Дороги кочевников

В Улан-Батор добираюсь, исполненный тайной патриотической гордостью, — на рейсовом пазике, который за 14 часов ни разу не сломался. Полпути эта стратегическая дорога — всего лишь хорошо накатанная колея в степи. Погруженный в размышления, проворонил стальную 40-метровую статую Чингисхана, с головы которой туристы могут обозреть предместья столицы. Пригороды по-монгольски — это постепенно сгущающаяся плотность юрт, затем — появление вокруг них заборов, противных духу кочевника, а потом — и домиков-фанзочек. Большая часть Улан-Батора — такие участочки.

Российские местечковые националисты могут больше не обвинять Москву в высасывании всех соков из провинции, ибо по сравнению с УБ ее роль незаметна. Улан-Батор вмещает, по разным оценкам, от 55 до 75 процентов населения Монголии и растет на 5% в год. Здесь же сосредоточено более 90% национального капитала, практически все высшее образование, все учреждения культуры и искусства… Сюда стекаются все, кто хоть на что-нибудь способен, чтобы самореализоваться, и все, кто уже ни на что не способен, чтобы найти хоть какой-то источник существования.

Этот город, центром внешне похожий на Читу, построен под русско-советским руководством на месте скопления ламаистских монастырей и большого базара. Он в корне противоречит духу степи, противоестествен и откровенно уродлив в своем сочетании грузного позднесоциалистическое барокко с новокапиталистическими китайскими недонебоскребами.

Кварталы копируют друг друга в равнодушном хаосе, так что дважды за неделю я разминулся с друзьями, назначая встречу «у театра»: два местных одноцветно-розовых здания советского образца имеют одинаковые колоннады, и рядом с каждым торчит стеклянная многоэтажка. Кажется, и сами жители толком не знают, как здесь ориентироваться, по крайней мере, большинство таксистов неспособно найти дом по адресу, а карты города из-за сплошных ошибок негодны к употреблению.

Зато центр англифицирован, напичкан злачными местами и весьма приспособлен для многочисленных иностранных специалистов. Именно здесь недавно и состоялись практически революционные протесты, о которых писала «Новая» (репортаж «Проснитесь, монголы» — от 29 апреля). Повод — экологический.

Семеро смелых

Председатель Движения в защиту рек и озер г-н Тудэвдордж назначил мне встречу на местном майдане — площади Сухэ-Батора: офис движения вчера закрылся за отсутствием средств на аренду. Тудэв, одетый в национальный халат и сапоги с загнутыми носками, вместо монгольских церемониальных вопросов про здоровье родственников сразу меня огорошил: самый известный экоактивист Мунхбаяр и еще 6 лидеров Союза движений в защиту рек и озер и коалиции «Огненная нация» вот уж несколько дней сидят в тюрьме.

По сути, их посадили за излишне ретивые попытки помочь правительству выполнить самый прогрессивный новый закон Монголии: о запрете добычи полезных ископаемых в охранных зонах рек и озер, принятый в 2009 году. Закон гласит: на 30% территории страны запрещается разработка недр. Такого радикального закона нет ни в Америке, ни в Англии…

В начале мая Мунхбаяр публично пообещал правительству, что если оно не введет в действие этот закон, то активисты коалиции сами приведут его в исполнение. Заявление, конечно, — непарламентское, но оно было спровоцировано обещанием Ассоциации горной промышленности вновь начать добычу в водоохранных зонах.

Ни ответа правительства, ни аудиенции у президента не последовало… И, поскольку у монголов слово не воробей, Мунхбаяр и 40 его товарищей, оседлав коней, отправились устанавливать законность на притоках Селенги и реке Онги, где горнорудный беспредел особенно очевиден. Прежде чем власти их изолировали, удалось застопорить деятельность 15 крупных золотых приисков. С руководством каждого из предприятий было заключено письменное соглашение о приостановке незаконной деятельности, директор же 16-го рассыпался в любезностях и пожертвовал 400 долларов на деятельность самодеятельной инспекции, а сразу по отъезде кавалькады заявил в полицию о рэкете. Прослышав об этом, уехавшие было активисты развернули коней, добрались до прииска обманщика и парой выстрелов разнесли генератор.

На следующий день прошли аресты «всадников», и, по «случайному совпадению», в тот же день были схвачены директор союза Дашдембэрэл и еще два вождя распущенного по домам лагеря протеста на площади Сухэ-Батора. Они обвинены в организации общественных беспорядков и посажены на 30 дней практически без суда и следствия. Банкира Даваа, что финансировал протестный лагерь на главной площади, арестовали на три недели раньше, естественно, за «финансовые махинации».

За судьбой узников пристально следят «Международная амнистия» и другие правозащитные организации, поскольку их сторонники никак не могут выйти с ними на связь, а склонность к членовредительству местных силовиков известна так же, как и в России. Газеты сообщали, что Дашдембэрэл 9 июля объявил сухую голодовку и был госпитализирован. На днях трое организаторов протестов должны выйти на свободу.

Варианты президента Элбегдорджа

Степняки, действительно, не на шутку недовольны бездействием властей: затяжная засуха гонит их в долины рек, где часто уже всё перелопачено наглыми горнопромышленными пришельцами. Все чаще возникают потасовки между золотоискателями и местным населением. И экологическая проблема быстро и закономерно политизируется. В мае этого года разгневанная площадь требовала уже роспуска парламента и созыва Учредительного собрания. Требовали и расторжения неравноправных соглашений Монголии с иностранными державами и транснациональными корпорациями о разработке месторождений.

Доверие к правительству и хуралу (парламенту) подорвано непосредственным участием многих министров и депутатов в лоббировании интересов горнорудного бизнеса. По сообщениям прессы, даже у премьера Батболда в законном владении около 5% акций канадской «Бороо Голд».

Политическая оппозиция также пошла в бой под «водоохранными» лозунгами, мешая их с более привычными националистическими, коммунистическими и популистскими кличами, — в народе пытаются культивировать недовольство иностранцами, потрошащими родную землю.

Горнорудные компании, дающие теперь как большую часть национального дохода, так и необходимые для гладкого функционирования госаппарата откаты, в свою очередь, тоже крайне недовольны — их ассоциации выступают даже с провокационными заявлениями об отказе исполнять закон об охране вод.

Такой конфликт не уникален для Монголии: в мае сходные проблемы привели к массовым протестам в соседних районах Китая, только там авторитарное правительство разогнало демонстрации, но главное — активно принялось за ревизию и чистку в горнорудной отрасли Внутренней Монголии, обещая кардинально снизить ее воздействие на степи и реки.

Что может предпринять демократическая власть Монголии Внешней, чтобы сохранить хрупкий национальный мир? Разумеется, она хотела бы применить Закон про защиту вод, но при этом — не кошмарить горнорудный бизнес и не платить отступных компенсаций за лицензии. Потому сначала закон попытались оскопить, сделав в нем исключение для уже выданных лицензий, однако в хурале эти поправки удалось заблокировать, только надолго ли — не очень понятно.

Так или иначе, Закон о защите вод от горнорудных воздействий, скорее всего, будет применен, возможно, с уступками самым крупным иностранным концессиям, вроде «Бороо Голд», которых придется приводить в чувство с помощью международных природоохранных организаций.

Велики были ожидания и того, что президент Элбегдордж помилует «всадников» Мунхбаяра в рамках ежегодной амнистии по случаю великого праздника Надам. Это дало бы сигнал горнякам умерить пыл и сотрудничать с властями в деле реализации закона. Но вместо амнистии «всадники» были выпущены на поруки парламентариев. Так что очередной этап противостояния вполне вероятен.

Погром

В неотвратимости победы здравого смысла я убедился на священной реке Онон, в граничащих с Россией районах (сомонах), где за последние два года у горнорудных предприятий уже отозвано 70—80% лицензий. Спрашиваю у Отонцэцэг — энергичной бурятки, возглавляющей общественное движение по охране рек Онон и Ульдза:

— Центральное правительство еще ничего не решило, а у вас уже полдела сделано — как так?

— В центре волынят, зато мы растормошили местные администрации, всем же понятно, что нельзя поганить землю на родине Чингисхана.

— А кто платил горнякам компенсации?

— Не смешите, зачем? Любая горнорудная компания, особенно золотые прииски, работают с множеством нарушений, вполне достаточных для досрочного отзыва лицензии по представлению местных властей. И вообще, кто даст губить реки в районе, где любимое блюдо «шпрот», — я вас вечером угощу.

И вечером я ем нежнейшее блюдо «шпрот» из тушеного в масле ленка —местного родственника лосося, — унаследовавшее ностальгическое имя от советских консервов.

Здесь же, в Ононе, я попал на сход жителей с участием местной администрации и выживших (пока) горнорудных компаний, задача которого — отработать эффективный регламент взаимодействия на тот случай, если пользователь недр все же прошел сквозь игольное ушко закона. Узнав, откуда я, меня берут за грудки дюжие ононские мужики:

— Вы о чем там думаете? Ваши же обещали, что грязи не будет! Почему от вас в Онон опять уж две недели течет муть?! Мы оттуда пьем, поим скот, у нас там рыба — а теперь всё псу под хвост! Так ты им скажи, что раз без нарушений не могут, пусть уберут «золотарей» с общих рек!

Да, слышал я об этом: в прошлом году из России по реке Ашинге на территорию Монголии несколько месяцев поступали мутные стоки от деятельности золотой артели «Бальджа», что хозяйничает в Кыринском районе Забайкалья. Монголы возили на место представителя российского посольства, получили заверения в том, что виновные наказаны, инцидент исчерпан. А теперь оказывается, что опять течет грязь из того же источника.

— Нет, ты сейчас с нами туда поедешь!

От почти насильственного визита на Ашингу меня уберег катастрофический дефицит бензина — это, кстати, результат многократного сокращения поставок топлива с российской стороны.

Барабан памяти

В логово «зловредной» артели «Бальджа» решил поехать сам. Пока ждем пропуска у погрануправления района Дадал, где все готовятся к дружеской встрече с русскими и беспрестанно крутят «Подмосковные вечера», мой проводник Цэвээндорж ведет меня к трем разноцветным буддистским ступам. Задумчиво крутит с виду традиционный молитвенный барабан.

— Видал? Это барабан памяти.

— Памяти о чем?

— О репрессиях в тридцатых. Здесь 653 имени — расстреляны на этом месте без суда.

Действительно, барабан сплошь исписан датами и именами репрессированных с 1930 по 1939 год пастухов, торговцев, лам, бродяг, чиновников…

— Цэвээн, а сколько народу жило тогда в Дадале?

— Наверное, тысячи две от силы…

Барабан скрипит, по степи несется «Как мне дороги…» — такая вот странная нерасторжимая связь между нашими непохожими народами. И в резонанс с этой саднящей болью — совсем, как на родине, — зияют на окраине каждого райцентра развалины советских построек: казармы — цеха — коровники… Всё это — наше общее прошлое, вопрос в том: объединяет оно нас или — наоборот?

Но в любом случае нас навсегда объединили кристально чистые реки: десятки потоков с поэтичными именами Агуца, Букукун, Киркун, Бальджикан стремятся из России через границу, чтобы влиться в Бальджу и Онон, в междуречье которых, в местах рождения и возмужания Чингисхана, создан Онон-Бальджинский национальный парк. Отсюда собравший все воды Онон устремляется обратно в Россию.

Плевок Христа в России

Есть легенда о том, что в верховьях Онона Христос был напуган рябчиком, шумно вспорхнувшим из кустов, и в сердцах сплюнул. С тех пор земля здесь не родит. На самом деле всё обернулось гораздо хуже — пруклятая земля себе на погибель здесь родит одно золото — ничего, кроме золота… Золотая руда в недрах гор выветривается и размывается водой и, крупица за крупицей, стекает вниз по рекам, создавая россыпи, на которые уже третий век стекаются старатели.

Сначала россыпи были богаты, а оборудование искателей примитивно. Но со временем россыпи обеднели, а человек вооружился тяжелой техникой, уничтожающей почву и растительный покров. И сейчас артель «Бальджа» домывает последние крупицы золота, вскрывая и перемалывая десятки километров речных долин — на месте живого ключа остаются «каменные сады», ландшафты из фильмов о последствиях ядерной войны.

Учеными посчитано, что если бы весь ущерб природе от этой деятельности всерьез учитывался и возмещался старателями, то такая деятельность была бы безысходно убыточной. Да и сейчас она прибыльна лишь в силу чрезвычайного попустительства властей. Даже так называемую «рекультивацию земель» артель уже давно проводит чисто символически, однако район исправно принимает у нее «восстановленные участки», где по-прежнему вздыблены многометровые отвалы гравия, а реки разделены на сеть канав. Без рекультивации на восстановление у природы уйдет не 30, а 120—200 лет.

Артель создал и возглавляет незаурядный человек — Леонид Гуревич, мастер спорта по легкой атлетике, учитель физкультуры, ушедший в 80-е в золотодобытчики. Дисциплина в артели строжайшая, подбор кадров взыскательный, поэтому работают в основном приезжие специалисты. 8 месяцев они безвылазно заключены в таежном лагере без выходных и увольнительных. Зато и заработок стабильно высокий — около 300 тысяч за сезон. База артели в Кыре окружена цельнометаллическим ржавым забором с колючкой и символически граничит с кладбищем. Официально добыча артели составляет 500 кг золота в год. Имя Гуревича включено в справочник «Лучшие люди России». За 20 лет работы артелью «пройдено», то есть преобразовано до неузнаваемости, 70% рек Кыринского района.

Видимо, чтобы отмолить грехи и укрепить влияние на массы, руководство артели собрало с работников пожертвования и спонсировало постройку в райцентре просторного храма силами самых квалифицированных каменщиков. Местный народ, правда, в храм не ходит, под предлогом того, что строили его нехристи — китайцы (честь по чести лучшие каменщики Сибири). Но казна района надрывается — платит за свет и отопление громадного здания.

Реки гибнут за металл

«Бальджа» много раз покушалась на места отдыха и важнейшие нерестовые реки. Добыча золота однажды велась буквально под окнами бараков поселка Любовь, жители его негодовали, но управы на Гуревича не нашли.

Так как мыть золото уже по сути негде, то вожделеющий глаз падает на новые участки рек, где для добычи мизерных количеств металла требуется уничтожить природу на огромных площадях. В прошлом году с нарушениями технологий «Бальджа» начала мыть приток р. Убыр — Шинии, что впадает в самую рыбную реку приграничья — Ашингу. В результате жалоб как местного пограничника, так и монгольской стороны в июле 2010-го была назначена прокурорская проверка.

Акта проверки мне найти не удалось, равно как и кого-либо, кто его читал своими глазами. Со слов участников и из прессы, известно, что артель начала уничтожать долину реки, не получив на то разрешения. Сброс мути от промывочных работ осуществлялся прямо в реку и достигал Монголии. В результате Лесная служба оштрафовала артель на 30 000 рублей, а Росприроднадзор составил 4 формальных протокола и 6 предписаний. За сбросы загрязняющих веществ со сточными водами предприятие заплатило в 25-кратном размере, т.е. более 40 тысяч рублей. По данным главы Забайкальского Росприроднадзора Меновщикова, «стоимость работ артели по обустройству одного отстойника примерно 300—400 тысяч рублей». Простая арифметика подсказывает, что «Бальдже» куда легче платить такие штрафы. Трогательнее всего, что за погубленную рыбу (то есть утрату лососевых: хариуса, ленка, тайменя) рыбохозяйственное ведомство взыскало с артели аж 240 тысяч рублей.

В то же время только за рубку леса на еще не отведенном участке была возможность взыскать более 25 млн рублей. Потому что, например, артелью без проекта и разрешений построена дорога через перевал, при этом уничтожен участок кедрового леса. Но почему-то всё это не учтено.

А самым весомым итогом проверки стало увольнение начальника кыринского подразделения Лесной службы Михаила Перевалова, который отказался задним числом оформлять акты выделения земель для артели. Заслуженного работника лесного хозяйства замучили служебными расследованиями после того, как он заставил «Бальджу» по правилам рекультивировать участок на реке Верея и посадить там лес. В Кыре поговаривают, что одернули не только Перевалова: природоохранный прокурор вскоре перешла в другие структуры, пограничник, подавший жалобу, имел проблемы с переаттестацией, правда, недовольным монголам перепало только грязью и речной мутью…

И всё это безобразие в бассейне Ашинги официально оправдывается плановой добычей 55 или 155 килограммов золота в год?

Баланс добрососедства

Если посмотреть на происходящее глазами монголов, становится безумно стыдно. Они создали на границе нацпарк, развивают рыболовный туризм, запретили своим старателям гадить в наши общие реки. Охрана воды и речных долин — вопрос чуть ли не революции, и уж точно — нешуточных политических дебатов, одни монголы готовы жертвовать доходами, а другие сидеть в тюрьме, защищая реки.

В прошлом году Россия торжественно обещала не гадить в Онон, подтвердила намерение совместно охранять реки. Но всё так же продолжает: вот и теперь, в июле 2011-го, грязь как ни в чем не бывало ползет в Монголию по Ашинге и с прииска в верховьях р. Бальджи. Артелям отдали на поругание Киркун — одну из четырех крупнейших рек Ононского бассейна, текущих в Монголию. На данный момент, как водится, у артели еще нет разрешения на водопользование, но уже вгрызлась ее техника в широкую пойму, уже сбрасываются туда дренажные воды.

На какое долговременное партнерство с Монголией претендует наша страна, если она демонстрирует готовность не только удавиться за жалких 500 килограммов золота, но и привлечь к этому увлекательному занятию соседей? Недоверие и возмущение, посеянные в верховьях Онона, могут аукнуться протестами против совместной российско-монгольской разработки запасов урана в Дорноде, отказом принять Россию в монгольский горнорудный сектор…

Может быть, хоть эти аргументы подействуют, не напоминать же, право, что загрязняемые нами реки возвращаются к нам обратно… И это — не фигура речи, это — география.