупные социальные зоны (например, мир чиновничьего произвола), вплоть до страны в целом, и сужен до одной-единственной пары (такие роли требуют дополнительных к ним — для тюремщика его роль имеет смысл, только если есть заключенный, и никто не может стать заключенным, если у него нет своего тюремщика). В результате действия именно этого механизма появляются станица Кущевская, остров Утойа, тоталитарные системы… Стэнфордский тюремный эксперимент если не объясняет полностью, то наглядно демонстрирует, как и почему возникает дедовщина в армии, милиция начинает бить и пытать задержанных, простые конторские служащие становятся палачами НКВД, а Гитлер в немыслимо короткие сроки обращает в свою веру образованную и культурную страну. И почему добропорядочный гражданин и бизнесмен Андерс Беринг Брейвик берет в руки винтовку и хладнокровно не просто расстреливает своих сограждан, но и не забывает сделать контрольный выстрел.

Минувший век — век массовых жестокостей и убийств. И не похоже, что XXI век будет мягче. Поэтому книга «Эффект Люцифера», рассказывающая о том, что и как заставляет хороших людей делать ужасные, даже дьявольские вещи, как никогда необходима в наши дни.